Дом на улице Гоголя

Уже давно мало кто из ребят и учителей сомневался, что Астахова — самая вероятная медалистка в их выпуске. Но в начале десятого класса Зинон стала проявлять к Юльке непонятную суровость, а потом грянул полный аут: двойка по поведению за первое полугодие.

Удивительно, что Юлька, вместо того чтобы прижать хвост, продолжала резвиться как ни в чём ни бывало. Мало того, чем жёстче была с ней Зинаида Николаевна, тем хулиганистей и задорней становилась Астахова.

Некоторые училки, подпевалы их классной руководительницы, будто обрадовались возможности клевать девочку, которую совсем недавно сами же расхваливали на все голоса, и по всякой мелочи стали придираться к бывшей всеобщей любимице. Однажды произошло вроде бы, ерундовое, но почему-то многим ребятам запомнившееся событие. Историчка, наверное, самая лицемерная училка в школе, из тех, которые, сладенько улыбаясь, рассказывают всякие гадости про людей, глядя на Юлю со своей фирменной поганой улыбочкой, сказала, что та напоминает ей одну литературную героиню — Оленьку Мещерскую. Дескать, она такая же шаловливая, у неё те же открытые и радостные глаза. Бунина никто из класса, кроме Юли, не читал, поэтому никто и не понял, почему она так испуганно тогда взглянула на учительницу. Но было ясно, что на этот раз подлая тварь поддела Астахову особенно заковыристо.

И чего они к Юльке цепляются? — недоумевали в классе. Она ведь только дурачится, настоящего хулиганства за ней сроду не водилось. Особенно сильно возбухала Зинон. Даже если придраться к Астаховой было совсем не за что, классная всё равно бросала в её сторону такие свирепые взгляды, словно Юлька каждый день подбрасывала ей в сумку дохлых кошек. Многих одноклассников Астаховой удивляло и огорчало безобразие, разворачивающееся на их глазах. Ребята пытались выяснить у Юльки, которую до наступления всего этого бреда любили называть Джульеттой, чем она так умудрилась достать классную. Юлька отвечала, что просто Зинаиде пришла пора подлечить свою голову, а она ничего такого особенного не делала и не делает.

Вот сейчас, что уж такого она натворила? Ну, втолкнула Герку в класс к первоклашкам и подперла дверь снаружи ногой. Малыши замерли, увидев так близко двухметрового «взрослого ученика», их молодая училка что-то растерянно лопотала. Герка, он же Герасим, он же Герман, глупо улыбаясь, пытался открыть дверь. Потом Юлька тихонько отошла, а Герасим, разбежавшись, со всей дури ударил в дверь плечом, и снарядом вылетел из класса. Убегая, Юлька слышала радостно-испуганный визг малышни и ликовала.

Только самые близкие к Юльке знали, в чём дело: это из-за Герасима, из-за того, что эти двое теперь вместе. Зинон — Зинаида Николаевна — и Юльке на мозги давила: оставь в покое Германа, типа того, ты его не достойна. И с Геркиными родителями Зинон беседы проводила, против Астаховой их всячески настраивала, говорила, например, что маленькая целеустремлённая карьеристка из спортивного интереса подомнёт их сына под себя, а потом бросит без зазрения совести. Юлька и от Герасима не отказывалась, и по одной плашке ходить не желала.

А теперь за ней гналась Зинон. Учительница прекрасно понимала, чья это выходка, но у неё не было доказательств — никто не видел Юльку на месте преступления, а Герасим умрет, но не сдаст. Юлька влетела в класс раньше, чем из-за угла показалась погоня.

Урок был «пустой» — заболела учительница английского, и, чтобы десятиклассники не болтались по школе, их пристроили украшать актовый зал к очередному мероприятию. От этого дурацкого надувания и развешивания шаров Юлька и утащила Германа, прежде чем затолкать его к малышне.

В классе находилась одна только Оля Назарова, лучшая Юлина подруга — её оставили доделывать стенгазету.

