Дом мертвых запахов

Гедеон — Геда Волни, коллекционер флакончиков для благовоний, сотрудник (юрист-переводчик) международного отдела Водного содружества придунайских стран, с офисом в этом городке, он не просто собиратель стекла, как чаще всего можно услышать от непосвященных. Апатович говорил, будто диктовал под запись, с полной ответственностью. Абсолютно нет. Он сильно отличается от тех коробейников с блошиных рынков, которых он в принципе считает «ненасытными хищниками», которые, по его словам, «бросаются на каждую стеклянную ерунду, как сорока на зеркало, и таким образом только накапливают всякое барахло и старье. Самая обычная куча ветоши и хлама может разве что в глазах невежественной бедноты прослыть какой-то, подумать только, коллекцией». Даже если в этом мусоре и отыщется случайно ценная вещица, это не сравнить с тем, что находится в большом доме на Эшиковачкой дороге. Гедеон Волни, например, собирает только оригинальные старинные бутылочки и другие формы сосудов для хранения благовоний, где сохранился запах в остатках жидкости, бальзама, настойки, смолы, мази или воска, которыми они когда-то были наполнены. Он, в сущности, обладает двойной, и поэтому, возможно, во всем мире единственной коллекцией старинного стекла и самого непостоянного из всего, что создано природой, — запахов. Среди них есть экземпляры, которыми он с полным правом гордится, так как установлено, что они ведут свою историю из давно минувших времен. На протяжении десятилетий этот терпеливый и сосредоточенный на своей цели человек находился в поисках того типа сосудов, которые отдельные парфюмерные мастерские специально заказывали у изготовителей стекла, хрусталя и камня, прилагая к заказам подробные чертежи. Эти чертежи он обнаружил, будучи еще молодым человеком, во времена студенчества в Праге, и сделал вывод, что мастерам по соединению благовонных компонентов в авторскую парфюмерную комбинацию наверняка был известен и наиболее подходящий материал, в котором чувствительная субстанция аромата могла бы сохраняться дольше всего. Тогда он и начал собирать флакончики. Теперь это больше, чем коллекция, а средоточие некой иной сферы. Среди тех древних ароматов, сохранившихся до наших дней, чувствуешь себя как в каком-то вневременном, абстрактном коконе чуда.

Они пришли вовремя, согласно договоренности, сразу после пяти. Все трое были взволнованы. Как перед публичным выступлением, сказал Томас. Как на экзамене, уточнил Милан свои ощущения. Тесса была элегантно одета, соответственно обстоятельствам. Поверх пестрого платья в желто-синий горошек она надела черный шелковый жакет с шарфиком. Милан сказал ей, что выглядит она превосходно. Она действительно была прекрасна тем вечером, позднее подтвердил он Летичу. Вокруг немного угловатого бледного лица сияли мягкие темно-каштановые волосы, и этот отсвет придавал какую-то особую ясность ее глазам. Она, как ребенок, мялась за спиной Томаса. Жми, и будь что будет, указала она Милану на кнопку звонка, ведь ты же не боишься.

Их встретили Гедеон, его жена и довольно взрослая дочь, которая чуть позже извинилась на приличном английском и ушла — готовиться к приближающемуся годовому экзамену, как она сообщила. Также они застали еще одного гостя. Сосед, агроном по профессии, так он представился, по имени Раде Боровия. Он принес какие-то газеты для Геды. Они вообще-то дружат, вместе ездят в полевые экспедиции. Его пригласили к чаю. Он был очень любезен.

Они расположились в просторном зале, утонув в глубоких креслах, будто скрываясь в убежище от проницательных взглядов, устремленных на них с портретов, писанных маслом, и увеличенных фотографий, которыми были увешаны стены. Словно следят за каждым нашим движением, пошутила Тесса. Знаете, когда я была маленькой, всегда немного переглядывалась с лицами на картинах. Извинялась перед ними, если что-то толкала, переворачивала или разбивала, или когда говорила невпопад. Я и правда думала, что они меня видят. Ваши предки, спросил Томас, показывая на портреты, и получил утвердительный ответ от Ольги Волни. Только, пожалуйста, не бойтесь, они добродушные и удивительные, обратилась она к Тессе на несколько более слабом, чем у дочери, английском, но очень сердечно. Тесса быстро пришла в прекрасное расположение духа. Гость Боровия учтиво повторял: О, вери найс. Вскоре подали чай, соленые лепешки и маленькие сэндвичи с сыром. Было видно, что они старались угодить английскому вкусу. Геда по большей части молчал. После краткого представления и обычных вопросов, которые принял на себя Милан, Тесса захотела проверить правдивость той истории из ресторана, о подарке из Америки. Томас вмешался: Зачем тратить время на глупости. Нет, правда, вы на самом деле получили в подарок ту драгоценную бутылочку, спросила она серьезно.

