Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Покончивъ два важнйшихъ, спорныхъ дла (это были, дйствительно, самыя важныя и оживленныя), оставалось уговорить слугъ домъ-Луи, чтобы трое изъ нихъ возвратились домой, а четвертый сопровождалъ своего господина туда, куда намренъ былъ отвести его донъ-Фернандъ. Смягчившаяся въ любовникамъ и храбрецамъ фортуна помогла окончить это дло быстре, чмъ можно было ожидать. Слуги донъ-Луи изъявили полное согласіе на сдланное имъ предложеніе, и это до того обрадовало Клару, что на лиц ея нельзя было не прочесть оживлявшей его радости. Зораида же, не понимая того, что длалось вокругъ нея, печалилась и радовалась, смотря потому, что замчала скорбь или радость — на другихъ лицахъ: въ особенности же внутреннее настроеніе ея согласовалось съ выраженіемъ лица того плнника капитана, съ котораго она не сводила глазъ, сливаясь съ нимъ душой. Между тмъ хозяинъ, замтивъ, что священникъ разсчитывался съ цирюльникамъ, потребовалъ отъ Донъ-Кихота денегъ за ночлегъ, кушанье, а также за розлитое вино и разрзанные козловые мха, клянясь, что если Донъ-Кихотъ не заплатитъ за все, до послдняго обола, такъ онъ не выпуститъ изъ корчмы ни Россинанта, ни осла Санчо. Къ счастію и. это дло было улажено священникомъ, при помощи денегъ донъ-Фернанда, заплатившаго за все, не смотря на готовность аудитора расплатиться съ хозяиномъ. Во всей корчм возстановленъ былъ, наконецъ, такой полный миръ и воцарилось такое спокойствіе, что она походила уже не на обуреваемый враждою лагерь Аграманта, которому уподобилъ ее недавно Донъ-Кихотъ, а напоминала, напротивъ, глубокій миръ Римской имперіи временъ Октавіана; и за это, какъ утверждалъ общій голосъ, слдовало благодарить высокое краснорчіе священника и щедрость донъ-Фернанда.

Донъ-Кихотъ, увидвъ себя, наконецъ, освобожденнымъ отъ всхъ перебранокъ и ссоръ, виновникомъ которыхъ былъ и онъ самъ и его оруженосецъ, подумалъ, что время бы уже пуститься въ путь, и привести скоре къ концу это предпріятіе, предназначенное совершить ему одному. И онъ отправился преклонить колна предъ Доротеей, не хотвшей, однако, отвчать ему пока онъ не встанетъ. Исполняя волю принцессы, Донъ-Кихотъ всталъ и обратился къ ней съ слдующими словами: «прекрасная принцесса! Быстрота, безспорно, есть мать удачь; неоднократный опытъ въ важныхъ обстоятельствахъ показалъ намъ, что только быстротою исполненія выигрываются сомнительныя дла. Нигд, однако, эта истина не обнаруживается такъ блистательно, какъ въ предпріятіяхъ воинскихъ; упреждая ршимостью и быстротой намренія врага, мы одерживаемъ побду прежде, чмъ непріятель успетъ приготовиться къ оборон. Внценосная дама! я говорю это потому, что намъ не къ чему, какъ мн кажется, доле оставаться въ этомъ замк; малйшее замедленіе теперь можетъ сдлаться пагубнымъ для насъ, и намъ придется когда-нибудь раскаяться въ немъ. Какъ знать? Не извщенъ ли уже великанъ своими шпіонами о моемъ намреніи поразить его и, пользуясь временемъ, которое мы такъ щедро даримъ ему, не укрпился ли онъ въ какой-нибудь неприступной крпости, о которую разобьются вс усилія моей неутомимой руки. Предупредимъ же, принцесса, быстротою движенія, замыслы врага; пустимся, не теряя ни минуты, въ путь, и врьте мн, что въ ту минуту, когда я предстану лицомъ къ лицу съ вашимъ врагомъ, вы получите все, что желаете». Донъ-Кихотъ замолчалъ. ожидая отвта прекрасной инфанты. Доротея, принявъ величественный видъ и поддлываясь подъ слогъ Донъ-Кихота, отвтила ему: «благодарю васъ, господинъ рыцарь, за ваше искреннее желаніе помочь моему великому горю; такъ долженъ поступить истинный рыцарь, ниспосланный въ міръ защищать сирыхъ и помогать гонимымъ. Да благоугодно будетъ небу исполнить наши общія желанія, и вы узнаете тогда, существуютъ ли на свт благодарныя женщины. Покорная вашему желанію, я готова покинуть этотъ замокъ сію же минуту, потому что у меня нтъ другой воли, кром вашей. Располагайте же иною, какъ знаете; — та, которая ршилась вврить вашей рук свою судьбу и защиту попранныхъ правъ ея на престолъ, не можетъ возражать на то, что повелитъ ей ваша мудрость».

