Доминика из Долины оборотней

– А они и есть человеческие, – пожал плечами Фрэнк.

– Но почему? Это же странно – ты весь меняешься, а волосы – нет.

– Вообще-то ничего странного в этом нет. Просто... Ну, ты ведь знаешь про моего деда-инопланетянина?

– Да. Это так удивительно!

– В общем-то не так уж и удивительно. Думаю, на Земле такие создания, как мы, возникнуть не могли бы. Чисто эволюционно. Мы слишком сильные, слишком неуязвимые, слишком быстрые. На Земле это просто не нужно, но вот на планете моего деда условия более чем суровые, человек там просто не выжил бы, даже в скафандре. Одно давление чего стоит. Кстати, именно поэтому Дэн и его мать остался на Земле, когда истинные гаргульи улетели. Он в то время был ещё подростком, и ничем не отличался от человеческого ребёнка, никто и не предполагал, что он станет бессмертным. Впрочем, считалось, что он бы до планеты деда просто не долетел бы – это сотни земных лет, даже на сверхсветовой скорости…

– Значит, его отец улетел, оставив жену и ребёнка здесь? – недоверчиво покачала я головой.

Что-то как-то подобный поступок не вяжется с понятием «половинки», о которых я столько слышала, да и увидеть успела немало. Даже представить себе не могу, чтобы согласилась добровольно расстаться с Фрэнком.

– Нет, это не так! – воскликнул он, но тут же осёкся. – То есть, он улетел, но в этом не было его вины. Джон собирался остаться, но у тех, кто за ним прилетел, был другой приказ. Его забрали силой.

– Джон? – переспросила я.

– Да, так звали моего деда.

– Да уж, не самое распространённое среди инопланетян имя, как мне кажется.

– Конечно, на самом деле его звали иначе. Просто человеческое горло не в состоянии выговорить такие звуки. Поэтому, когда потерпевшие крушение инопланетяне стали обосновываться на Земле в ожидании спасателей – а это было несколько тысяч лет назад, – то, начав общаться с людьми и поняв, что выговорить их настоящие имена люди не в силах, они стали брать себе земные имена. Мой дед стал Джоном. Сначала у него было другое имя, но со временем оно стало слишком уж... «несовременным», так что, встретив мою бабушку, он представился ей просто Джоном.

– Многие из моих старших родственников тоже со временем поменяли имена на более современные. Дядю Гейба, например, раньше звали Катбертом, а дядю Ричарда – Уолси. А Адама, сына дяди Гейба – вообще Торбергом, его мать была из викингов. Имя мало того что не современное, так ещё и вообще скандинавское, не слишком-то оно сочеталось с фамилией Форест. Так что смена имени была вынужденной мерой – мы стараемся меньше выделяться. Поэтому я понимаю Джона. Только как всё это связано с твоими сгоревшими волосами?

– Действительно, что-то мой рассказ ушёл куда-то в сторону, извини.

– Фрэнк, почему ты извиняешься? Ты очень интересно рассказываешь, и я хотела бы узнать всю историю твоих предков целиком и в малейших подробностях. Просто сейчас мне интересно узнать про твои волосы.

– Ну что же, слушай про волосы. Попробую вновь не уйти куда-нибудь в сторону. В общем, в своей крылатой форме мы становимся точь-в-точь как наши инопланетные предки. И внешне – крылья, уши, клыки, пальцы на ногах, ну, ты нас видела, и физиологически – мы становимся невероятно крепкими и неуязвимыми...

– Когти Линды лишь скользнули по ноге обратившейся Рэнди, даже не поцарапав, а ведь они дробят гранит и рвут в клочья сталь! – подхватила я.

– Верно. Кроме того, все наши процессы в организме замедляются – сердце качает кровь со скоростью один удар в полтора часа, сама кровь движется так медленно, что уже не похожа на жидкость. Мы можем не дышать очень долго – специально не засекали, но несколько дней – легко. И к тому же мы можем питаться только кровью и ничем иным.

