Дом ночи и цепей

Я спрашивал себя, может быть, я воображаю этот смех? Воспоминания о Клоструме, мучившие меня, были невыносимо реальными, вопли погибавших солдат звучали, казалось, наяву. Но когда я вспоминал о Клоструме, то не слышал детский смех. Нет, он явно звучал откуда-то извне, было слышно, как его эхо отражается от стен. Иногда он звучал громче, иногда более приглушенно. Этот смех не был порождением моего разума.

«Хорошо, если так». Потому что, если это не так, то значит, я утратил способность различать реальность и фантазию, и действительно непригоден к службе – ни к какой.

Наконец смех привел меня в небольшой зал, тоже превращенный в склад для всякого старья. Хлам, скопившийся за многие годы, был свален на полу в беспорядочные кучи. Я с трудом пробирался между этими завалами. Мебель, портреты, статуи, канделябры и стопки журналов громоздились повсюду вокруг. Я проходил мимо сундуков с одеждой, обувью, ящиков с какими-то письмами и гор прочего разнообразного хлама. Я словно попал в подземную пещеру, свет фонарей здесь был очень тусклым. Я мог видеть перед собой не больше чем на фут. Тропинка между грудами старья терялась в сером мраке. Горы забытых и ненужных вещей маячили в темноте, словно готовые вот-вот рухнуть.

Смех прекратился, когда я вошел в зал. Возможно, дети спрятались. Или, может быть, их здесь и нет. Я не знал, какой из этих вариантов был менее пугающим.

Вдруг мое внимание привлек знакомый силуэт. Он был наполовину зарыт в груде вещей слева от меня, и здесь было так мало света, что я легко мог не заметить его – но все-таки заметил.

Это была механическая модель звездной системы Солуса, маленький планетарий, сделанный из хрусталя и бронзы. Моя рука задержалась над силуэтами планет, выступавшими из горы хлама. Я знал это устройство потому, что оно не принадлежало Леонелю. Это была вещь Элианы, и она являлась неотъемлемой частью нашего жилища. Я смотрел на нее, почти ожидая, что ее силуэт растворится в тенях. Я забыл о смехе, который привел меня сюда, и пытался понять смысл того, что видел перед собой.

Понять было нетрудно. Труднее было принять.

Я привык к мысли, что Леонель оставлял больше и больше вещей из своей жизни в этих комнатах – заполняя их настолько, что жить в них стало невозможно. Но, если это был наш планетарий, значит, Элиана делала то же самое.

Сколько же это продолжалось?

Груда хлама, в которой он лежал, была довольно далеко от входа в зал. И планетарий был в ней не на самом верху.

Что еще из нашей с ней жизни я найду здесь?

Карофф избавил меня от возможного ответа на этот вопрос.

– Лорд-губернатор? – позвал он.

– Я здесь, - отозвался я.

Планетарий не исчез. Значит, он не был моей галлюцинацией.

Карофф прочистил горло.

– Ваш ужин готов, мой лорд.

– Спасибо. Сейчас приду.

Я задержал взгляд на планетарии. Надо будет прийти сюда завтра, и взять с собой фонарь. Хотя едва ли меня порадует то, что я здесь найду.

Смех не возвращался. Я повернулся, чтобы уйти, и уже готовился смириться с нелегкой мыслью, что мои чувства обманывают меня. И тогда я увидел их – прямо передо мной, скрытых в тенях, у края горы хлама. Они стояли так тихо, что я прошел мимо них, даже не заметив.

– Катрин? – прошептал я. – Зандер?

Они смотрели на меня, их глаза были словно черные провалы в бесконечную ночь. Они были детьми, которых я оставил, не теми взрослыми и чужими мне людьми, с которыми я встречался вчера и сегодня. Их бледные, словно молоко, лица будто светились во мраке. Их губы были раздвинуты в печальной и торжественной улыбке.

Они были неподвижны, словно мертвые.

Я охнул, по спине побежали мурашки. Я застыл так же неподвижно, как мои дети.

