Дом с видом на Корфу

– Тогда отсядьте, – предложила я.

Она испуганно отпрянула.

«Так я их всех отважу», – огорченно подумала я, и мы поволоклись дальше. на шестом круге сицилиец переломил себя и обратился к полиции.

Натуральный английский Бобби в высоком шлеме, а именно полная кудрявая девушка кофейного цвета, за какие-то две минуты доставил нас все к тому же кафе, на которое мы уже не могли смотреть без слез: это и был вход в Британскую библиотеку.

Собрав нас в кружок, Сара раздала листики с ключевыми словами и выражениями и начала культурную обработку.

После каждого вопроса немка делала шаг вперед и старательно пересказывала краткое содержание листика. Сицилиец изображал хорошего ученика, испанцы отмалчивались, а я не перебивала.

Наконец нас выстроили гуськом и повели на выставку. Зал, где располагались сокровища из Британских книжных закромов, освещался слабо, но, видимо, не по недосмотру, а по задумке: лучи света направленно выхватывали из полумрака рукописи Оскара Уайльда и Эдварда Лира, первые издания Шекспира, карты мира, еще без Америки и почти без России.

На стене, в витрине под стеклом, среди фотографий и документов, приколотый к черному бархату булавкой, как махаон, белел листок. на нем скорым крупным подчерком было написано: ‘Yesterday’. мы смущенно потоптались у нехитрых слов, которые исполняют в мире чаще, чем читают почти все, что сосредоточено в Британской библиотеке. Странное чувство возникало при виде этого листка: словно пришпилен был не он, а кусочек твоей собственной жизни, словно бы ты обнаружил меж Рубенсом и Гойей свой школьный дневник.

В этот момент мне позвонили. Я покинула зал на цыпочках и присела в холле на диванчик. Следом за мной вышла испанка с черными настырными глазами.

– Ноги гудят, – сказала она и вытянула вперед крепкие лодыжки. – Кофейку бы сейчас…

– Слушай, – встрепенулась я, – я знаю одно местечко за углом…

Джерома Клапку Джерома моя новая подруга, видно, не читала, но идею ухватила мгновенно. Засунув блокнот в сумочку, она встала и вдруг, словно колеблясь, показала пальцем в сторону выставочного зала: надо бы предупредить…

«Ну вот», – разочарованно подумала я – и ошиблась.

– Карлоса надо предупредить, – твердо закончила Марго.

«Наш человек», – радостно поправила я саму себя и закивала:

– Конечно, не бросать же Карлоса!

Минут через сорок, подкрепленные, мы вернулись на выставку.

– Я пойду первым, – сказал настоящий мужчина дон Карлос и заглянул в дверь, просвечивая ушами. Угол наклона тех частей тела, которые были обращены в нашу сторону, наглядно демонстрировал, что наши компаньоны все еще изучают рукописи в низких стеклянных витринах.

– Серьезные люди, – вздохнул испанец.

– Особенно Патрик, – добавила Марго. – Он буквально каждое слово за Сарой записывает!

Патрик, а странное, согласитесь, имя для сицилийца, действительно расположился неподалеку от нас на кожаном диванчике и, будто не замечая коловращения народа вокруг него, озабоченно водил ручкой в блокноте. Завидев нас, он поспешно прикрыл ладонью исписанный листок и встал во весь свой немаленький рост.

– Мне пора. – Он кивнул так вежливо, что шевелюра, как занавес, упала на лоб, и скорым шагом направился к стеклянному выходу.

– Интересно, – протянула марго, глядя на удаляющуюся прямую спину, – а что это он не забрал из гардероба плащ и шляпу?

Скажу по совести, от современного искусства, особенно после новейших событий, меня тошнит. Да и раньше тошнило, но раньше меня о нем не заставляли говорить.

Пользуясь случаем, я решила устроить себе что-то вроде проверочного теста. В конце концов, если в галерее Тейт не отличают шарлатана от художника, то где? Вот, думаю, посмотрю и наконец определюсь.

Сегодня Сара была не в штанишках, а в юбочке, но основному цвету не изменила.

Выстроив нас в ряд, она проверила, нет ли среди вверенного ей коллектива дальтоников, поправила произношение у тех, кто умудрился вставить слово, и задала сакраментальный вопрос:

– А как отличить искусство от не-искусства?

Немка сделала шаг вперед:

– Если оно производит впечатление – значит, искусство.

– Впечатление, влияние, резонанс! – немедленно расширила Сара ее словарный запас.

– А если на одних людей производит, а на других нет никакого резонанса? – ловко ввернул новое слово Патрик. Сегодня на нем была рубашка с большими манжетами.

– Даже если на одного производит – значит, оно! – Чешский профессор дал современному искусству большую фору, все задумались и разошлись.

Мы с Марго и Карлосом выбрали тот этаж, где рас-полагался буфет. Скажу сразу: лучшее, что мы увидели в галлере Тейт, – это был вид из окна буфета. Мост Миллениум тонкой проволочной линией перелетал Темзу. С высоты, откуда мы глядели, он казался таким хрупким, что становилось непонятно, как мы вообще решились по нему идти. Одним концом, как стрелкой часов, мост указывал на собор Святого Петра, а другой закрывали от нас стройные громады набережной.

Про дона Карлоса не скажу, а мы с Марго все-таки сползли с табуретов и пошли добывать свой культурный багаж.

Белая стена на входе в зал изображала из себя полотно. на ней, одной линией, как на детских рисунках, был выведен силуэт города: крыши, трубы, окна. над всем этим, пришпиленные стрелами, висели настоящие чучела ворон.

– Наверное, что-то экологическое, – догадалась Марго. – Типа, городская жизнь вытесняет, не дает развернуться бедным воронам. Англичане ведь знаешь как ценят своих ворон!

– Примитивно рассуждаешь, – отрезала я. – Прочти лучше, что написано на табличке: это распятая свобода.

Марго еще раз уважительно взглянула вверх, где, свесив клювы, грустно висели вороны, и покачала головой: глубоко копают.

Самый большой зал занимали три узких ящика длиной приблизительно с гроб. Расположены они были, как бы сходясь у одной точки и веером расходясь в разные стороны. Собралась небольшая очередь. Я встала за невысоким кряжистым дядькой со шкиперской бородкой. Дождавшись своей минуты, посетитель должен был нагнуться и последовательно заглянуть в глазок типа дверного, который был врезан в торце каждого гроба. Выражение лица разогнувшегося шкипера было смутно. Он развел руками, то ли стесняясь признаться, что ничего не понял, то ли не желая оставаться в дураках в одиночестве. Придерживая рукой спину, я заглянула в глазок современному искусству. маленькая светящаяся точка блестела в конце первого ящика, во втором она разгоралась до размеров теннисного мячика, а в третьем сверкала во весь объем.