Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Мать наша, Богородице! воскликнулъ Санчо; неужели ваша милость до такой степени обезумли, что совершенно не Можете понимать, когда вамъ говорятъ настоящую правду, когда вамъ толкуютъ, что въ эту клтку васъ усадило не очарованіе, а злоба. Но я вамъ сейчасъ докажу, какъ нельзя лучше, что вы не очарованы. Позвольте мн взглянуть… да поможетъ вамъ Богъ скорй освободиться отъ этой каторги, и очутиться въ объятіяхъ госпожи Дульцинеи въ ту минуту, когда вы меньше всего будете этого ожидать.

— Окончи твои пожеланія, сказалъ Донъ-Кихотъ, и спрашивай, что теб нужно; я сказалъ уже, что отвчу теб на все съ величайшей точностію.

— Этого только мн и нужно, продолжалъ Санчо; скажите же мн, ваша милость, по истинной правд, какъ истинный странствующій рыцарь, ничего не прибавляя и ничего не убавляя.

— Повторяю теб, перебилъ Донъ-Кихотъ, что я ничего не солгу. Но, ради Бога, спрашивай, говори, потому что ты мн надодаешь наконецъ твоими предисловіями, изворотами и круговоротами.

— Я говорю только, отвтилъ Санчо, что и вполн надюсь на правдивость и откровенность моего господина; и такъ какъ это подходитъ очень кстати къ нашему длу, то я осмлился бы спросить у вашей милости, со всмъ должнымъ къ вашей милости уваженіемъ: скажите на милость, ваша милость, хотите ли вы пить, сть, спать и длать все то, чего въ вашемъ положеніи не хочетъ никто.

— Да, да, да! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, очень даже хочу.

Глава XLIX

— Ну вотъ я васъ поймалъ, воскликнулъ Санчо, клянусь моей душой и жизнью поймалъ, и мн ничего больше не нужно. Ваша милость, вы знаете, у насъ когда кто нибудь становится самъ не свой, о немъ говорятъ: Богъ его знаетъ, что съ нимъ сталось? онъ словно очарованный, не стъ, не пьетъ, не спитъ, отвчаетъ совсмъ не то, что у него спрашиваютъ; значитъ т очарованы, которые не дятъ, не пьютъ, не спятъ и ничего другаго не длаютъ, а вовсе не ваша милость, потому что вы пьете и кушаете, когда вамъ даютъ, отвчаете на то, что у васъ спрашиваютъ, и длаете все остальное. Какой же вы очарованный?

— Ты правъ, Санчо, отвтилъ Донъ-Кихотъ, но я говорилъ теб, что есть разные роды очарованій. То, что длалось прежде, могло со временемъ измниться, и очарованные нашего времени, можетъ быть, ощущаютъ т потребности, какія ощущаю я; производимыя временемъ перемны трудно подвести подъ какія-нибудь правила. Я знаю наврное, что я очарованъ, и этого достаточно для моего спокойствія; иначе, клянусь теб, меня бы сильно тревожила совсть, еслибъ, сколько-нибудь сомнваясь въ моемъ очарованіи, я оставался бы, малодушный, въ бездйствіи, въ этой клтк, отказывая въ помощи моей руки толпамъ несчастныхъ и скорбящихъ, которые теперь, больше чмъ когда-нибудь, должны нуждаться въ моемъ заступничеств.

— И все таки я нахожу, что для врности, вашей милости нужно было попытаться выйти изъ клтки; я съ своей стороны, берусь помогать вамъ всми силами. Право, ваша милость, попытайтесь ка выйти и ссть на Россинанта, который тоже словно очарованъ — такой онъ задумчивый и грустный — и пустимся еще разъ искать приключеній. Если это не удастся, такъ разв не будетъ намъ времени вернуться въ клтку, и ужь тогда, клянусь вамъ, я, какъ врный оруженосецъ, сяду въ нее вмст съ вашею милостью, если вы будете настолько несчастны, а я глупъ, что мы ничего лучшаго не придумаемъ съ вами, какъ вернуться назадъ въ клтку.

