Дом с видом на Корфу

И вот тут происходит странная история. Во многих биографиях английских исторических персонажей я видела этот необычный поворот: получив власть, он принимает свой долг всерьез. Полно на полях английской истории алчных и жалких корыстолюбцев, конечно. Но ведут английскую историю именно люди, которые принимают свой долг всерьез.

Новый архиепископ выполняет то, что полагает своим долгом: защищает интересы Католической церкви. Король Генрих собирает королевство, разоренное гражданской войной. Им бы договориться полюбовно, поделить и забыть, но нет, нашла коса на камень. Они ссорятся, мирятся, обмениваются гневными письмами плащами, привлекают посредников, – тщетно, каждый стоит на своем. наконец раздраженный Генрих, повернувшись к свите, бросает зло: «неужели никто не избавит меня от этого назойливого попа?»

Четыре рыцаря садятся на коней и скачут в Кентербери. Они тоже принимают свой долг всерьез.

Когда Беккета, упавшего на полу кафедрального собора с рассеченной мечом головой, подняли прибежавшие на шум монахи, то обнаружилось, что под рясой у архиепископа была надета власяница, вся кишевшая вшами. А по тем временам это был верный признак святости. Томаса канонизировали, а город превратился в место паломничества. Гостиницы, постоялые дворы, госпиталь, таверны, торговля, ремесло – все расцвело под наплывом средневекового туризма.

Говорят, история рассудит. Кто из двух упрямцев оказался прав? Генрих, который всю жизнь доказывал, что он не отдавал приказа об убийстве? Томас, так и не сумевший вернуть Англию Плантагенетов под власть Рима? на Европу опускается Варфоломеевская ночь, десятилетиями на континенте будут убивать друг друга за правильность прочтения догматов. Англия, за редкими, спорадическими приступами жестокости, – все-таки Средневековье, как без этого, – вырулит без религиозной войны. Более того, она предоставит убежище гугенотам, пассионарность и предприимчивость которых оказались не востребованы на родине.

Может, вся страсть и упорство неподчинения из-лились в борьбе этих персонажей?

Два рыцаря бились в поединке на глазах всей Европы. Победитель получил страну, проигравший – славу, Англия – национальный характер.

В собор мы опоздали. Там началась служба, пасторы с белыми воротничками встали у входа в неф, вежливо приглашая желающих послушать музыку. Мы спустились в крипту с низкими арками, где когда-то стоял саркофаг. Само тело Томаса Беккета уже при другом Генрихе, Тюдоре, вытащили и выкинули, объявив святого предателем. Генрих Восьмой прошелся по Англии круто, сметая монастыри, церкви – все следы владычества католицизма. Теперь он был глава англиканской церкви и защитник веры.

В крипте было сыро и гулко.

По лесенке мы поднялись в левый придел. Высокие витражи уходили так высоко к куполу, что разглядеть лица королей совершенно не удавалось. Дневной свет слабо сквозил через голубые стекла.

Высоко поднятый, жесткий и остроугольный, как молния, висел меч. на полу большими буквами было выложено одно слово: Томас.

Глава 7

Музеи

У нас бы сказали деликатно: для тех, кому за тридцать, а здесь нашу компанию назвали с англо-саксонской прямотой – сорок плюс. Тьютора назначили – тоже, между прочим, не девочка, а дама с терракотовым румянцем на бледных викторианских щеках, короткими волосами в тон и того же цвета короткими штанишками, Сара. В левой ноздре у Сары нашлепка в виде ступни. Под ее руководством мы должны получить небольшой, но культурный багаж, если кто уловил иронический посыл в этом словосочетании.

По-настоящему за тридцать чешской паре: профессор в очках и с бородкой, – такую бородку на советских карикатурах рисовали интеллигентам, глуповатым, рассеянным, но преданным каким-нибудь многоцветным пестикам, – и его супруга с коротким и редким ежиком, сквозь который нежно просвечивает чистенький кожный покров. Немолода и тетенька – шведский страховой агент, по чьему круглоскулому лицу, да и без лица даже, а только по боязливому взгляду и вжатой в плечи головке, легко угадывается эмигрант. Чистенькая немка в брючках, обвисших позади пустым мешочком, оказалась библиотекаршей. Молчаливые испанцы прекрасны: марго, крепкая, коренастая, со стянутыми вверх, в пучок, жесткими ореховыми волосами, и Карлос, с головой про-долговатой, как ташкентская дыня, на которой мирно уживаются готический суровый профиль и мягкие петлистые уши.

Сицилиец сразу заслужил отдельного рассказа. Старомодный пиджак в широкую полоску, – а кто вообще сейчас носит пиджаки? – волосы зачесаны назад с шиком, каковой демонстрировали парни с рабочей окраины, когда еще были рабочие, лицо добропорядочное и мягкое, просто подушечка, как у главного ма фиози из клана Сопрано. И притом говорит по-английски чуть ли не лучше нашей терракотовой начальницы, без ее бойкости, разумеется. В общем, по всем признакам, заслан в Англию налаживать контакты с местной мафией (возможно, русской), а мы, которым за тридцать, используемся в качестве прикрытия.

На первый день занятий была намечена Британская библиотека. По дороге – а вели нас пешком – мы разбились на пары с той беззаботностью, которая всегда возникает у взрослых людей, оказавшихся в положении школьников.

– Кельн, – сказала библиотекарша, попав со мной в ногу, – это небольшой город на севере Германии.

– Да знаю я ваш Кельн, – ответила я, – там две недели назад тигр сбежал.

Жестом, который я, чтобы не вызвать ни у кого оскомину, не стану описывать, она поправила очки и тревожно посмотрела на меня сквозь стекла.

– Загрыз сотрудницу и сбежал. Там у вас весь зоопарк эвакуировали.

– Не может быть! – Допустить, что я над ней смеюсь, она не могла, скорее подозревала, что я неправильно употребляю слово «тигр».

– Во всех газетах писали. Даже в российских!

Тут я не удержалась и добавила красок:

– Мы с друзьями как раз в этот момент ели мороженое перед вашим знаменитым собором. Тигр вырвался из клетки и помчался прямо на площадь. Доблестная полиция, проявляя массовый героизм, устроила пальбу прямо у нас под носом. Беглеца застрелили, а мороженое пришлось оставить недоеденным: как-то пропал аппетит!

Меня подмывало сказать, что тигр перед смертью слизнул мороженое, как бы на десерт, и мы не могли, видя приближающуюся полицию, отказать ему в последнем желании, но я посмотрела в честные арийские глаза – и сдержалась.

– Как же я могла пропустить, – пробормотала немка и на всякий случай отстала от меня на два шага.

Пятнадцать минут, за которые обещали доставить нас до места, незаметно превратились в тридцать, а через час мы сообразили, что заблудились. Последнее бледное место на Саре, а именно шея, покрылось терракотовыми пятнами.

– Сто раз ходила этой дорогой, как я могла сбиться, – причитала она, в третий раз сворачивая у одного и того же застекленного кафе. Я даже подумала было выпить чашечку кофе, пока они дадут еще пару кругов, но тут наш сицилиец достал из нагрудного кармана карту и занял руководящую позицию. Мы присели передохнуть на скамеечку. Страховщица, беспокоясь, видимо, что пропадает оплаченное время, сжала ладони коленями и завела со мной разговор.

– Я приехала в Лондон получить культурный опыт. Я специально выбрала именно эту группу, потому что мне как-то не хотелось сидеть рядом с молодыми.