Дом
Шрифт:
Обычно мне нравится быть спикером этого милого дома, объяснять цены на услуги, внутренний порядок, угадывать для клиентов девушку, которая наверняка приглянется им. Я могу быть очень любезным спикером, особенно учитывая то, что у меня всегда есть хороший предлог, чтобы не обслуживать их самой. Обожаю избегать французов. В тот день у меня было время, но я решила настоять на обратном, как только увидела тебя, сидящего в кожаном кресле, втянув шею. Ты протянул мне влажную ручонку, и я назвала свое имя.
— Ну наконец, хоть кто-то говорит по-французски! — выкликнул ты, этакий дерзкий турист, считающий, что повсюду у себя дома.
Едва я успела заговорить о ценах,
Я видел, что вы предлагаете уроки.
Как это, уроки?
— Не знаю. Я прочитал на сайте. Liebesschule[12], — выдавил ты без намека на грациозность.
— Ах, да. И что же вы хотите узнать?
— Ну, не знаю, как это все бывает, что ли. Вот вы, например…
— Нет, извините, у меня уже назначена встреча.
В ответ ты раскричался, всплеснув руками, будто я уже обвиняла тебя в изнасиловании:
— Ах, ну я же просто спросил, у-у-у-у!..
Может быть, ты опасался, что сербский охранник, следящий за нами через скрытую камеру, встроенную в мои трусы, вдруг появится и переломает тебе все пальцы, стоит лишь мне повысить голос. Ты переполошился, и это заразительно, поэтому я отвечаю тебе в том же тоне:
— Никаких проблем, я просто сказала!..
— А, ну нет проблем, нет проблем!
— Ну, значит, отлично.
— Просто, раз уж я плохо говорю по-английски…
— Да, представляю. Мне очень жаль.
Оттого, что твои руки подергивались при мысли о неприличности своего поведения, я продолжила:
— Наверняка одна из дам пришлась вам по душе?
— Блондинка. Кажется, Доротея?
— Пойду найду ее.
— А с вами никак не получится?
— Нет, никак, очень жаль.
Каким было облегчением закрыть за собой дверь! Обычно я не особенно заостряю внимание на внешнем виде своих клиентов: считаю, что это часть работы, но, столкнувшись с тобой, я готова была отречься от всех своих принципов и выдумать себе новые. Пока я спешно двигалась по коридору, чтобы отыскать Доротею и закрыть это дело, я ощутила, как с моей груди упал несказанный груз — твой груз. Я старалась не смотреть в лицо Доротее. Она только хмуро произнесла «Ах», и это показалось мне настоящим упреком. Я прекрасно понимала ее боль. Страшные и глупые клиенты — это еще ничего. Настоящий ад — это когда, ко всему прочему, они заявляются за тем, чтобы их обучили. А значит, нужно продемонстрировать присутствие по-настоящему, нельзя просто закрыть глаза и представить себя с кем-то другим. Ладно, больше не будем об этом думать, сказала я себе, уходя на следующую встречу с уверенностью, что какой бы бесформенный монстр ни поджидал меня в зале знакомств, судьба уже проявила ко мне снисхождение.
Назавтра я весело шлепала к своему первому клиенту, ведь именно он задает тон всей смене. И я была далека, скажем, далека, как Париж от Сиднея, — вот настолько далека от того, чтобы представить, кто скрывался под именем Стефана, Ганса или Микаэля; не помню, под каким еще немецким именем была произведена запись. Ты. Это был ты, жирный француз с влажными руками, уже задвинутый в глубины моей памяти. В моих представлениях ты уже уехал восвояси, но судьба решила попроказничать.
— И это снова я! — пропел ты, однако милее от этого вовсе не стал.
Я думала, что накануне была недостаточно любезна. И все-таки ты объявился вновь, будто твое свидание с Доротеей было лишь паузой в нашем разговоре, из которого ты ничего не вынес.
— Так
вот, как я и говорил, меня интересуют уроки.Я подумала, что вот он — шанс, мне нужно ухватиться за него.
— Но, бедный мой господин, правда в том, что я очень плохой учитель.
Твои маленькие встревоженные руки снова приняли обычную позицию.
— Ну я ж просто спросил.
— А я вам объясняю.
— Просто мне сказали, что нужно обратиться к вам, мне сказали: нужно идти к Жюстине.
— Очень мило, но…
Скорее всего, это вполне понятное вранье Доротеи. В ступоре я подавляю вздох:
— Чему вы хотите научиться?
— Знаете, я пришел научиться куннилингусу, — прошептал ты.
— Куннилингусу.
— Да, я думаю, что я владею техникой пальцев, но мне бы хотелось узнать побольше, вот.
Боги мои, вскричала Эмма в теле Жюстины, да сколько же тебе лет? Я никогда не интересовалась этими данными: настолько мне было наплевать, но тебе ведь явно перевалило за тридцать пять. Это значит, что на планете существуют мужчины, которые в твоем возрасте чувствуют себя настолько немощными пред лицом женского пола, что вынуждены идти в бордель и там просить советы.
Почему я? Но раз уж ты пришел, раз уж я приложила так много усилий, чтобы свободно выйти из этой неловкой ситуации, раз уж ты тупо пялился на меня настойчивым взглядом быка, ничего не смыслящего в языке жестов, — я решила, что с этим лучше покончить:
— Как долго вы хотели бы пробыть тут?
— Ну, как минимум час, так, что ли.
— Часа будет достаточно, не так ли?
— Или полтора часа!
— Часа хватит. Хорошо, приступим.
«Час чистого удовольствия», — размышляла я, проходя по коридору и выбирая комнату. Красная. Самая темная. Конечно, нельзя было вызвать большей антипатии при первой встрече. Я еще никогда не встречала человека с настолько непривлекательной внешностью и одновременно поразительно упрямым видом. Эта внешность словно предупреждала, что усложнять до невозможности любое действие у тебя в крови. Верхушка твоей черепушки лысела, и ты зачесал вперед остаток лоснящейся черной шевелюры в жалкой попытке не казаться лысым. Тело было утянуто в слишком маленький для тебя костюм и придушено ремнем, о нужности которого можно было бы поспорить — какая бравая команда выходила из нас двоих!
Конечно же, ты не захотел принимать душ. Ты помылся в гостинице, и этого тебе казалось достаточно. Мне пришлось выполнять свою рутинную процедуру у тебе перед глазами: разложить покрывала, принести смазку, презервативы, антисептик для рук. И все это время с тобой нужно было разговаривать. Слава богу, вопросов у тебя было за двоих. И настоящих вопросов, держитесь, не таких, в ответ на которые можно было бы хихикнуть.
— В Париже вы тоже занимались этим ремеслом?
— Ну, не совсем.
— В Париже вы бы гораздо лучше зарабатывали. — В Париже заниматься этим опасно.
— Ну-у… — так ты постарался показать мне, что все относительно. Ты, скорее всего, судил об этом после того, как посетил пару-тройку сайтиков с анонсами.
— Это очень опасно, — повторила я, нахмурив брови и бросая тебе вызов. Ну, давай ответь мне своим тюленьим вздохом.
— Но платили бы вам гораздо больше.
— Да, знаю.
Я отчетливо понимала теперь, что восемьдесят восемь евро за час с тобой — это просто насмешка.