Дом, которого нет

Кровать застелена накидкой цвета синего.

– Я не причастна к его смерти. Мой удел –

перед любовью неуместной быть бессильною.

Казни мой образ в сердце, но не смей

саму любовь казнить в душе своей!

Когда-нибудь любил ты? – Думал так.

Но это – бледные намёки на искомое.

– Считаешь ты такое за пустяк…

– А что считаешь ты? – Я не причём тут, Ян! –

она вскричала, бледная, как тень:

– Не я виновна, что померк в нём день!

И тот, с кем я теперь, не лез к машине!

Виновник – это… знаешь ты его!

Они рассорились, и… Чтоб больше не жить мне,

если я вру! – Ни фактов. Ничего.

Чтоб обвинить Царя, – Диана вздрогнула, –

дай аргументы более весомые.

От криков пользы нет. Меня разжалобить

слезами у тебя не выйдет, мать.

Не мне учить тебя, кого и как любить.

И, если Гриб невинен, будет спать

с дальнейшим пробуждением. Ещё что

мне скажешь? Или кончилось актёрство?

– Хочу, чтоб знал ты. Ты, когда уехал,

его подрезал. Мы предали: оба, –

прорвался через слёзы нервный смех. – И

завтра пойдём, несчастные, за гробом.

Я твоего отца, поверь, по-своему любила. Но

дожить в любви до смерти было не дано. –

И, встав, ушла. Не стал он останавливать.

Собрался сам, и вышел. Дождь лупил.

Был вечер, и застыл. Ян в клуб держал свой путь.

Теперь за главного в делах отца он был.

Мать неверна; но дело не в словах…

Такой, как Гриб, бы не играл ва-банк.

Мужчина, проседающий под взглядом

его, хоть внешне выглядит уверенным,

навряд ли тормоза бы тронул. Задом,

по-крабьи пятясь только оттого, что с ним

вступила мать в сношения особые.

Тот, кто убил, всем им в лицо плевал.

Полиции и делу уголовному.

Приемнику, способному на следствие.

Жене, хотя жена была условной уж.

Возможности несовременной мести. Он

как будто демонстрировал всевластие,

не больно скрыв вмешательство в запчасть его.

Ян выдохнул, закончив мысль у входа

(от дома клуб – через ограду и отель).

Он будто испытал паденье свода,

что сам держал. Сняв груз с себя, теперь

стал обладателем бесценной информации,

необходимой для контроля ситуации.

Смотреть в лицо Царю, лелея планы,

не трудно, если знать, что это – он.

Неведенье сыграть нетрудно. Славно…

Ну и сюжет! «Убийца – почтальон!»

Сама не ведала, что приведёт к подобному

приснившая всё это девочка – меня.

Ян в клуб вошёл. Он назывался "Куб"

(сам куб там был, для танцев на пилоне;

очередной изгибистый суккуб

держал вниманье на груди и лоне).

Впускали строго с двадцати и одного

(прожитого на свете годика) в него.

Курортный город! Чистое сияние!

На отдых едут в пенсию, с детьми,

а также отдохнуть от наказания

того и этого. Гостиница – для них.

Чтоб ощутить дух юности и свежесть,

порою превращаемся мы в нежить.

Отставим наблюдение за Яном.

Тот и без глаз с "окон" не пропадёт.

«Хозяин сам себе – всему хозяин», –

перефразируя латинский наш оплот.

Прекрасно отношусь к мужчинам римским.

И Лора тоже, верная… их списку.

В себя пришла не сразу, но явилась

на встречу: всё, как полагается, с умом.

Метафизические дебри испарились.

Весь фокус их собрался на одном.

Так было проще, потому что чётче.

И Лора уловила это точно:

– С тобой, – сказала в воздух, – нет ответов.

Но и вопросов, когда ты есть, больше нет.

Я чувствую себя, как всю планету.

И, существуя, источаю свет.

Знай (даже, если больше не увидимся):

я оправдала мир тем, что в нём ходишь ты.

Или… да, тем, что вижу сквозь тебя,

как человека. Взглядом озарённый

моим, ты совершенен. Вся земля

в нем падает к ногам твоим влюблённо.

Сейчас скажу: душой и для души.

Но лично… Я – могила, хоть души.

Из-под земного светит образ и подобие.

Звучит твой голос извне и во мне.

Восплачь, блудница вавилонская! Он подобрал

момент отличный, чтоб явиться, точно в сне.

От самого утра гнело предчувствие.

Заранее я знала. Что приснилось ведь! –

Бессвязной стала дальше речь и странной.

А мир блистал в связи всего со всем.

Кино не помнила, вблизи быв от экрана.

Зато сочла шрамы с лица его. Их семь.

Впервые оказалось, что с Инессой

нельзя делиться: родником, не лесом.

Метания сестрицы чуть с приветом

та слушала, пытаясь понимать.

Но, видя, как зима сменилась летом,

остереглась влюбленность приписать.

«Совсем на Лорин почерк не похоже», –

так думала. Но чувствовала всё же.

У близнецов есть внутренняя связь.

Обманывают мысли, а не сердце.

Сестры расшифровать хотела вязь,

и… отхватила щедрой горстью перца:

представим счастье с горем пополам,

чтоб состоянье прояснилось нам.

– Куда ходила ты сегодня утром? –

настаивала та, кто зрил вполне.

– Да так… Гуляла. – Ну а честно? – В бухту

и дальше я прошлась… – Зачем врёшь мне?

Ты можешь надурить так маму, стены,

но не меня! – Инь… море по колено

мне стало. Что-то щёлкнуло и встали