Только это не были мои дети. Это были две фарфоровые статуи, изображавшие детей, которые умерли – если они вообще когда-то жили – поколения назад. Подойдя ближе, я увидел, даже при столь тусклом свете, крошечные трещины на фарфоровых лицах и щербины на одежде. У мальчика не было руки, от его левого запястья остался лишь пустой обрубок.

Я пошел обратно к коридору, шагая как можно быстрее.

«Глупость», думал я. «Все это глупость. Я устал, мне нужно отдохнуть. Это все, и этого достаточно».

Я знал, что я прав. И все же я испытал облегчение, когда увидел, что Карофф ждет меня в дверях. И когда мы пошли в обеденный зал, мне пришлось сделать усилие, чтобы не прислушиваться, ожидая услышать смех.

ГЛАВА 5

Хотя толпы были гораздо меньше, когда я на следующий день подъехал к Залу Совета, на площади Щедрости Императора было еще много народу. Я пообещал себе, что добьюсь, чтобы им сегодня было чему радоваться.

Заседание совета началось с того, что, как мне объяснили, было последней фазой затянувшейся тяжбы между двумя небольшими аграрными секторами Джерноа и Фрайн. Ни один из них не был настолько значительным, чтобы иметь представителя во Внутреннем совете. Спор об административных границах секторов длился уже более пятидесяти лет и касался трех мега-ферм, разделенных этими границами. Ни один из секторов не владел фермами полностью. Фактически в одном случае Фрайн настаивал на передаче Джерноа большей части одной фермы. Похоже, сами мега-фермы здесь не имели особого значения. Судебная тяжба между аграрными сообществами представляла собой запутанную смесь местных законов, старинной клановой вражды и традиций, происхождение которых терялось в истории, таким образом, этот процесс мог быть бесконечным. Насколько я мог сказать, сама эта тяжба уже почти стала одной из этих самых традиций. Чем больше советники разъясняли мне суть разногласий между секторами, тем больше я был склонен не вмешиваться и позволить этому бессмысленному процессу следовать дальше по пути в никуда. Я понял, что целью всего этого было представить мне дело, в равной степени сложное и при этом не являющееся важным, и запутанное до полной бессмысленности.

По мере того, как заседание продолжалось, я чувствовал, что во мне нарастает злость. Зандер даже не пытался скрыть скуку, и наконец задремал в своем кресле. Вейсс почти ничего не говорила, но мы с ней обменялись понимающими взглядами. Монфор тоже молчала. Я видел, что она наблюдает за мной.

Я позволил разъяснениям и дебатам продолжаться, пока не был полностью уверен, что дал достаточно времени на подготовку того, что я задумал, и то, что мне нужно, уже ожидает за дверями зала.

Наконец я сказал:

– Позвольте высказаться кратко. Стороны ожидают от меня решения сегодня?

– Собственно, нет, лорд-губернатор, - ответил Амир Боканта, представитель Гренфереса, крупного аграрного сектора, расположенного по соседству с судившимися сообществами. – Я полагаю, они ожидают подтверждения серьезности дела и обещания, что в связи с его важностью, этому спору будет уделено соответствующее время и внимание.

– В этом можете не сомневаться, - отрезал я. – Я подпишу официальное объявление, где все это будет подтверждено. А теперь, - продолжил я, прежде чем Монфор успела поставить на повестку следующее столь же бессмысленное дело, - я хотел бы вернуться к тому важному вопросу, который мы обсуждали на предыдущем заседании. Советник Трефехт, как продвигается расследование по нелегальной торговле в секторе Росала?

– Лорд-губернатор, прошло только два дня, - сказала она, словно объясняя простейшую вещь непонятливому ребенку. – И эта проблема лишь недавно привлекла наше внимание. Я полагаю, мы должны проявить терпение.

– Нельзя проявлять терпение к измене и коррупции, - заявил я. – И я не намерен их терпеть.

– Мы, конечно, можем действовать на основании того, что нам известно, - сказала Трефехт. – Можем провести демонстрацию силы.

– Отличная идея, - кивнул я, и возвысив голос, приказал: