Дом на улице Гоголя
Шрифт:
Вечером дед с внучкой устроились перед нечасто включаемым телевизором. Ивану Антоновичу было прелюбопытно увидеть результат загадочной трансформации молчаливой девушки с сиротским взглядом в существо, по писанине которого нельзя идентифицировать даже его половую принадлежность. А Наташа, полагая, что раз Серёжка открылся перед женой своего друга, рассказал про то, что они снова вместе, это автоматически означает, что в ближайшем времени от Юли с Германом последует предложение встречи или что-то в этом духе, и она хотела увидеть ту, с кем ей предстояло возобновить дружеские отношения. Наташа очень волновалась — давно не было подруги, она уже забыла, как она делается, эта женская дружба.
Началась передача, и дед с внучкой смотрели на экран
— Юля прекрасная актриса. Она гармонична в созданном образе, и нигде даже пальчик её самой не высунется. Ведёт себя, вроде бы, раскованно, шутит, улыбается, а при том при всём закрыта абсолютно.
— Будем надеяться, что в личных отношениях она всё же снимает маску, — отозвалась Наташа, теперь ещё сильней сомневаясь, сможет ли сблизиться с Юлией. Волновалась она напрасно: призыва от Мунцев не последовало, в течение последующих двух лет пересечения двух женщин были эпизодическими, никак не располагающими к сближению. Совсем недавно произошла их встреча в Никольском, но Наташа так закрутилась с делами, что забыла рассказать о ней деду.
«Живьём» Юлю, ставшую знаменитостью местного масштаба, дед не видел, а вот с её супругом встречался — тот иногда заглядывал на улицу Гоголя в компании верного друга Серёги — всё тот же мальчик, только подрастерявший обаяния юности, и не приобретший взамен ни мужественности, ни стати. «Не удалось ему, стало быть, овладеть ситуацией, — исподволь наблюдая за Юлиным мужем, размышлял Иван Антонович. А делал ли он для этого всё, что было в его силах? И сделал ли он хоть что-нибудь? Плывёт по течению, и не ведает того, что женщины при таких-то вот расслабленных мужьях всегда под бедой ходят».
Глава двадцать пятая
Юлин звонок никак не выходил у Ивана Антоновича из головы.
Когда Наташа вернулась вечером домой, дед удивил её сообщением: — Тебе сегодня звонила Юлия Астахова. — А следом Наташе пришлось удивиться ещё сильнее: — Она просила передать тебе совет соглашаться на предложение Батурлина, если мосты между вами ещё не сожжены окончательно. — И, стараясь говорить как можно непринужденнее, Иван Антонович добавил: — Что-то мне голос Юлин сегодня не понравился. Возможно, она приболела. Не хочешь отзвониться, справиться о самочувствии?
Герман сказал Наташе по телефону, что его жена сейчас находится в Москве, она ещё позавчера, в среду, улетела туда по делам. Теперь дед разволновался не на шутку — что за срочная нужда возникла у Юли в его внучке? Ведь не было у этих женщин привычки перезваниваться, а тут так приспичило поговорить, что она вдруг позвонила из Москвы. Однако нечто, ускользающее из памяти Ивана Антоновича, заставляло его сомневаться в том, что звонок был междугородний. Двушки! — субботним утром неожиданно вспомнил старый доктор. Юля, незнакомо хохотнув, сказала, что у неё оказалось много двушек в кошельке и четверть часа, которые некуда деть — поэтому, дескать, она решила сделать несколько звонков, в том числе и Наташе. Получается, она звонила из городского телефона-автомата.
Юля вернулась в Загряжск самое позднее в пятницу утром, а муж до конца дня пребывал в уверенности, что она находится в Москве. О банальном адюльтере Иван Антонович и не думал: напряжённый Юлин голос выдавал совсем не романтические настроения. Стряслось что-то очень нехорошее, и это нехорошее может представлять опасность не только для Юли Астаховой, но и для его внучки — такие тревожные мысли мучили Ивана Антоновича.