— Великъ Господь! воскликнулъ Донъ-Кихотъ; предо мною преклоняется принцесса, и потому я долженъ безъ замедленія поднять и возстановить ее на прародительскомъ трон. демъ же сію минуту. Движимый нетерпніемъ скоре достигнуть далекой страны, я нахожу, что теперь вся опасность въ промедленіи. И такъ какъ небо не создало, а адъ не изрыгнулъ никого, кто бы устрашилъ меня, поэтому, Санчо, осдлывай скорй Россинаита, осла своего и иноходца принцессы; простимся съ управляющимъ замкомъ, съ этими господами и двинемся въ путь.

— О господинъ мой, господинъ мой, отвтилъ ему, покачивая головой, глядвшій на всю эту сцену Санчо, — окажу я вамъ, ни кого не задвая, что случилась въ деревн такая бда, какой и не снилось намъ никогда.

— Неучь, сказалъ Донъ-Кихотъ, какая бда можетъ случиться во всхъ деревняхъ и городахъ міра, до которыхъ достигаетъ моя слава.

— Если ваша милость гнваетесь, отвчалъ Санчо, въ такомъ случа я замолчу и не открою вамъ того, что, какъ врный слуга, я долженъ былъ бы открыть своему господину.

— Говори, что хочешь, отвчалъ Донъ-Кихотъ, лишь бы только ты не выдумалъ устрашить меня своими словами. Если же ты самъ страшишься, въ такомъ случа длай то, что теб прилично, я же, котораго ничто не устрашаетъ, буду длать то, что мн прилично.

— Не въ томъ дло, какъ гршенъ я предъ Господомъ Богомъ, совсмъ не въ томъ, отвтилъ Санчо, а доложу я вамъ, ваша милость, что эта госпожа, называющая себя царицею великаго Микомиконскаго царства, такая же царица, какъ моя мать, и это я знаю наврное, потому что, еслибъ она была въ самомъ дл царица, такъ не стала бы ходить, чуть только глаза съ нее спустятъ, во вс углы амуриться съ однимъ изъ этихъ господъ.

При этихъ словахъ Доротея покраснла до блковъ глазъ: мужъ ея, донъ-Фернандъ, дйствительно, не разъ, тайкомъ обнималъ и цаловалъ ее. Санчо однажды подмтилъ это и ему показалась подозрительной такая фамиліарность принцессы съ какимъ то неизвстнымъ господиномъ; — вести себя такимъ образомъ могла, по его мннію, какая-нибудь придворная дама великой царицы, но, никакъ не она сама. Доротея ршительно не знала, что сказать ей и допустила Санчо говорить дале: — «Я вамъ сказалъ это, господинъ мой», продолжалъ Санчо, «потому что боюсь, какъ бы въ конц пути, прохавши такое огромное разстояніе, проведши столько дурныхъ ночей и еще худшихъ дней, не очутиться намъ съ вами въ дуракахъ, чтобы не пришлось намъ облизываться, глядя, какъ этотъ господинъ, любезничающій съ принцессами въ корчмахъ, станетъ кушать плоды нашихъ трудовъ; въ чему же, въ такомъ случа. торопиться намъ осдлывать Россинанта, осла и иноходца? Не лучше ли оставаться спокойно въ сторон; пусть по нашей поговорк каждая женщина остается за своимъ веретеномъ и отправимся обдать.

