Дом Цепей

И поэтому в темноте мелькали силуэты.

Она перебралась на ту сторону; босые ноги шлепали и грязи, создаваемой выплесками воды из траншеи. — Я помню тьму! — пропела она. Голос был хриплым от многолетнего употребления дурханга.

В траншее послышался плеск, и маленькая, покрытая экскрементами девочка полезла к ней. Сверкнули белые зубы. — Я тоже, сестра.

Сциллара вытащила из пояса мешочек с монетами. Хозяин хмурился, видя такие жесты; действительно, они шли вразрез с его поучениями. Но она не могла сдержаться. Сциллара сунула деньги в крошечную руку. — На еду.

— Он будет недоволен, сестра…

— Из нас двоих лишь мне терпеть его гнев. Пусть так. Но этой ночью у меня есть слово для хозяина.

* * *

Он всегда ходил раскорякой, пригибая шею, что позволило заслужить множество неприятных прозвищ: Жаба, Крабоногий… такие клички дают друг дружке дети, иные способны перекинуться и на взрослого. Но Геборик тяжко потрудился в юности — задолго до первого, рокового визита в храм Фенера — чтобы искоренить насмешки, чтобы заслужить имя Легкокрылый, данное за некоторые полученные на улицах навыки. Но сейчас его неуклюжая походка претерпела перемену. Он поддался инстинктивному желанию прильнуть к земле, даже пользуясь для передвижения руками.

Будь у него время подумать, Геборик с кислой миной решил бы, что похож скорее не на кота, а на обезьяну, какие водятся в джунглях Даль Хона. Некрасивую на вид, однако же вполне успешную в своей среде.

Он замедлил бег, приблизившись к поляне Тоблакая. Легкий намек на дым, тусклое свечение гаснущего костерка; бормотание голосов.

Геборик скользнул вбок, между каменных деревьев, и бросился наземь, завидев двоих сидящих у огня.

Слишком сильное наваждение, почти бесконечные усилия по строительству храма — всё это вдруг показалось ему странным сортом невроза. Он слишком долго игнорировал внешний мир. Есть, понял он в приступе горького гнева, множество еле заметных изменений личности, связанных с полученными физическими дарами.

Он стал невнимательным.

И это, осознал он, изучая фигуры у костра, позволило свершиться ужасному преступлению.

«Она хорошо исцелена… но недостаточно хорошо, чтобы скрыть истину сотворенного. Нужно ли мне явить себя? Нет. Они не пытались разоблачить Бидитала, иначе не прятались бы здесь.

Значит, сейчас попытаются отговорить меня от того, что следует сделать.

Но я предупреждал Бидитала. Предупреждал, а он… веселился. Что же, полагаю, веселью скоро конец».

Он медленно отполз.

Но в глубокой тени Геборика взяло сомнение. Не было противоречия между старыми и новыми инстинктами. Кровь требует крови. Этой же ночью. Немедленно. Но что-то от прежнего Геборика брало над ним верх. Он новичок в роли Дестрианта. Более того, сам Трич — недавний бог. Геборик не верил, что Бидитал имеет какое-то положение — уже нет — в королевстве Теней; но все же храм его освящен.

Нападение может повлечь пробуждение ресурсов ответной силы, и нельзя сказать, сколь быстро схватка станет неуправляемой.

«Лучше бы я остался прежним Гебориком. Руки из отатарала, пронизанные необоримой мощью неведомого существа… Я порвал бы его сустав за суставом».

Сейчас же он понял, что не сможет сделать ничего. По крайней мере, ночью. Придется ждать, искать удобный момент, миг отвлечения. Но для этого нужно остаться невидимым, незаметным — Бидитал не должен открыть его внезапное возвышение. Не должен понять, что он стал Дестриантом Трича, нового бога войны.

Ярость вдруг вернулась, он с трудом ее сдерживал.

Еще миг — и дыхание стало спокойнее. Он повернулся и выбрался на тропу. Требуется дальнейшее обдумывание. Резмеренное мышление. «Проклятие тебе, Трич. Ты знал обличье тигра. Даруй мне что-то от твоих путей, путей охотника, убийцы…»

Он подошел к началу тропы и замер от тихого звука. Пение. Тонкое, детское. Ребенок идет от развалин некоего небольшого здания. Пронизывающие темноту глаза уловили движение и сфокусировались, пока не стала различимой фигурка.

Девочька в лохмотьях, в руках палка. С пояса свисают около дюжины ризан. Он следил. Девочка подскочила и что-то ударила палкой, побежала следом, ловя извивающееся на земле существо. Еще миг, и она подняла ризану. Быстро свернула шею — и новое тельце повисло на поясе. Она согнулась, подбирая палку. И снова запела.

Геборик медлил. Ему будет трудно пройти незамеченным. Но вполне возможно… Лишняя предосторожность? Пусть так. Он задержался в тенях, пока она не прошла мимо, и не спускал взора с ее спины.

Еще немного, и он ушел.

Приближался рассвет, лагерь готов был пробудиться. Геборик ускорился, быстро добежав до шатра и прыгнув внутрь.

Кроме девочки, он никого не встретил.

Решив, что он наконец ушел, девочка неспешно развернулась. Пение умолкло; она вглядывалась в сумрак. — Смешной человек, — шепнула она, — ты помнишь тьму?

* * *

В шестой звон, до рассвета, Леомен и двести воинов пустыни ударили по расположению малазан. Пехотинцы в пикетах уже оканчивали дозор, собрались в усталые группы в ожидании рассвета — недостаток дисциплины, легкие мишени для лучников, подошедших на тридцать шагов. Чуть слышный шепот одновременно выпущенных стрел, и малазанские солдаты упали.

Более тридцати из них не умерли сразу, крики боли и страха разрвали ночную тишину. Стрелки уже побросали луки и рванулись вперед с ножами кетра, чтобы прикончить раненых дозорных, но они не усели сделать десять шагов, как Леомен и конные воины прогрохотали мимо, прорываясь сквозь брешь.

Корабб Бхилан Зену'алас мчался рядом с командиром, подняв в правой руке оружие с длинным древком — то ли меч, то ли секиру. Леомен оказался в середине выгнутого строя атакующих; он защищал группу всадников, от которой раздавался ровный воющий звук. Корабб знал, что это означает: командир изобрел свой ответ на морантские припасы, используя глиняные шары с маслом, соединенные по два цепочками. Их поджигали как лампы и бросали на манер бола.

Воины пустыни были уже среди обозных фургонов. Корабб услышал, как вылетели первые бола, как раздался треск, а за ним — шипящий рев пламени. Тьма озарилась алыми отсветами.

И тут Корабб заметил бегущую наперерез фигуру. Взмахнул длинной секирой. Лезвие коснулось затылка бегущего малазанина, отдача чуть не выбила Кораббу плечо. По запястью потекла теплая струйка, он освободил оружие, которое отчего-то потяжелело — поглядел вниз и увидел, что лезвие захватило с собой разрубленный шлем.

Из бронзовой чаши вываливались куски кости, мозги, кожа и волосы.

Он с руганью замедлил бешеного жеребца, попытался отряхнуть секиру. Со всех сторон шла битва, яростное пламя объяло не менее дюжины фургонов, а также взводные палатки. Появлялось все больше и больше солдат. Он слышал ляющие приказы на малазанском языке, арбалетные болты полетели в конников.