Дом с видом на Корфу

– А ты что чувствовал?

– Я думал, какая-то глупость происходит.

– Не уклоняйся, я про другое спросила.

– Другое, – согласился он и, подумав, засмеялся:

– Спокойствие. Я был уверен, что все как-то урегулируется.

– Спокойствие?! – возмущенно крикнула она. – Ты бы видел свою перекошенную физиономию! Ты и сейчас боишься!

– Чего же я боюсь?

– Наши отношения оказались сложнее, чем мы думали.

– Думали так, теперь по-другому. Сами отношения ведь не изменились? Ведь так? Не изменились? – спросил он с нажимом.

– Не изменились, – ответила она и испугалась.

Зазвенел звонок. Публика поднялась, торопливо допивая и доедая, и густо двинулась в зал.

– Отношения – это не то, что мы делаем. Они живут сами по себе, как отдельное от нас третье существо.

– Не знаю, не думал об этом.

В баре погас свет, как последний сигнал к началу спектакля. В темноте его лицо казалось большим и детским.

«Еще бы, – подумала она. – Ты никогда не был подвергнут любви. В этом весь ужас».

– Надо идти. – Антон со стуком поставил стакан и поднялся.

Сцена соответствовала той единственной фразе, которую Анна помнила с университетских лет: «Из окон лился свет». молодая женщина в платье из белой парчи резко закидывала назад красивую голову с замысловатой прической, зло смеялась и стреляла из револьвера.

– Займитесь рисованием, – советовал стареющий резонер, а Гедду Габлер распирали неведомые в XIX веке желания.

– Что ты хочешь от него? – спрашивала честная фрау Теа, защищавшая свое право быть преданной. Право не быть собой. Гедда умыкала у нее не просто любовника, она забирала идеал и при этом не имела ничего, что могла бы этому идеалу предложить взамен нечеловеческой преданности.

– Я хочу распоряжаться его судьбой.

– Для этого у тебя есть муж, – со скандинавской прямолинейностью отвечала отвергнутая ради Гедды дама.

– Я хочу распоряжаться его судьбой, – повторила Анна. – Я своей-то распорядиться толком не умею.

Театральный сумрак сближал, и, даже не поворачивая головы, она чувствовала напряженное тепло, ровной волной заполняющее пространство между нею и его плечом. Она оторвала взгляд от сцены и взглянула на молодого человека, который сидел рядом с ней сложив на груди руки.

– Тебе не скучно?

– Нет, нет, нисколько.

– А ты понимаешь текст? Здесь же вся прелесть в репликах. Я сама не все схватываю.

– Да что тут не понять? Старый муж, молодой не-удачник и дамочка, которая пытается всеми манипулировать.

– Слабые всегда манипулируют. Они же не могут впрямую давить, как сильные. Давление ведь намного противнее, да?

– Давления я вообще не переношу, это всегда – как против шерсти.

– Пошли отсюда? На нас уже соседи шикают.

– Нет.

– Да.

– Ты точно хочешь уйти?

– Я помню, чем кончится. Она перестреляет полтруппы.

В дымном блеске светился ночной Лондон. фонари вдоль моста Ватерлоо висели над темной рекой золотою дорожкой.

– Тебя проводить?

– Пожалуй, не стоит.

– Как хочешь, до завтра. Ах да, ты же завтра собралась на Генриха!

– Да ну его, этого Генриха! С ним они неприятности. Тем более что он всего лишь Пятый!

– Ну, созвонимся. – мазнув по ее щеке модной небритостью, Антон быстро двинулся по переходу в сторону метро. Широкая спина мелькнула еще пару раз, освещенная фарами, и утонула в верткой уличной сутолоке.

Наглухо закрытые шторы превращали маленький гостиничный номер в коробочку. Анна скинула туфли и забралась с ногами на кровать, которая занимала столько места, что между нею и окном можно было пробраться только бочком.

«Эта история никогда не кончится», – думала она. Как ее сегодня подмывало сказать: «Да, уходи!» И вовсе не потому, что правда обиделась. Ей до зуда хотелось натянуть нить и проверить на крепость их двухлетнюю прерывистую связь. Рукой пощупать испуг. Что он будет делать? Уйдет с облегчением, оставив ей только имя в адресном списке между фотографом и печальным красавчиком с НТВ? Или обернет все в шутку, рассмеется, ухватит ускользающую нить и медленно притянет к себе? Покладистый, покорный в мелочах – куда пойти, где посидеть, в какой гостинице снять номер, – он безошибочно вычислял каждую ее попытку проникнуть за очерченный круг. Темные глаза мгновенно теряли веселость и смотрели не-подвижно и чуждо.

Как в плод прорваться сквозь кожуру, вгрызться в податливую мякоть, добраться до влажной сердцевины, до косточки, твердой и шершавой, – так хотелось ей докопаться до того, что на самом деле он думает, чувствует, прячет. И схватить, завладеть, не отпускать уже больше никогда, держать в крепком кулачке самую сущность его жизни. Пробовала не раз – и после каждого Ватерлоо жертв становилось больше, чем спасенных.

Больше они не встречались. Сталкивались, конечно, когда он вернулся в Москву, у общих друзей и в редакции, но все мельком, не глядя. Однажды даже оказались рядом в очереди в буфете. Антон нажал на кнопку кофейного автомата и налил кофе себе и ей. Обхватив пальцами горячие бока, он поставил бумажный стаканчик на поднос, и от клетчатого фланелевого рукава к ее руке потянулась знакомая волна напряженного тепла.

– Ну, привет. – Он кивнул и быстро двинулся к выходу. Зеленая клетка еще мелькнула пару раз среди незнакомых людей и исчезла, смешалась с толпой.

А она осталась стоять, держа в руке горячий стакан, дымящийся, как револьвер.

ОВСЯНКА ПО-ИРЛАНДСКИ

Честно говоря, ирландцев я представляла по-другому. Крепкими, рыжими, зеленоглазыми. Немного разгильдяями и поэтами. Началось все вроде правильно: в такси играла нежная ирландская гитара, зеленые светящиеся указатели в виде стрелок проносились мимо, сливаясь в изумрудную полосу, которая вела нас в город.

Домик, где нас ждали, оказался коттеджем, укрытым зеленью, внутри же он выглядел как иллюстрация к классическому английскому сериалу. Плетеная мебель на веранде, желтые даффодилы в китайских вазах, кресла с высокими спинками у камина и темные дагерротипы в серебряных рамках: мальчик в матроске, молодой летчик в кожаном шлеме, девушка в коляске придерживает шляпу на гладких волосах.

Хозяйка, невысокая, худенькая, с быстрыми, как у белочки, глазками, поставила по краям длинного стола подсвечники. Два джентльмена – хозяин дома и брат хозяйки – тихими сдержанными голосами ведут застольную беседу. Разговор перекатывается между ними, как теннисный мячик. Я автоматически выпрямляю спину, но где мне – такой прямоты добиваются, как гладкости у газона, – веками.

Близнецов, вихрастых, веснушчатых, одетых в клетчатые твидовые пиджаки подростков, подводят знакомиться. Чуть склонив в знак приветствия головы, они протягивают нам ладошки:

– Как дела? Позвольте представиться: Тони.

– Джонни, рад знакомству.

Хозяйка раскладывает по тарелкам ростбиф.

– Вы не передадите мне йогурт?

– Йогурт к мясу? Благодарю!

– Элина, – это вариант моего имени на английском, – что бы вы хотели на завтрак?

– А что вы готовите обычно?