— Согласенъ, и подаю теб руку, сказалъ Донъ-Кихотъ. Если, улучивъ удобную минуту, ты выпустишь меня изъ клтки тогда и буду слушаться тебя во всемъ. Но, другъ мой, Санчо, ты увидишь скоро, какъ сильно ты ошибаешься, отрицая постигшее меня несчастіе.

Во время этого разговора странствующаго рыцаря и клявшагося оруженосца, телга Донъ-Кихота подъхала къ тому мсту, гд ее ожидали, слзши съ коней: священникъ, каноникъ и цирюльникъ. Крестьянинъ отпрегъ воловъ и пустилъ ихъ пастись на обширный лугъ; свжесть и тишина его приглашали насладиться этимъ мстомъ не только такихъ очарованныхъ людей, какъ Донъ-Кихотъ, но и такихъ разсудительныхъ, какъ его оруженосецъ. Санчо попросилъ священника позволить рыцарю выйти изъ клтки. «Отъ души готовъ бы позволить», сказалъ священникъ, «но боюсь, чтобы Донъ-Кихотъ, воспользовавшись свободной минутой, не удралъ туда, гд его никто уже не отъищетъ».

— Я отвчаю за него, сказалъ Санчо.

— Я тоже, добавилъ каноникъ; да и чего бояться, если онъ дастъ слово рыцаря: не удаляться ни на шагъ безъ нашего разршенія.

— Даю вамъ его, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, слышавшій весь этотъ разговоръ. Къ тому же тотъ, кто очарованъ, подобно мн, не иметъ своей воли. Очаровавшій волшебникъ можетъ не дозволить очарованному двинуться съ мста въ продолженіи трехъ вковъ; и еслибъ онъ убжалъ, какъ вы боитесь, то очарователь заставилъ бы его на крыльяхъ вернуться назадъ. поэтому вы можете совершенно спокойно позволить мн выйти изъ клтки.

Въ отвтъ на это каноникъ заставилъ Донъ-Кихота протянуть руку, не смотря на то, что об руки у него были связаны, и рыцаря, къ величайшему его удовольствію, выпустили изъ клтки на честное слово.

Вырвавшись на свободу, Донъ-Кихотъ прежде всего вытянулъ вс члены свои, одинъ за другимъ, потомъ подошелъ къ Россинанту и сказалъ ему, ласково потрепавъ его по ше: «цвтъ и краса коней! Уповая неизмнно на Бога и на Святую Матерь Его, я надюсь, что мы скоро увидимся съ тобою такъ, какъ желаемъ оба: ты, неся на ше своего господина, а я, сидя верхомъ на теб, и снова вмст станемъ мы преслдовать т цли, для которыхъ я ниспосланъ въ міръ».

