Дом Монтеану. Том 2

— Не надо. Оставь меня. Мне нужно побыть одному, — безжизненно говорит Томас и тянется к крану, но я бью по его руке. Он распахивает глаза, когда я поворачиваю его и толкаю спиной к стене. Он бьётся о стену и кривится.

— А теперь слушай меня, Томас. Да, мне противно оттого, что я увидела. Противно знать, что мой отец — чёртов насильник, и ты позволил это сделать с собой. Да, я презираю твоё прошлое и всех, кто там был. Да, я злюсь и безумно ненавижу и тебя, и Гелу, и отца и всех, кого там видела. Да, это так. Ненавижу, что ты был таким маленьким и нелюбимым. Ненавижу, что никто не подумал о том, что ты живой, и каждый манипулировал тобой, тянул тебя исключительно в свою сторону, чтобы использовать себе во благо. Ненавижу твои чувства восхищения и искренней любви сына к моему отцу, он этого не заслужил. Ненавижу, что ты так покорно касался Гелы и трахал её. Ненавижу, что ты хранил до того случая в церкви чёртову дешёвую фигурку, которую мой отец даже не вырезал. Это вырезал Рома для Стана и моих братьев. Он занимался вырезкой из дерева. Только он. Ненавижу, что никто не ткнул тебя мордой в то дерьмо, которым тебя окружили. Ненавижу. Просто ненавижу, и мне хочется орать от той боли, которую я сейчас испытываю, — произношу, и мои слова причиняют Томасу боль.

Он отворачивается, но я хватаю его за подбородок и довольно грубо заставляю повернуть голову.

— Смотри на меня. Смотри и слушай, — требую. — Я ещё не закончила. Мне обидно, оттого что ты не рассказал мне о том, что знал. Мне обидно. До желания придушить тебя, вот как обидно. Но я понимаю, почему ты поступил так, а не иначе. Я понимаю, ясно? Я знаю, что такое страх. Знаю, что такое бояться самого себя и своего прошлого. Знаю, что такое чувство вины и стыда. Я знаю. Я тоже не была идеальной. Я была мерзкой и довольно развращённой, благодаря своей семье. Но не буду стыдиться того, что сейчас, в эту минуту, я выбрала тебя. Не буду стыдиться своего решения любить тебя. Я не собираюсь позволить тебе вновь упасть в эту яму с гадюками из твоего прошлого, которые будут кусать и отравлять тебя. Я не буду спокойно наблюдать за тем, как ты уходишь, чтобы побыть одному. Нет. Мы больше не можем бегать друг от друга. Нет. Я не согласна. Я знаю, что ты боишься причинить мне боль. Знаю. Но это всё равно произойдёт, потому что моё прошлое разрушено, и так должно было случиться. Я должна была узнать правду. Я узнала её. Ты не сможешь защитить меня от всего мира и зла в нём. Ты не сможешь взять на себя всю мою злость и боль, как и я не могу помочь тебе справиться с твоей обидой и желанием мести Русо. Но мы можем помочь друг другу сейчас идти дальше. Помочь справиться со всем, потому что важно то, что происходит сейчас, в эту минуту. Важен не вчерашний день, а только сегодня.

— Разве ты сможешь простить меня за то, что я был шлюхой твоих родителей? Разве ты сможешь простить меня за то, что я искренне хотел отомстить тебе за то, что сделали они? Разве ты сможешь меня простить…

— Сейчас ты мстишь мне? — перебиваю его.

— Нет. Сейчас не мщу, но я хотел.

— Да, хотел в прошедшем времени. Знаешь, если бы я была в курсе всего в прошлом, то я бы тоже хотела тебя убить, Томас. Я бы хотела тебя унизить. Но это прошлое, и оно не должно влиять на нас. И ты мне не противен. Я не имею права тебя прощать или осуждать, потому что сама не без греха. Мы не судьи друг друга, Томас. Мы партнёры. Мы муж и жена. Я не собираюсь повторять то, что было у моих родителей. Никогда. Раньше я их идеализировала, а они оказались просто мелочными тварями, которые были зациклены на власти. Зациклены на силе. Зациклены не на том. И я не проиграю, понял меня? Я не проиграю ни Геле, ни Русо, ни кому бы то ни было. Я не проиграю из-за этого грёбаного чувства стыда и вины, которые нам с тобой навязали. Мы были их пешками. Они использовали нас. И мы не виноваты, что нас сделали зависимыми от них. Они знали, как с нами играть. Они знали, а мы были искренними. Нельзя никого винить за то, что мы любили искренне, мечтали о нормальных и любящих родителях. Мы пытались быть идеальными детьми, даже если это означало терпеть насилие и унижения. Но мы были детьми. Детьми, которых просто бросили в пекло. И мы выросли, Томас. Мы стали взрослыми, и никто не имеет права диктовать нам, что делать. Мы первенцы, и я ни за что не позволю тебе забыть о том, насколько ты силён. Я ни за что не позволю тебе обесценить то, что ты знаешь и то, через что ты уже прошёл. Если бы ты не прошёл свою историю, то был бы, как мой отец. Таким же мерзким ублюдком, которого я видела в твоих воспоминаниях. Но спасибо ему, он сделал тебя абсолютно противоположным себе, и я счастлива, что ты такой. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через этот ад, Томас. Но я рада тому, что так случилось. Я рада той боли, которую мы оба вытерпели. Иначе бы мы не смогли любить друг друга. А я люблю тебя именно таким, каким ты стал. Я люблю тебя.

Обхватываю лицо Томаса, вглядываясь в его глаза.

