Dominus bonus, или Последняя ночь Шехерезады
Шрифт:
– Да, очень, очень неудачный рассказ, - сказал он, подчеркивая каждое слово.
Эффект, которого Юрий Владимирович добивался, не заставил себя долго ждать: Надя снова вскинула на него испуганные и умоляющие о помощи глаза.
"Вот так-то лучше", - похвалил он ее про себя.
И чтобы ей, не дай Бог, не пришло в голову снова преждевременно опустить ресницы, Юрий Владимирович продолжал:
– Я, честно говоря, не ожидал от вас такого. Довольно бледно и невыразительно. И вообще, зачем вам понадобилось описывать эту историю с кошкой и живодерами, если в последнем предложении и без дополнительных деталей все становится ясно: "Люблю сильных мужчин!" Для чего же тогда такое предисловие? Вы бы лучше взяли и поставили это предложение в самое начало.
– Я... я, - попыталась оправдаться Надя.
– Это... что-то вроде притчи должно было получиться...
– А получилось что-то вроде анекдота, - оборвал ее Юрий Владимирович.
– Хорошо, - согласилась Надя, - я, может быть, переделаю.
– Да что толку переделывать?
– пожал плечами Юрий Владимирович.
– Тут заново написать легче. Вот возьмите, - он протянул ей назад папку с рассказами.
– Спасибо, - тихо сказала Надя, принимая рассказы у него из рук.
Юрий Владимирович сделал еще один энергичный круг вокруг стола и, закурив, снова опустился в подвижное кожаное кресло.
– Вы мне сегодня еще что-то принесли? Совсем свеженькое?
– спросил он.
Надя замялась.
– Да, - сказала она наконец.
– Но не знаю, будет ли это вам интересно...
– Ну я тоже не знаю, пока не прочитаю, - пожал плечами Юрий Владимирович.
Поколебавшись еще несколько секунд, Надя положила перед ним на стол бумажную папку, которую все это время крепко прижимала к груди. Юрий Владимирович распахнул ее легким профессиональным движением руки и прочитал вслух напечатанное большими буквами на первой странице название - "DOMINUS BONUS".
– Хм, это все один рассказ что ли?
– он оценивающе пощупал пачку листков тонкими длинными пальцами.
– Немаленький. Вы его в Германии что ли написали?
– Нет, уже здесь, когда вернулась.
– Он тоже в сборник "Предпоследняя ночь Шехерезады" войти должен?
– Да нет, это не для сборника, это просто так. Я там вообще в совершенно другом стиле пишу, то есть - как бы это сказать?
– совсем без стиля.
– Ну ладно, посмотрим, - сказал Юрий Владимирович, захлопывая папку. В течение ближайших двух-трех недель обязательно прочитаю, - он взглянул на часы.
– Вам, между прочим, пора собираться. Последняя электричка через полчаса, а до станции еще идти...
– Да, конечно, - Надя поднялась с места, но не направилась к двери, а осталась почему-то стоять перед Юрием Владимировичем.
– Что-нибудь случилось?
– спросил он удивленно.
Надя в волнении переступала с ноги на ногу.
– Не могли бы вы, - сказала она, смущенно покусывая губы, - не могли бы вы прочитать мой рассказ как-нибудь побыстрее? Понимаете, это для меня совершенно особенный рассказ, я в таком роде еще никогда ничего не писала, и теперь мне очень важно как можно скорее знать ваше мнение...
– Хм, - Юрий Владимирович почесал затылок.
– Ладно, попробую справиться за недельку. Приезжайте ко мне в следующую среду.
– Только в среду?
– немного разочарованно переспросила Надя.
– А что же вы хотите?
– развел руками Юрий Владимирович.
– У меня и другие дела есть.
– Да, понимаю, - Надя грустно опустила глаза.
– Только я теперь, наверное, до среды ни разу не смогу заснуть, все буду насчет рассказа волноваться...
"Это уже прямо насилие какое-то", - подумал Юрий Владимирович, однозначно польщенный Надиным нетерпением.
– Ну хорошо, - сказал он наконец.
– Думаю, сегодня перед сном я его как-нибудь осилю. Если хотите, оставайтесь у меня ночевать, и завтра утром я вам скажу, как мне ваш рассказ понравился.
– Правда?
– обрадовалась Надя.
– У вас можно остаться?