Выпучивъ глаза, смотрлъ каноникъ на Донъ-Кихота, удивляясь его странному безумію; въ особенности же поражало его то, что этотъ несчастный рыцарь говорилъ удивительно здраво обо всемъ, заговариваясь только на. рыцарств, какъ мы видли это уже много и много разъ. «Возможное-ли дло, господинъ гидальго», сказалъ онъ Донъ-Кихоту, — когда вся компанія услась на лугу, въ ожиданіи обда, — «чтобы чтеніе пустыхъ и нелпыхъ рыцарскихъ книгъ могло оказать такое пагубное вліяніе на вашу голову? Вы воображаете, будто вы очарованы и убждены во многихъ другихъ нелпостяхъ, правдоподобныхъ. какъ ложь. Не понимаю, какъ можетъ существовать на свт такой легковрный человкъ, который въ состояніи врить существованію кучи Амадисовъ и всему этому безконечному числу знаменитыхъ странствующихъ рыцарей? Можно ли врить, чтобы на свт существовало столько требизондскихъ императоровъ, столько феликсовъ гирканскихъ, столько коней и иноходцевъ, столько странствующихъ двъ, столько змй и драконовъ, столько андріакъ, столько великановъ, столько неслыханныхъ приключеній, столько очарованій, столько битвъ, столько ужасныхъ встрчь, столько народовъ и костюмовъ, столько влюбленныхъ принцессъ, столько оруженосцевъ сдлавшихся графами, столько краснобаевъ Карловъ, столько любовныхъ писемъ, столько любезностей, столько знаменитыхъ воиновъ, и наконецъ столько сумазбродствъ, сколько находится ихъ въ рыцарскихъ книгахъ. Он, признаюсь, нсколько интересуютъ меня до тхъ поръ, пока умъ не напомнитъ, что я читаю ложь и чепуху; тогда лучшую изъ нихъ я швыряю въ стну, и швырнулъ бы въ огонь, если-бы возл меня лежала горящая головня. Он достойны этого, за свое презрніе ко всему, что сколько-нибудь естественно и натурально, за распространеніе вредныхъ идей, за изобртеніе новаго образа жизни, за то, что заставляютъ невжественную массу врить себ и считать правдой всю ту галиматью, которой он наполнены. И он дерзаютъ еще помрачать умы благородныхъ гидальго, подобно тому, какъ помрачили вашъ, и довели до того, что васъ принуждены посадить въ клтку и на волахъ отвести домой, точно льва или тигра, возимаго на показъ изъ деревни въ деревню, людьми добывающими себ этимъ средства въ жизни. Опомнитесь, сжальтесь сами надъ собой, господинъ Донъ-Кихотъ, и возвратитесь въ лоно здраваго смысла. Если же, движимые вашей природной наклонностью, вы не можете обойтись безъ чтенія сказаній о великихъ подвигахъ; въ такомъ случа раскройте книгу судій въ священномъ писаніи, въ ней вы найдете величественныя дла, блестящія и достоврныя событія.

И разв, наконецъ, Лузитанія не имла Виріата, Римъ — Цезаря, Карфагенъ — Аннибала, Греція — Александра. Кастилія — графа Фернанда Гонзалесскаго, Валенсія — Сида, Эстрамадура — Діего Гарсіи-Паредесскаго, Хересъ — Гарси Пересъ Варгаса, Толедо — Гарси Ласко, Севилья — донъ-Мануэля Понса де Леона; сказанія о дяніяхъ этихъ мужей могутъ интересовать, развлекать, удивлять, очаровывать и поучать величайшихъ геніемъ. Чтеніе это достойно вашего высокаго ума; оно обогатитъ васъ историческими познаніями, зажжетъ въ васъ любовь ко всему доброму, просвтитъ васъ полезными знаніями, укрпитъ вашу нравственность, сдлаетъ васъ благоразумнымъ безъ слабости и мужественнымъ безъ дерзости; и все это во славу Бога, въ вашу собственную пользу и къ прославленію вашего роднаго Ламанча.

Донъ-Кихотъ съ напряженнымъ вниманіемъ выслушалъ каноника, и когда послдній замолчалъ, рыцарь пристально взглянувъ на него сказалъ: «милостивый государь! вы хотли, если я не ошибаюсь, доказать мн, что на свт никогда не было странствующихъ рыцарей, что рыцарскія книги ничто иное, какъ олицетвореніе лжи, вздора и вреда; что я очень дурно длаю, читая ихъ, еще хуже вра имъ, и еще хуже подражая имъ, ршившись подвизаться на тернистомъ пути странствующаго рыцаря. И все это вы утверждаете потому только, что не врите въ существованіе Амадиса Гальскаго и Греческаго, и во множество другихъ рыцарей, жизнь и дянія которыхъ описаны въ порицаемыхъ вами книгахъ».