— Слышишь? Я всё понимаю и осознаю, но сейчас это ничто не изменит. Прошлое было таким дерьмовым, Томас, и если убивать Русо, то вместе. Если страдать, то вместе. Я хочу такие отношения. Вместе. Не то, что я видела раньше. Не безразличие друг к другу, не измены и не ложь, а вместе. Врать, так всему миру вместе. Ненавидеть, так весь мир вместе. Понимаешь?

Томас прикрывает глаза и слабо кивает мне.

— Мне кажется, я никогда не избавлюсь от этого ощущения грязи внутри меня. И я злюсь, Флорина. Я злюсь на себя, оттого что был таким глупым, наивным и таким простофилей. Я…

— Да, был. Да, но у тебя были ужасные обстоятельства. Это как вода для засыхающей почвы. Я знаю эти ощущения. Я так же цеплялась за Гелу. Она и Русо прекрасно умели забираться в болезненные точки и управлять нами через них. Но прежде чем мы вместе встретимся с ними, все наши болезненные точки должны быть уничтожены. Все. Они слишком хорошо нас знают, понимаешь? И нельзя дать им возможность снова воспользоваться теми же приёмами, как бы страшно и больно нам ни было, как бы ни хотелось остаться одному. Нельзя быть одному, Томас. Нельзя. Теперь вместе, ладно?

— Ладно. Спасибо, что привела меня в чувство. Порой я теряю связь с реальностью. Варюсь в своём прошлом, и меня накрывает ненавистью к себе.

— Я понимаю, — мягко целую его в подбородок и улыбаюсь ему. — Но если мы хотим семью, детей и быть вместе, то даже по раскалённым углям должны идти вместе.

— Пока не очистим землю от Русо и Гелы, как и от остальных врагов, мы никогда не будем свободны.

— Никогда. Они думают, что управляют нами. Но Рома был иного мнения. Он убеждал меня, что какой бы сильной ни была кровная клятва, она легко нарушается, когда сердце больше не принадлежит этому вампиру. Моё сердце больше не принадлежит ни Русо, ни Геле. Оно твоё.

Томас обнимает меня и прижимается лбом к моему лбу.

— Моё принадлежит тебе. Навечно. И я знаю, о чём говорю. Навечно, значит, навечно. Мне всегда будет тебя мало, Флорина. Всегда.

— Значит, мы будем долго счастливы. У нас есть куча времени, чтобы ещё поссориться, а потом помириться. Но сейчас выбрось из головы страх, что я отвернусь. Нет. Я уже отворачивалась от тебя, Томас. Я уже прошла через это и знаю, как это страшно жить, как на пороховой бочке. Но нужно посадить на неё их, а не нас.

— Да. Я понял. Хорошо. Хорошо, — Томас возвращает мне поцелуй в губы и выключает воду.

Он берёт меня за руку и выводит из ванной. Мы вместе идём в нашу спальню. Снимаем друг с друга одежду. Мы вытираем друг друга, а затем забираемся в постель. Вместе. Теперь вместе.

Утром дождь заканчивается, но ненадолго. После завтрака мы с Томасом возвращаемся к склепу.

— Тебе будет больно, — предупреждает Томас, пока мы ломаем всё вокруг и достаём гробы.

— Я знаю. И я готова к этой боли. Готова, — заверяю его. — Просто не могу поверить в то, что она здесь. Это… чертовски ужасно.

— Да, но и умно. Радимил очень хитро поступил. Никто бы не нашёл Гелу, если бы мы не общались. Ведь он уверен, что мы никогда не создадим союз.

Кивнув, я стираю грязь и пот со лба и поднимаю гроб, который передаёт мне Томас. Снова не те. Мы уже вытащили пятнадцать гробов, а погода вновь ухудшается.

— Томас! — кричу я, пока он пьёт кровь наверху. — Томас, я нашла их! Ещё один пролёт!

— Отлично!

Мы достаём гробы семьи Радимила, и Томас их вскрывает. Вонь и затхлость вызывают дурноту, и вот остаётся последний гроб. Гроб сестры Радимила. Сделав глубокий вдох, я киваю Томасу, и он вскрывает его. Крышка падает на землю, и я охаю, хватая его за плечо.

— Гела, — выдыхаю я. Это она. Она! Конечно, выглядит она, как мумия. Но это она. Волос нет, только высохшая кожа, но это точно Гела.

— Нам нужно её воскресить. Я отнесу её гроб в одну из темниц, затем съезжу за системой кровоснабжения и сердцем. А ты постарайся даже не смотреть на неё, хорошо?

— Мерзость. Как была она мерзкой, такой и усохла. Но мы её нашли. Это прекрасно, да? — спрашивая, натягиваю улыбку, а Томас фыркает.

— Флорина, я же чувствую тебя. Всё, что ты хочешь, просто разорвать её.

— Прости.

— Не беспокойся о моих нежных чувствах, я так же её ненавижу. Клянусь. Только что делать с этими гробами?

— Я сожгу их все, вот и всё. Сожгу, это всё равно уже не имеет никакого значения.

— Хорошо.

Томас поднимает гроб и уносит его в замок, пока я собираю все гробы и просто бросаю их обратно. Мне всё равно. Правда, раньше я так трепетно их укладывала, защищала. Но теперь… всё стало таким противным.

Огонь разгорается до очередного ливня. Я смотрю на огонь, когда Томас посылает мне мысль о том, что он уходит. Я отхожу на достаточное расстояние, чтобы просто наблюдать, как моё прошлое сгорает у меня на глазах. И это лучшее, что я могу сейчас сделать.