О-хо-хо, добродушно усмехнулся Геда, пока его жена осторожно разливала чай по тонким чашкам из старого фарфора Херендской мануфактуры. Что, и до вас дошел один их тех рассказиков? Они и впрямь были неутомимы. К сожалению, все это лишь пустые выдумки. Если бы, да кабы. Я бы ничуть не рассердился, если бы кто-нибудь мне откуда-то привез, например, один из трехсот шестидесяти экземпляров знаменитой американской коллекции дутого стекла Корнинг с литыми украшениями, прошлого века. И еще купил за доллар, да я бы тогда весь город напоил. Знаете, каждый истинный коллекционер мечтает о том, что однажды наткнется на нечто особенное, да за бесценок, и таким образом отомстит судьбе за всю ту кучу денег, что он мимоходом потратил на горы ненужного хлама. Мне приятно, что здесь есть люди, которые этому радуются. Спасибо, что придумывают прибыток, а не несчастья. Это самый лучший признак того, что народ наш вовсе не злорадный. Так ведь, Раде, он взглянул на агронома. Тот от души подтвердил: Конечно, будь иначе, они могли бы целыми днями судачить о пожаре, или ворах, которые, скажем, вломились в дом и разнесли все в пух и прах, разозлившись, что не нашли ни денег, ни драгоценностей, а лишь какие-то стекляшки. Словно знают, что это нечто весьма ценное. Вот от таких историй я бы пришел в ужас и сердился бы на них, сказал Геда, а так, эта добрая сказка мне даже немного импонирует. Вот, люди мне добра желают, и кто знает, может, и правда, в один прекрасный день сбудется. Надо только дождаться.

Мне так нравится, что семейные дома у вас хорошо сохраняются, произнес Томас, просто чтобы немного переменить тему, потому что выдумки его нисколько не занимают. Под этим небом прошлое, и правда, вовсе не мертвая декорация. Мне кажется, здесь почти в каждом доме имеются вещи, изготовленные больше трехсот лет назад.

Вполне возможно, подтвердил Геда. Мы, знаете ли, бережливый народ. Мало что выбрасываем. Если кто по глупости и отложит что в сторонку, тут же найдется, кому подобрать. Вот, например, я, как настоящий старьевщик…

Ольга угощает гостей: пожалуйста, попробуйте. Правда, нам не удалось для угощения найти ничего трехсотлетнего, поэтому пришлось приготовить свежее. И трех часов не прошло, как мы закончили, но все-таки мне кажется, получилось вполне неплохо. По крайней мере, пока мы не откопаем что-нибудь старше трех веков. Все засмеялись. Лепешки были вкусные. Вери найс, грохотал агроном Боровия.

Кстати, внезапно сказал Геда, видел я экземпляры из коллекции Корнинга. Причем здесь, у нас в Воеводине. И даже играл с одним, вот только тогда я понятия не имел, что это такое. Когда ребенком гостил у своих родственников по материнской линии, у семьи Никич в Сомборе, то тайком брал из серванта, с нижней полки, стеклянную карманную фляжку с портретом Лайоша Кошута, делал я это из-за картинки, которой восхищался и старательно разглядывал со всех сторон. Вырони я тогда случайно бутылочку на каменную плитку в прихожей, тут же разбил бы превосходный экземпляр с ручной росписью, оригинал Корнинга, один из всего пятидесяти экземпляров, середины девятнадцатого века. По счастью, я очень бережно держал прекрасное стекло. Понятия не имею, где оно теперь. Мое родовое наследство, но мне было не суждено. Любой музей сцапал бы его, как лещ приманку. Очень надеюсь, что оно до них дошло. Поскольку не мог вспомнить, как будет по-английски «лещ», Дошен перевел: «как рыба приманку». Он использовал слово «fish». Bream [10] , спокойно поправил его Геда, чем вызвал настоящее изумление гостей. Он, получается, не только знает английский, но еще и такие тонкости. Дошен несколько смутился. Геда, улыбаясь, поспешил объяснить им, что совершенно случайно — это лексикон из его юридической практики в Водном содружестве. В других областях, не связанных с водой, мой словарь совсем беден, сказал он. Я вас немного удивил, коллега, обратился он по-приятельски к Дошену. Как, вы сказали, называется лещ? Bream, bream. Думаю, я никогда и не знал этого слова, сказал Милан. Вы никогда не работали в Водном содружестве, смеется Геда.

10

Лещ (англ.).