— Я здесь уже минут двадцать, стою вот, рисую с тобой, — быстро проговорила Юля, схватив кисточку.

— Опять, наверное, чего-то вытворила, — с укором сказала Оля. — Не видишь что ли, наша Зиночка совсем озверела? Угомонись, пока не поздно.

— Всё, угомонилась, — заверила подругу Юля.

В класс ворвалась Зинон. Задыхаясь, яростно сверкая глазами, она что-то отрывисто выкрикивала.

Слушать, какие именно слова произносит классная руководительница, не имело смысла. Юля и так уже знала про свой уродливый моральный облик, про то, что она, не имея ни гордости, ни девичьей чести, прицепилась к мальчику, которого и пальца не стоит, про то, что очень странно, как это в интеллигентной и порядочной семье вырастают такие вот «оторви-да-брось». На этот раз дело заключалось не в словах, а том новом металлическом напоре, с которым эти слова произносились.

«А ведь эта гадина и в самом деле может по полной программе перекрыть мне кислород. — Вдруг отчётливо поняла Юля. — Выпустит меня из школы с волчьим билетом, и потом поздняк метаться. И что мне теперь делать? Неужели мне, действительно, придётся расстаться с Геркой?»

Дверь неслышно приоткрылась, и в класс проскользнул Герман. Стоя за спиной Зинаиды Николаевны, он подавал Юле какие-то знаки, из которых понятно было только: «молчи!».

«Какой же он мальчишка ещё! — удивлённо подумала Юля. — А с другой стороны, зачем Герасиму включать соображалку? — ему-то ничего не грозит. Получит аттестат, поступит на свой архитектурный. Кажется, он не хочет понимать: шутки кончились, мне из-за него всю жизнь могут поломать. В опасности я одна, я одна и должна решать. Получается, нужно уступить грубой силе».

Едва Юля допустила мысль о расставании, её будто током ударило — не в том метафорическом смысле, что потрясла какая-то догадка, — её тело в буквальном смысле пронзила внезапная боль, похожая на удар током, пронзила с такой силой, что она даже покачнулась. А следом пришло непривычно ясное понимание: ей с Германом расставаться нельзя. В этом случае им обоим станет совсем плохо. Юля не успела ни удивиться, ни засомневаться в невесть откуда явившемся к ней знании. Глядя на неутомимо орущую Зинон, на Геру, продолжающего подавать ей знаки, Юля непривычно, совсем по-взрослому, поняла: только одна она может найти выход из тупика, в котором сейчас оказались все трое. Но она не видела выхода. Взлететь мне, что ли, и сверху поискать дорогу? — невесело сама с собой пошутила Юля.

«В вечернюю школу перейти? — заметалась мысль. — Ну, не поступлю на журфак, пойду в политех какой-нибудь. И тут же следом: — Позволить этой гадине погубить мою мечту?! Ни за что! Что же мне делать? Что делать-то? — мысленно кричала Юля. — Зинон от меня не отвяжется, вон как орёт, будто белены объелась».

Неожиданно на ум пришёл чей-то совет: затаиться. Юля принялась лихорадочно вспоминать, кто же ей такое присоветовал — почему-то сейчас вспомнить это казалось крайне важным — но её обычно дисциплинированная и отзывчивая память в этот раз подвела.

«А ведь хорошая идея! — обрадовалась Юля. — Сделаем вид, что расстались, а сами будем по-тихому встречаться. Чего уж там — эта четверть скоро заканчивается, потом ещё одна, последняя, совсем короткая — дотянем. Скажу Зинаиде, что из глубокого уважения к ней я решила поступить так, как она хочет. Нет смысла что-то доказывать спятившей тётке — вон рожа какая у неё бессмысленная, глаза дикие, дура дурой».

— Оля, — вполне человеческим голосом, а не мерзким визгом, обратилась классная к лучшей Юлиной подружке. — Ответь честно — я знаю, ты всегда была честной девочкой — ведь Астахова вбежала в класс за пару минут до меня?