Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дом на улице Гоголя
Шрифт:

— По делам фонда я получил возможность почти беспрепятственно наезжать в Россию. — Это название страны, которая уже несколько десятилетий называлась иначе, оставалось единственно приемлемым для семьи Батурлиных.

В один из приездов на родину Владимир Николаевич ещё раз посетил старый дом на улице Гоголя. Наташа, предупреждённая о его приезде, уехала с Сергеем «на рыбалку», и это никого не удивило — приблизительно такой и предполагалась её реакция. Иван Антонович в те два дня лучше узнал Батурлина. Вернее, то, что он услышал от гостя, легло в русло его уже сложившегося мнения о Владимире Николаевиче.

Уже несколько месяцев в поместье Батурлиных жили трое российских детей, попавших в детский дом после гибели родителей. Взорвался газовый баллон, у родителей не было шансов выжить, а старшая дочь

и сама спаслась, и сумела спасти остальных детей. Годовалого братика отважная двенадцатилетняя девочка нашла и вытащила первым, и он почти не пострадал, а вот сестрёнка пяти лет обгорела основательно, и сильнее всего пострадало лицо. У старшей, Танечки, как её называл Батурлин, были, в основном, обожжены руки. Для проведения серии пластических операций Батурлин легко получил разрешение на вывоз девочек из страны, а с их братом возникла проблема: малыш не нуждался в помощи пластического хирурга, к тому же он был помещён отдельно от сестёр в другое детское учреждение.

Доказать советским бюрократам очевидную истину, что этих детей нельзя разлучать, что психологическое состояние, а стало быть и перспектива выздоровления сирот напрямую зависит от того, смогут ли они жить вместе, оказалось делом непростым. Батурлин узнал, что именно нужно сделать, чтобы получить возможность помочь детям — дать взятку. Открывая для себя потерянную Россию, Владимир Николаевич всё сильней сомневался в возможности своего скорейшего возвращения на историческую родину. «Я не сумею тут жить. Ждать, пока кто-то менее брезгливый разгребёт завалы, накопившиеся за годы коммунистического режима, а потом въехать на белом коне — жалкая позиция. Но, понимаете, Иван Антонович, я боюсь возненавидеть». Иван Антонович понимал, он понимал больше, чем полагал Батурлин, и, не вдаваясь в рассуждения, поддержал решение гостя отложить возвращение до лучших времён.

Глава двадцать первая

В восемьдесят седьмом году, в конце лета, Батурлин в третий раз наведался в Загряжск. Ехал он в этот раз с конкретной целью: ему нужно было обсудить с Наташей вопрос, от решения которого зависела вся его дальнейшая жизнь. Владимир Николаевич решил усыновить тех сирот из России, что жили у него уже полтора года.

Батурлин приехал в то время, когда Сергей, по обыкновению в августе навещающий на Полтавщине своих, вместе со всем семейством отдыхал в Крыму. Наверняка это дед подстроил — посчитал, что в отсутствии Серёжки я стану более сговорчивой, усмехнулась про себя Наташа и решила перед появлением высокородного гостя сбежать в Никольское.

В этом августе она уже ездила на рыбалку без Сергея, и обнаружила, что в одиночестве сидеть на берегу с удочкой, в одиночестве ложиться спать, в одиночестве просыпаться под птичий ор — самое умиротворяющее из того, что она могла бы для себя придумать. Впервые в Никольском она думала прежде всего не о том, что Сергею как воздух нужны эти, с позволения сказать, рыбалки, а о том, что они как воздух нужны ей самой, причём рыбалки в буквальном смысле — она слишком напряжённо и много работала. Наташа поняла, что за три года устала поддерживать любовника. «В конце концов, кто из нас несчастный-одинокий? — я несчастный-одинокий. У него есть жена, пусть с ней и рыбачит, а с меня хватит».

Она уже собралась выходить из дома, и тут из окна своей комнаты увидела, как по двору идут улыбающиеся и дружески беседующие Иван Антонович и Батурлин. Дед до прямой лжи докатился — ввёл её в заблуждение о времени прибытия француза, лишь бы по своему рецепту приготовить внучкино счастье, накручивала себя Наташа, но, как ни странно, рассердиться по-настоящему у неё не получалось. По голосам внизу она определила, что мужчины ушли в дедов кабинет, где в прошлые приезды располагался Батурлин, и решила, что сумеет незаметно выскользнуть из дома. Стараясь осторожно идти по ступенькам, чтобы они своим скрипом её не выдали, Наташа спустилась, и возле лестницы столкнулась с Батурлиным.

Никогда ещё она не видела графа таким растерянным, почти напуганным.

