Дом Земли и Крови

Отец махнул рукой:

— Разрешение получено. Она прислушается к предупреждению.

Точно так же, как мать Рун всю свою жизнь всем подчинялся.

Она выслушает его, затаится и, без сомнения, с радостью примет дополнительных охранников, присланных на ее виллу, расположенную в квартале от его собственной, пока все это дерьмо не будет улажено. Может быть, он даже останется с ней на ночь.

Она не была королевой — даже женой. Нет, его милая, добрая мать была выбрана для одной цели: размножения. После нескольких столетий правления Осенний Король решил, что ему нужен наследник. Как дочь знатного дома, покинувшего двор Аваллена, она с радостью выполняла свой долг, благодарная за вечную привилегию, которую он ей предоставлял. За все семьдесят пять лет жизни Рун ни разу не слышал от нее ни одного плохого слова в сторону отца. О жизни, к которой ее призвали.

Даже когда у Эмбер и его отца были тайные, катастрофические отношения, его мать не ревновала. До нее и после нее было так много других женщин. И все же ни одна из них не была официально избрана, как она, чтобы продолжать королевскую родословную. И когда появилась Брайс, в те несколько раз, когда его мать встречалась с ней, она была добра. Даже полюбила ее.

Рун не мог сказать, восхищался ли он своей матерью за то, что она никогда не подвергала сомнению позолоченную клетку, в которой жила.

Возможно, он никогда не поймет свою мать, но это не остановит его жестокую гордость, что он унаследовал ее родословную, что его хождение по теням отличало его от мудака сидящего перед ним, постоянное, желанное напоминание о том, что он не должен превращаться в властного придурка. Даже если большинство родственников его матери в Аваллене были немного лучше. Особенно его кузены.

— Может быть, тебе стоит позвонить ей, — сказала Рун, — и предупредить лично. Она бы оценила твою заботу.

— Я вообще-то занят, — спокойно ответил отец. Это всегда удивляло Руна: каким холодным был его отец, когда эти языки пламени горели в его жилах. — Ты можешь сообщить ей сам. И ты воздержишься от того, чтобы говорить мне, как управлять моими отношениями с твоей матерью.

— У тебя нет никаких отношений. Ты вырастил ее, как кобылу, и отправил на пастбище.

В комнате вспыхнула зола.

— Ты очень хорошо воспользовался своим происхождением, Звезднорожденный.

Рун не осмелился произнести слова, которые так и рвались сорваться с его губ. Даже когда мой дурацкий гребаный титул принес тебе еще большее влияние в империи и среди твоих собратьев-королей, он все еще раздражал, не так ли? Что твой сын, а не ты, извлек Звездный меч из пещеры принцев в темном сердце Аваллена. Что твой сын, а не ты, стоял среди давно умерших Звездорожденных принцев, спящих в своих саркофагах, и был признан достойным вытащить меч из ножен. Сколько раз ты пытался вытащить меч, когда был молод? Сколько исследований ты провел, чтобы найти способы заполучить его, не будучи избранным?

Отец погрозил ему пальцем:

— Мне нужен твой дар.

— Но почему? — Его способности Звездорожденного были не более чем искрой звездного света в его ладони. Его теневые таланты были более интересным даром. Даже мониторы температуры на высокотехнологичных камерах в этом городе не могли обнаружить его, когда он шел тенью.

Его отец поднял призму.

— Направь луч своего звездного света через это. — Не дожидаясь ответа, отец снова приложил глаз к металлическому смотровому устройству на вершине призмы.

Обычно Руну требовалась большая концентрация, чтобы вызвать свой звездный свет, и это обычно оставляло его с головной болью в течение нескольких часов, но… он был достаточно заинтригован, чтобы попытаться.

Положив указательный палец на кристалл призмы, Рун закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании. Пусть щелкающий металл модели Солнечной системы уведет его вниз, вниз, вниз в черную яму внутри него, мимо бурлящего колодца его теней, к маленькой впадине под ними. Там, свернувшись калачиком, словно какое-то зимующее существо, лежало единственное семя радужного света.

Он осторожно обхватил его мысленной ладонью, разбудил и осторожно поднял вверх, как будто нес в руках воду. Сила, мерцающая от предвкушения, теплая и прекрасная, и почти единственная часть его самого, которая ему нравилась.

Рун открыл глаза и увидел, что звездный свет пляшет на кончике его пальца, преломляясь сквозь призму.

Отец отрегулировал несколько циферблатов на приборе, делая пометки другой рукой.

Семя звездного света стало ускользать, распадаясь в воздухе вокруг них.

— Еще минутку, — приказал король.

Рун стиснул зубы, словно это каким-то образом удерживало бы звездный свет от растворения.

Еще один щелчок устройства, и еще одна запись, сделанная древним жестким почерком. Старый язык Фейри-его отец записывал все на полузабытом языке, которым пользовался их народ, когда они впервые пришли в Мидгард через Северный разлом.

Звездный свет задрожал, вспыхнул и исчез в никуда. Осенний Король раздраженно хмыкнул, но Рун едва расслышал его сквозь шум в голове.

Он достаточно овладел собой, чтобы обратить внимание на то, как отец заканчивает свои записи.

— Что ты вообще делаешь с этой штукой?

— Изучаю, как свет движется по миру. Как он может быть сформирован.

— Разве у нас в ККУ нет ученых, которые занимаются этим дерьмом?

— Их интересы не совпадают с моими. — Отец внимательно посмотрел на него. А затем сказал без намека на предупреждение, — Пришло время подумать о подходящих женщинах для брака.

Рун моргнул.

— Для тебя?

— Не валяй дурака. — Отец захлопнул блокнот и откинулся на спинку стула. — Ты обязан нашей родословной произвести наследника и расширить наши союзы. Оракул предсказал, что ты будешь справедливым королем. Это первый шаг в этом направлении.

Все Фейри, мужчины и женщины, посещали городской Оракул в возрасте тринадцати лет как один из двух великих ритуалов вступления во взрослую жизнь: сначала Оракул, а затем испытание — несколько лет или десятилетий спустя.