Дом с видом на Корфу

Половину мансандры занимали поставленные на попа матрасы, коробки неизвестно с чем и невскрытые банки краски, вследствие чего повернуться в комнатке не было никакой возможности. Однако также присутствовала большая застланная кровать и – боком к ней – узкий дерматиновый диванчик.

– Отличная комната! – воскликнул Григорий. – Вы нас спасли! Просто подобрали на улице! Сколько мы вам должны?

– Я сейчас спущусь вниз и принесу ключи и полотенца, – уклончиво ответил спаситель. – Душ за соседней дверью, имейте только в виду, что напротив вас, в восьмом номере, живет постоялец.

Приняв у счастливой парочки пятьдесят фунтов, он оживился и, ловко застилая диванчик, словоохотливо рассказал, что сам родом из Ирландии, моряк («Просто морской день сегодня», – переглянулись они), женился на вдове, хозяйке дома, бизнес идет хорошо, а русских он любит, плавал во Владивосток, в Санкт-Петербург, давно правда, уж и не помнит, в каком году…

Он иссяк, слегка переваливаясь на ходу, сдвинул к окну коробки и бесшумно прикрыл за собой дверь.

– Давайте представим, что мы в купе спального вагона. Я выйду в ванную, а вы в это время укладывайтесь.

Когда Мария вернулась, умывшись холодной водой из левого краника, которую так и не смогла смешать с кипятком, бьющим из правого, молодой человек уже лежал на своем диванчике, укрывшись с головой и отвернувшись к стене.

– А где здесь гасится свет?

– Там, над раковиной, надо дернуть за веревочку. Мария дернула за веревочку и забралась под одеяло. Дом скрипел, шуршал, шелестел чем-то и ухал где-то в самой глубине.

Вдруг на лестнице послышались шаги. Они приближались, неровные и нетвердые, словно нога не сразу находила следующую ступеньку. Мария приподняла голову. Со стороны диванчика не раздавалось ни звука, словно там никого и не было. наконец шаги остановились у двери.

«А ведь я не закрыла замок, – ахнула она и подумала: – Пора визжать».

Забрякал ключ, послышался звук мягко поддавшейся двери и щелк замка в восьмом номере.

Мария откинулась на подушку и вздохнула – бог весть почему.

Утром она проснулась по московскому времени. За окном было серо, а в доме тихо. Она приникла к окну, пытаясь разглядеть, льет ли дождь, или это так дрожит воздух сквозь неровное стекло.

– Что ты там высматриваешь?

– Хочу понять, идет ли дождь.

Григорий резким движением нажал ручку, распахнул на себя раму и, подавшись вперед, вытянул руку – ладонью вверх.

– Моросит.

Он постоял, разглядывая влажные черепичные крыши, и, вдруг оживившись, обернулся к ней:

– Слушай, город ведь совсем пустой! Какие снимки получатся! Пойдем скорее отсюда!

Они сбежали по лестнице вниз и остановились у маленького столика при входе. Под зеркалом с подзеркальником, в котором стояла необожженная свеча, рядом с распахнутой книгой, лежал круглый серебряный звонок.

– Помнишь, – Мария потянула руку к кнопке, – моряк просил утром позвонить и оставить ключ.

За стеклянной дверью, отделяющей гостевую часть дома от хозяйской, была видна еще одна лестница, покрытая зеленым ковром.

Сначала они услышали, как где-то наверху задребезжал звонок, потом открылась дверь и по ступенькам, держась за перила жилистой рукой, спустилась старая дама в пеньюаре и чепце на неубранных седых волосах.

– Что вам угодно? – сухо и неприветливо спросила она.

– Мы хотели оставить вам ключ и еще раз поблагодарить вашего мужа.

– Кто вы? Какого мужа?! – отпрянув назад, вскричала дама.

– Я так и думал, – рассмеялся Григорий, – этот парень из восьмого номера неплохо заработал на нас!

– Понимаете, – вежливо разъяснила Мария, делая руками успокаивающие пассы. – Вчера поздно вечером нас впустил мужчина, который сказал, что есть свободная комната. Нам не могло прийти в голову, что он – постоялец.

Лицо дамы затряслось, и, словно стараясь удержать дрожь, она схватила рукой длинный подбородок:

– В восьмом номере никто не живет! У нас вообще никто не живет! Дом на ремонте!

– Постойте, – вмешался с отменной любезностью Григорий. – Этот джентльмен сказал нам, что он ирландский моряк, он и правда так и выглядел: рыжеватые короткие усы, белая незастегнутая рубашка, цепочка со свистком на шее… Мария открыла рот, пораженная его наблюдательностью, а дама вдруг покачнулась и медленно, как груда белья, осела на ступеньки.

– О’Брайан. Это опять он. Я надеялась, что он после ремонта уберется, дважды его рундук проклятый с чердака выносила, а он опять за свое!

– Гриша! – закричала девушка. – Ты что-нибудь понимаешь? Гриша, ты где?

Фитилек свечки в подзеркальнике, почти не вид-ый в бледном утреннем свете, вдруг вспыхнул красным фазаньим огнем и погас.

Припав плечом к перилам лестницы, старуха в громадном чепце рвала платок корявыми пальцами и бор-мотала что-то про черный парус, петлю на рее и золотую цепочку в кружевном вороте белой рубахи. А пустая улица, на которой стояла, озираясь по сторонам, ошеломленная путешественница, – совершенно пустая улица упиралась трубами в мокрое небо и пахла утренним кофе, ранней опавшей листвой и так и не зажженным порохом.

ВАТЕРЛОО

В кэбе полутьма. За окном мелькали уличные огни.

Бледные полосы скользили, поочередно показывая в неживом свете острый профиль, поднятый воротник, отвороты тяжелого, как шинель, пальто, переплетенные пальцы и снова профиль, плечо, воротник. У него была такая странная манера – вдруг замереть и сидеть недвижимо, словно обдумывая какую-то важную мысль, и вид его при этом был так значителен, что Анна терялась и замолкала сама, ожидая, когда он решит что-то для себя и снова заметит ее, сидящую рядом.

«Если бы я умела рисовать, – думала она, – я бы сделала его своим натурщиком. Усадить в кресло, накинуть на плечи плащ, нет, тогу, нет, дать в руки трость, и пусть он положит ладони, одну наперекрест другой, на серебряный набалдашник в виде львиной головы».

Она откинула назад голову, как будто проверяя дистанцию между кистью и любимым лицом.

«Или нет, по-другому: спустить на запястье кружева цвета слоновой кости, а на лоб натянуть низко, до самых бровей, шляпу с белым страусиным пером.