— Натали! Наталья... Наташа... Как хорошо, что

вы здесь, что вы не уехали в этот раз! Мне нужно обсудить с вами крайне важный для меня, и, надеюсь, для вас вопрос.

Батурлин быстро приходил в себя, и уже рассматривал Наташу, от неожиданности встречи делая это слишком откровенно; было заметно, что рассмотренное вызывает в нём восхищение. Если бы в ту минуту Наташа могла увидеть себя со стороны, поразилась бы тому, как неправдоподобно быстро она похорошела под взглядом Батурлина. Наташа себя не видела и не думала о том, как сейчас выглядит, но осанка, голос уже изменились, когда она произносила:

— С приездом, Владимир Николаевич! Надеюсь, вы хорошо проведёте время в нашем доме. К сожалению, я должна покинуть вас...

— Останьтесь, я прошу вас, Наташа! Собственно, я для того сюда и приехал, чтобы переговорить с вами.

— Ничем не могу помочь, Владимир Николаевич, до свидания.

«Нет! Ни за что! — кричало внутри Наташи, когда она, почти ничего не видя перед собой, гнала машину в направлении Никольского. Кто смог унизить один раз, будет унижать и дальше». Она едва успела свернуть на обочину, когда, обгоняя контейнеровоз, на её полосу вылетела «Волга». «Нет! Никогда!», — уже вслух повторяла она, уставившись на руль. Наташа дождалась, пока дрожь в руках утихла и снова включила зажигание: «Вперёд!».

— Лечение девочек займёт ещё несколько лет, а мне уже сейчас сложно продлевать их пребывание во Франции, — говорил деду уже не улыбающийся, расстроенный Наташиным отъездом Батурлин. — Может статься, меня заставят их вернуть, не дадут довести дело до конца. Но, признаюсь, не только в этом заключается вопрос, Иван Антонович. Я привязался к этим детям, они перестали быть для меня чужими. Я хочу стать их отцом. Но есть одна загвоздка. Вы ведь, наверное, знаете, что провести усыновление может только полная семья. Если бы Наташа согласилась... Нет, речь идёт пока о фиктивном браке, ну, а там как Господь приведёт. Ведь вы тоже, Иван Антонович, женились на своей Оле вынужденно, и брак ваш был ложью во спасение, пока не стал правдой. Сейчас я тоже говорю о спасении — о спасении будущего детей, здоровьем которых здесь никто не будет заниматься. Во всяком случае, они не получат и малой толики того, что могу дать я. Вот Танечка, ей необходим высококлассный массаж, другие дорогостоящие процедуры, и это ведь кроме оперативного лечения. Она занимается с педагогом, учится играть на фортепиано — это отличная гимнастика для пальцев. Ей очень трудно, но она очень настойчива, и она уже играет! Танечка вообще редкая умница, уже бегло говорит по-французски, и она бесконечно добра, добра до самоотверженности. Дело не только в том, что девочки ещё долго будут нуждаться в лечении, детям уже сейчас нужен дом, где их любят, и где их не разлучат. Мне трудно предположить, что в Советском Союзе найдётся много желающих принять в свою семью троих детей, из которых одна девочка с обезображенным лицом, а у другой с трудом сгибаются пальцы. Я не могу их отдать, Иван Антонович. Жаль, что Наташа опять отказалась говорить со мной. Очень вас прошу обсудить с ней всё, что я сейчас сказал.

Разумеется, Иван Антонович, выполняя просьбу Батурлина, неоднократно пытался достучаться до здравого смыла внучки, но та, всегда ровная и ласково-шутливая с дедом, стоило ему заговорить о бывшем женихе, становилась неприступной.

— В чём проблема, дед? С какой стати я должна соглашаться на фиктивный брак с Батурлиным? В полчаса брачные агентства найдут сотню женщин, которые за возможность выезда во Францию, к тому же с перспективой проживания в графском поместье, будут готовы стать не только фиктивными жёнами, но и соединить в себе посудомойку и наложницу в одном флаконе.

— А тебе, Наташенька, разве не хочется стать матерью троих детей? — грустно спросил дед.

— Ты чего затеял, дед? Мало я, по-твоему, получила унижения? Нам бы чего попроще, без аксельбантов. Будь я внучкой французско-подданого, воспитывала бы меня не гегемонистая тётя Нина, а гувернантки с мадамами, был бы он так скор на вынесение вердикта? Подозреваю, что если бы не четверть моих голубых кровей, у него и в мыслях не было бы иметь со мной дело. Дед, мне противен Батурлин с его высокородным снобизмом.

Поделиться с друзьями: