Дом горячих сердец

Всю свою жизнь я жила в окружении фейри, обладающих магией стихий, но мысль о том, что меня подсадили, точно вирус, совершенно меня ошарашивает.

— Как она это сделала? Щелкнула пальцами и — пуф!?

Лор улыбается.

— Магия шаббианцев находится у них крови, никто из них не щёлкает пальцами. Хотя их пальцы может довольно сильно покалывать, потому что магические символы рисуют кровью.

Я изучаю кончики своих пальцев, ожидая, что они заискрятся, но на них ничего не блестит, кроме грубой кожи моих мозолей. И хотя я сомневаюсь, что мой отец или Лор сморщат носы, увидев мои совсем неженственные руки, я засовываю их под ноги.

— Откуда вы знаете, что я на самом деле дочь Дайи?

Лор стучит пальцами по столу.

— Помимо того, что ты во многом на неё похожа?

— Я думала, что я во многом похожа на женщину, которая меня родила.

Лор придвигается вперёд, и его кожаные одежды хрустят.

— Дайя послала Бронвен видение до того, как Мириам заблокировала её магию. Она попросила твою тётю присмотреть за тобой и отправить тебя разбудить меня, когда придёт время.

Эмоция, отразившаяся в глазах моего отца, оказывается такой сильной, что этот гигантский мужчина начинает плакать. Слёзы стекают по его макияжу, и он бормочет какие-то слова на своём языке, которые звучат очень мягко, несмотря на гортанное произношение.

Может быть, он клянётся отомстить всем тем, кто устроил им засаду? А может он плачет, потому что меня спасли?

— Что случилось с ребёнком Агриппины?

— У Агриппины был ребенок?

Ворон, напоминающий медведя, который сидит напротив меня, проводит рукой по своей мокрой шершавой щеке, размазав чёрную краску.

— Я подменыш, а это значит, что меня подменили. Получается…

Я высовываю язык и облизываю губы. Я не могу заставить себя произнести слово мать, не говоря уже о том, чтобы считать ею ведьму из Шаббе, которая даровала мне жизнь. У меня уже есть мать, и её зовут Агриппина. И хотя она, вероятно, меня не любит — а может быть никогда не любила — я не могу заставить своё сердце заменить её только потому, что у нас с ней разные гены.

— Получается, что Дайя растит ребёнка Агриппины?

— Агриппина никогда не была беременна, — отвечает Лор спокойным тоном.

Мои брови почти врезаются друг в друга.

— Я не… Я думала, что для того, чтобы получить подменыша, детей надо поменять?

На губах Лора начинает играть легкая улыбка.

— Магия шаббианцев довольно необычна.

Довольно? Она абсолютно невероятна.

— А где сейчас Дайя? В Шаббе?

— Мы знаем, что она точно не там.

Лоркан берёт побег спаржи с самого верха горы из овощей, которую Коннор поставил на наш стол, и подносит его к губам.

— Откуда?

— Потому что мы летали вокруг Шаббе в течение нескольких дней, и не нашли ни единого следа твоей матери.

Кахол, должно быть, сжал зубы, потому что его челюсть приобрела множество острых углов.

Я хмурюсь.

— Как это возможно?

— Бронвен считает, что Мириам могла заблокировать магию Дайи.

Лор откусывает хрустящий кончик белоснежными зубами, которые сверкают на фоне его тёмных губ.

— Мириам?

Это имя кажется мне знакомым?

— Мириам была любовницей Косты. Именно она приговорила нас и тех, чья кровь питает магический барьер.

Объяснение Лора заставляет наш прошлый разговор пронестись у меня в голове.

— Мириам также мать Зендайи. Она твоя бабушка.

Моя спина выпрямляется, точно все мои позвонки превратились в один длинный змеиный клык.

— Я прихожусь родственницей колдунье, которая приговорила ваш народ?

— Наш народ. Ты можешь не принимать своё происхождение, но ты такая же шаббианка, как и ворон, Фэллон.

Я поджимаю губы. Я не чувствую, что принадлежу кому-то или чему-то.

«Ты принадлежишь», — рычит Лоркан. «Принадлежишь…»

И прежде, чем он успевает добавить, что я принадлежу «небу» — которое он присвоил — или «розовой точке на горизонте», я спрашиваю:

— Если моя мать не на Шаббе, то, где она тогда?

— Я не знаю.

Мой отец обхватывает огромными пальцами кубок с вином. Металл скребёт по металлу, точно мел по доске. Проходит секунда прежде, чем я понимаю, что этот звук исходит от него, от его ногтей, который удлинились, загнулись и превратились в железные когти, хотя всё остальное тело остаётся человеческим.

— Я не знаю. Я её не чувствую.

Кахол сминает свой кубок, и вино выливается наружу.

Не чувствует её?

«Они пара».

Я моргаю.

«Партнёры могут чувствовать друг друга?»

«Да».

«Если он не может её чувствовать, откуда ему знать, что она жива?»

«Надежда».

Лоркан хочет сказать мне, что я должна надеяться? Или что мой отец не знает этого наверняка?

— Мы найдём её, Кахол.

Лоркан обхватывает пальцами один из кожаных наручей моего отца, которые вряд ли очень ему нужны, учитывая ширину его костей и мускулы.

— Мы найдем её и вернём домой. Но нам надо снять магическую защиту, чтобы остальные наши люди могли вернуться. Нам нужно больше рабочих рук.

— Ты хотел сказать крыльев?

Я поправляю его, прежде чем успеваю подавить своё желание это сделать.

«Сейчас не время и не место, Фэллон».

Мое нахальство заставляет две пары глаз посмотреть на меня. Но, с другой стороны, благодаря ему я вытаскиваю своего отца из бездны отчаяния.

— Разве не все они вернулись? — спрашиваю я.

Лоркан барабанит пальцами по столу.

— Вороны, которые нашли убежище на Шаббе, оказались заключены там.

В отличие от острых ногтей моего отца оловянного цвета, ногти Лора закругленные и бежевые. Они никогда не скользили по моей коже, но я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев на своём теле. Он перестаёт барабанить пальцами, кладёт обе ладони на стол и сжимает губы.

«Что?»

Неужели он думал, что мне понравится, если меня будут трогать без моего согласия? Я перевожу внимание на своего отца.

— И как мы снимем магическую защиту?

— Мы подождём, пока один фейри, которого змеи притащили к берегам Шаббе, и которого сейчас пытает Прийя, не выдаст местоположение Мириам.

«Хорошие змеи».

— Или пока Данте не выяснит, где её спрятал его брат, — добавляет мой отец.