– Как интересно. Пантеры так сильно не меняются внутренне, только становятся сильнее и крепче. А вы такие удивительные!

– Наверное, – чуть смущённо ответил Фрэнк. – Я к этому привык, для меня это уже не особо удивительно, но для кого-то со стороны – да, мы необычные. Но к чему я веду? В своей крылатой ипостаси мы просто копия своих предков-инопланетян. За одним-единственным исключением – они были лысыми.

– Что, совсем? – ахнула я.

– Совсем, – улыбаясь моему ошеломлённому виду, подтвердил Фрэнк. – Ни единого волоска на теле, кроме бровей и ресниц. На их планете, при их физиологии, такая вещь, как шерсть, была просто не нужна, она ни от чего бы не защитила, как здесь, на Земле – ни от холода, ни от солнечных лучей. Ведь они не мёрзли, да и от радиации, что излучает их солнце, такая несерьёзная вещь, как волосы, не защитила бы, тут нужна «каменная» кожа.

– А как же брови и ресницы?

– У них немного иная функция – защищать глаза, поэтому они у них всё же были. И именно их-то мы и наследуем от отцов вместе с внешностью, и потому-то они порой так не сочетаются с волосами. Взгляни на Рэнди или Дэна – они выглядят так, словно красят либо волосы, либо брови. Мне в этом плане повезло больше. Но гаргульям волосы, действительно, были совсем не нужны.

– Ясно, – кивнула я. – Хотя волосы нужны ведь ещё и для красоты...

– Думаю, что не имея представления о самом понятии «волосы», они находили красоту в чём-то другом. Так вот, к счастью, мой отец унаследовал волосы своей матери, и они никуда не девались, когда он принимал крылатую форму. Но поскольку, в отличие от остальных частей тела, «инопланетного» аналога для них не было – они не менялись, оставались такими же хрупкими, как и у людей. А мы, вслед за отцом, стали наследовать волосы своих матерей, так и повелось.

– А ведь действительно, у вас у всех материнские волосы и внешность отцов, да?

Я посмотрела на родителей и братьев Рэнди, вспомнила семью Эрика, да и сам Фрэнк свои чёрные волосы унаследовал явно не от рыжего Дэна.

– Долгое время мы тоже так считали, пока Энжи не опровергла это, родив сына своему мужу-вампиру. Малыш Домми внешне копия своей мамочки, за исключением волос, унаследованных от отца. Так что правильнее будет сказать, что мы наследуем внешность родителя-гаргульи и волосы другого родителя. Просто до Энжи гаргульи в семьях были исключительно отцами, поскольку до неё у нас рождались только мужчины.

– Понятно, – кивнула я, представив себе синеглазого малыша с моими светлыми волосами – именно таким был бы наш с Фрэнком ребёнок, если бы я была способна иметь детей. – Это очень хорошо, что в плане волос вы истинные земляне, у тебя такие красивые волосы, без них было бы хуже.

– Ну, если уж быть совсем точным – различия с людьми в этом плане у нас тоже имеются, просто это не так бросается в глаза, как если бы мы были лысыми.

– Но что именно? – недоумевала я. – Я видела тебя до пожара. У тебя волосы, как у людей, борода, как у людей...

– И всё, – улыбнулся Фрэнк.

– В смысле – «всё»?

– В том смысле, что ниже шеи у нас нет на теле ни одного волоска, как и у наших предков.

Я попыталась осмыслить слова Фрэнка. Я видела его обнажённым по пояс, и других гаргулий – тоже. Я даже целовала его грудь, на которой, действительно, не было ни единого волоска, но в тот момент это не показалось мне странным. Но, пошарив в своей идеальной фотографической памяти, которая очень помогала мне в учёбе, я поняла, что и подмышками у гаргулий тоже волос не было, а это вообще-то уже странно. Не тянут гаргульи на метросексуалов. Я не многих видела, но они – нормальные мужики, совсем не помешанные на своей внешности, даже наоборот, тот же Фрэнк в начале нашего знакомства ходил по городу в совершенно заросшем виде.