«Сам ведь хотел, старый дурак, чтобы что-то такое эдакое заставило Наталью пересмотреть отношение к Батурлину, пока тот не уехал во Францию, — сокрушался старик. — Вот, теперь жди беды». Старое сердце не выдерживало, незаметно для внучки Иван Антонович то и дело отправлял
под язык таблетки.Глава двадцать пятая
Юлия шла по незнакомой улице, остановилась, растерянно оглядываясь. Вначале она знала, откуда и куда направлялась, а теперь забыла. Вспомнила: она сбежала из какого-то опасного места, ей непременно нужно на вокзал, нужно ехать домой. У неё есть дом, там не страшно. Надо у кого-нибудь узнать, где она находится, в каком городе хотя бы. Выхватив взглядом идущую навстречу полную женщину с авоськами, Юлия кинулась наперерез, стала задавать простые, по её мнению, вопросы. Женщина повела себя странно: будто испугавшись чего-то, отшатнулась, порывалась проскочить мимо. Не тут-то было — Юлия не давала ей пройти, пока та в первом приближении не прояснила топонимическую ситуацию.
Когда толстуха с авоськами говорила, её слова тонули в неясном монотонном гуле. Он и сейчас приглушал звуки улицы. Видела Юлия отчетливо, но как бы в некотором удалении. Хуже всего было то, что происходило с головой — её будто затрамбовали ватой.
Названия улицы и метро Юлия тут же забыла, но то, что она, как оказалось, находится в Москве, навело на воспоминания. В памяти всплыло: она летела самолетом в Москву для консультации у профессора Прошкина, авторитетного специалиста в области нарушений сна.
Вспомнились детали недавнего побега: она спускается по лестнице, получает по номерку в гардеробе пальто и уличную обувь. Где же это было? И когда? Вот билет в сумочке. Она прилетела в Москву пятнадцатого сентября. Осталось узнать сегодняшнее число. У пьяненького мужичка на скамейке Юлия выяснила, что сегодня шестнадцатое сентября, год тот же, что на билете, тысяча девятьсот восемьдесят седьмой. Получалось, прилетела она вчера. Юлия стала мучительно вспоминать: куда ей нужно идти? Ах, да! На вокзал. Она вернулась к мужичку и спросила, как добраться до Казанского вокзала, удивившись при этом, откуда ей известно, что нужно именно на Казанский. Мужичок долго махал руками, указывал то в одну сторону, то в другую, говорил про троллейбусную остановку. Она пошла туда, куда он махнул напоследок, завернула за угол, но не обнаружила там ничего, кроме глухой стены с одной стороны дороги и пустыря с другой. Неожиданно для себя она остановила проезжавшее такси: «Казанский вокзал». Водитель кивнул.
Машина тронулась, и напряжение в голове Юлии немного спало. Она взглянула на часы — около трёх. Вот! Вчера, — да-да, это было вчера — когда она ждала консультации профессора, висящие на стене его кабинета большие круглые часы показывали без одной минуты три. А ровно в пятнадцать часов, как и было назначено, вошел Прошкин.
Стало немного легче — что-то начинает проясняться. Нужно вспомнить всё, тогда будет, как раньше — ведь так тяжело ей было не всегда.
В кабинет вошел Прошкин... Нет, сначала о том, как она попала в профессорский кабинет. В холле клиники к ней подошел молодой доктор, смазливый и подвижный, они вместе поднялись на лифте, прошли по коридору в просторный, дорого обставленный кабинет. Доктор любезно попросил её немного подождать и тут же исчез за дверью.
Уф! Эта работа далась Юлии непросто, но, когда в её памяти хоть что-то восстановилось, стало легче дышать.
Итак, вошел профессор, немолодой грузный мужчина с резкими чертами лица и тяжёлым взглядом глубоко посаженных глаз. Юлия привыкла доверять своему первому впечатлению, при более близком знакомстве с человеком кое-какие детали потом добавлялись, но образ в целом она схватывала мгновенно и правильно. Профессор показался ей на редкость неприятным субъектом, и Юлия запоздало удивилась, почему она под каким-нибудь благовидным предлогом тут же не ушла из клиники. Вопрос номер один: почему я не ушла сразу же, как увидела этого человека, смогла сформулировать Юлия. Не было ответа. Вернее, был, но ничего не проясняющий: она не смогла этого сделать.