Дальше беседа текла гораздо проще, можно сказать, совершенно по-дружески. Гедеон Волни оказался весьма любезным хозяином. Привыкшие к невротичным копателям-коллекционерам, что вечно нацелены на какую-то добычу и охвачены единственной мыслью, как до нее добраться, англичане были приятно удивлены любезностью Геды и его спокойствием. Они рассказывали ему о своей работе, о дальнейших планах, предстоящей поездке в Венгрию. Упоминали о трудностях, с которыми сталкиваются. Тоску в архивных учреждениях, леность чиновников, но, в то же время, и добрую волю отдельных специалистов и людей, помогающих им. Томас приступил к серьезным расспросам о коллекции, но тут появились родители Геды, жившие в другом крыле дома. Они, похоже, пришли немного раньше, так как было договорено, что они присоединятся к гостям только после осмотра коллекции, но ничего не поделаешь, вот они, оба одетые как на церковную службу. Худой, почти прозрачный господин восьмидесяти лет, в темном костюме-тройке, тщательно причесанный на косой пробор, и его жена, выглядевшая гораздо крепче мужа, в темно-синем платье с белым батистовым воротничком и брошью (с изображением тюльпана) на груди.

Знакомство произошло в полном соответствии с этикетом. Сначала дипломант Пражской консерватории (выпуск 1928-29 гг.) галантно представил свою супругу, Эмилию (студентку той же школы, но недолго), а затем назвал и свое имя: Янко Волни. Оба поздоровались за руку со всеми гостями. Затем господин добавил, что он профессор, композитор, директор музыкальной школы, скрипач и так далее. Можете представить, насколько я юн, шутил он, если успел сыграть на похоронах уважаемого и любимого профессора Леоша Яначека. Честно говоря, тогда я был еще студентом, но все равно было это довольно давно. Так как он говорил по-немецки, это его легкое самоироничное замечание выслушали с улыбкой только домашние. Остальные кивали головой, не очень понимая, чему. Геда помог отцу усесться в кресло, очевидно, на его обычном месте, и отец попросил гостей не обращать на них внимания и продолжить беседу. Несмотря на то, что среди многих иностранных посетителей коллекции часто встречались капризные торговцы, случайные люди, шпионы, скучные собиратели (это болваны особого сорта, ругался на них старый капельмейстер), он всегда старался быть по отношению к ним как минимум предупредительным. Это наша обязанность, говорил он домочадцам. Сейчас, когда у власти пустоголовая беднота, мы должны быть благодарны любому, кого занесет в нашу сельскую общину, и кто не вор и не разбойник. Хотя бы у детей будет возможность посмотреть на нормальных людей, а это уже кое-что. Главное, чтобы Геда не слышал, — добавлял он, по большей части, в его присутствии.

А теперь он расспрашивал, в первый ли раз гости в нашей стране, как им тут нравится, а потом об их исследованиях и работе. Они терпеливо отвечали. Томас достаточно храбро принял вызов говорить с ним на немецком. Плохо его понимая, профессор постоянно просил повторить, а затем сам правильно произносил то, в чем ранее запутался Томас, и выглядело это, будто он поправляет какого-нибудь нерадивого ученика, что окончательно парализовало несчастного англичанина. Ваш немецкий хорош, но для меня, извините, немного непонятен, сказал профессор Волни. Поэтому давайте перейдем на языки, которые мы знаем лучше. В дальнейшем он обращался к нему через Дошена на сербском.

Он похвалил их интерес к нашему прошлому. Это только англичане еще умеют и могут, отдал им дань. Европа погрязла в подлости и коммунизме по колено. Посмотрите только на эту маоизацию Франции. Только Остров еще держится. Там люди все еще знают, что история началась не вчера. Он порекомендовал Томасу в своем изучении Досифея (Досифия, как он последовательно произносил) обратить внимание на одну ключевую культурную и политическую фигуру того времени: митрополита Стратимировича. Их отношения следует рассмотреть с нейтральной позиции, такой, как, например, ваша. Эти местные разжиревшие марксисты в один голос лопочут о том, что они были врагами, это вообще их самое любимое понятие. Они терпеть не могут читать, вот так-то.

Томасу уже встречалось это имя, но он захотел записать его еще раз. Язык у него спотыкался об эту сложную фамилию. Три раза писал «Страстратитимиртратимирович», и Дошен ему тихонько диктовал по буквам. Митрополит наконец-то был помещен в блокнот, а старый профессор заметил: Нелегкая это работа, господин мой хороший.

Агроном Боровия вежливо попрощался и ушел. Геда вышел его проводить.

А вы еще не видели коллекцию, спросил профессор немного удивленно и почти пропустил мимо ушей отрицательный ответ. Геда хотя бы представил вам наших предков? — показал он на портреты вокруг. О, нет, не успел, но нам бы хотелось, учтиво ответил Томас, видимо, ожидая несколько общих пояснений о порядке следования поколений семьи. Тут он ошибся, хотя впоследствии твердил Дошену, что нисколько в этом не раскаялся. Последовало многословное и подробное знакомство с генеалогическим древом Волни на протяжении веков, с немного грустным вводным замечанием: Наш ствол силен, но, к сожалению, не изобилует ветвями.