– Почему нет? Вы все равно уже, я думаю, на электричку не успеете. Так что пойдемте, я вам постелю внизу, в комнате для гостей.
Когда они спускались по лестнице, Надя обернулась к следующему за ней Юрию Владимировичу:
– А может, вы мне еще сегодня свое мнение скажете?
– Ну-ну-ну, - покачал головой Юрий Владимирович.
–
Проводив Надю в гостевую комнату и пожелав ей спокойной ночи, Юрий Владимирович вернулся с ее рассказом наверх. Перешагнув порог своей спальни, он, не раздеваясь, прилег на кровать и включил стоявшую на тумбочке лампу. Конечно, он мог бы в этот вечер заняться чем-нибудь поинтереснее чтения Надиных творений, но раз обещание дано, то ничего уже не поделаешь. Юрий Владимирович сознавал, что согласившись в такой короткий срок прочитать и оценить по всей вероятности не самое значительное и не самое занимательное произведение в истории мировой литературы, он приносит некоторую жертву, и чувствовал себя теперь удивительно добрым и способным на поистине героическое снисхождение к окружающим его существам, как это, в принципе, и подобает сильным мира сего. В таком вот благостном расположении духа и взял он в руки первую страницу:
DOMINUS BONUS
"Dominus Bonus, Domini Boni, Domino Bono..." 2
Кто такой этот Dominus Bonus, которого я должна склонять, готовя домашнее задание по латыни? Он уже прочно вошел в мое сознание: даже когда учебник давно отложен в сторону и с учебой на сегодня покончено, я все еще продолжаю по инерции мусолить его про себя во всех падежах. Но что мне известно о нем? Не так уж много: в моем распоряжении только отдельные сведенья, разбросанные в текстах учебника. К тому же я не уверена, что речь там идет все время об одном и том же Добром Господине. В конце концов, кто сказал, что их не может быть несколько, ведь истории-то с ними происходят все время разные и между собой никак не связанные? И все же, в моем представлении существует только один Dominus Bonus, проходящий лейтмотивом через все тексты, которые мы читаем на занятиях по латынe.
Итак, что мне о нем известно, кроме правил, по которым он склоняется? Я знаю, что у него есть большой дом, жена, дети, старательные рабы (servi probi), которые работают для него на полях. Он хорошо обращается со своими рабами, заботится о них, а если и наказывает, то всегда справедливо и за дело. В свободное время Dominus Bonus увлекается классической философией, благодаря чему умеет владеть собой даже в экстремальных ситуациях. Например, однажды, возвратившись после какого-то путешествия назад в большой и красивый дом, он, к своему ужасу, обнаружил, что его раб не разложил собранную в поле пшеницу по мешкам, как ему было строго-настрого наказано перед отъездом. И что же сделал обескураженный такой безалаберностью Dominus? Да ничего! Он просто сказал мудрую, заимствованную у кого-то из великих философов фразу: "О раб! Почитай себя счастливым, что меня раздирает ярость, а не то бы я тут же, не сходя с места, убил тебя ударами моего кнута!" То есть Добрый Господин не хотел принимать сгоряча никаких решений, и если бы ему действительно в один прекрасный день вздумалось убить "старательного раба", то можно не сомневаться, что сделал бы он это только на трезвую голову, хладнокровно и без эмоций, как истинный философ.
О внешности Доброго Господина в текстах, которые мы читали в университете, не имелось никаких сведений. Зато в учебнике было навалом самых разнообразных картинок из римской жизни. Так что я довольно быстро составила себе представление о том, как мог выглядеть мой Господин: высокий, широкоплечий, с мускулами, вырисовывающимися под шелковой тогой, с курчавыми темными волосами, выразительным античным лицом и, конечно же, с неизменным свитком папируса в руке: почему-то почти все римляне в учебнике изображались с такими изящными свитками. Что же содержится в этом свитке? Быть может, какие-нибудь бухгалтерские расчеты (ведь хозяйство у Господина большое, и за ним нужен глаз да глаз), а может, произведения почитаемого им философа или даже - чем черт не шутит?
– его собственные сочинения. Ведь он вполне мог оказаться поэтом! И даже наверняка был им! Разве не располагает к поэзии взгляд из окна верхнего этажа большого красивого дома на расстилающиеся вокруг бескрайние поля, по которым снуют туда-сюда похожие издали на муравьев старательные рабы, вспахивающие плугом землю?..