Милосердая Владычица! Какъ описать гнвъ, которымъ воспылалъ Донъ-Кихотъ, услышавъ дерзкія слова своего оруженосца! Съ глазами, горвшими какъ пламень, задыхаясь отъ злобы, онъ неистово воскликнулъ: «болванъ, мужикъ, неучь, клеветникъ, грубіянъ, безстыдникъ! Какъ осмлился ты сказать все это въ присутствіи моемъ и этихъ высокихъ дамъ? Какъ осмлился ты даже вообразитъ что-нибудь подобное? Прочь съ моихъ глазъ: лгунъ, клеветникъ, сплетникъ, не понимающій, что значитъ уваженіе, которое мы обязаны имть къ коронованнымъ лицамъ. Вонъ съ глазъ моихъ, если ты не хочешь испытать мой гнвъ». Сказавши это, Донъ-Кихотъ нахмурилъ брови, надулъ щеки, косо взглянулъ, ударилъ объ полъ ногою, словомъ, обнаружилъ вс признаки самаго бшенаго гнва, и своими грозными словами и жестами до того напугалъ несчастнаго Санчо, что-тотъ весь задрожалъ и желалъ провалиться въ эту минуту сквозь землю. Онъ поспшно отвернулся и удалился изъ глазъ своего разъяреннаго господина. Узнавшая хорошо характеръ Донъ-Кихота, Доротея поспшила успокоить рыцаря.

— Не сердитесь, господинъ рыцарь печальнаго образа, сказала она, не обращайте вниманія на дерзкія слова вашего оруженосца. Быть можетъ онъ не совсмъ не правъ, и христіанскую совсть его не слдуетъ подозрвать въ лжесвидтельств противъ моей особы. Нужно врить, нисколько не сомнваясь, что въ этомъ замк, какъ вы утверждаете, все очаровано, и вашему оруженосцу, при помощи сатанинскихъ ухищреній, могло очень легко привидться что-нибудь предосудительное для моей особы.

— Клянусь всемогущимъ Богомъ, вы правы, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Этого гршника, безъ сомннія, искушало какое-нибудь дурное видніе, показавшее ему то, чего онъ не могъ увидть иначе, какъ только при помощи волшебства, это непремнно такъ. Зная доброту и непорочность этого несчастнаго человка, я не могу заподозрить его въ желаніи оклеветать кого бы то ни было.

— Такъ было и будетъ, воскликнулъ донъ-Фернандъ; и вы, господинъ рыцарь, должны простить вашему оруженосцу и возвратить его въ лоно вашихъ милостей sicut erat in principio, прежде чмъ эти проклятыя виднія перевернули вверхъ дномъ его голову.

Донъ-Кихотъ согласился простить Санчо, и приведенный священникомъ оруженосецъ пришелъ съ повинной головой преклонять колни предъ своимъ господиномъ и облобызать его руку. Благословивъ Санчо, Донъ-Кихотъ сказалъ ему:

— Теперь, Санчо, ты можешь, кажется, убдиться, что въ этомъ замк все длается при посредств очарованіи, какъ это а говоритъ теб много и много разъ.

— Врю, господинъ мой, отвтилъ Санчо; врю, что все здсь происходитъ при посредств очаровавшій, только происшествіе съ одяломъ случилось въ дйствитежльности.

— Не врь этому, сказалъ Донъ-Кихотъ; если бы оно случилось въ дйствительности, такъ я бы отмстилъ за тебя тогда и съумлъ бы отмстить теперь. Но ни теперь, ни тогда, я не вижу и не знаю, кому я долженъ мстить.

Гости пожелали узнать, что это за происшествіе съ одяломъ, и хозяинъ подробно разсказалъ имъ воздушное путешествіе, совершенное въ корчм этой Санчо-Пансо, порядкомъ насмшивъ разсказомъ своимъ все общество. Одинъ Санчо готовъ былъ разсердиться, но Донъ-Кихотъ успокоилъ его, повторивъ еще разъ, что происшествіе съ одяломъ было чистйшее очарованіе. Доврчивость Санчо никогда не доходила, однако, до того, чтобы онъ согласился признать очарованіемъ происшествіе съ одяломъ; онъ постоянно оставался въ твердой увренности, что его подбрасывали на одял люди изъ костей и плоти, а не привиднія, какъ уврялъ Донъ-Кихотъ.

Двое сутокъ проживало уже высокое общество въ знакомой намъ корчм, и такъ какъ имъ казалось, что пора, наконецъ, отправиться, поэтому вс стали придумывать средства избавить донъ-Фернанда и Доротею отъ труда провожать Донъ-Кихота до его деревни, гд должно было прекратиться путешествіе рыцаря въ Микомиконское царство, съ цлію возстановленія на прародительскомъ престол его законной государыни. Отправиться съ Донъ-Кихотомъ должны были только священникъ и цирюльникъ; дома они думали поискать средствъ вылечить рыцаря. Отвести Донъ-Кихота взялся по найму одинъ крестьянинъ, случайно остановившійся съ своими волами и телгой въ той самой корчм, гд находился рыцарь съ знакомой намъ компаніей. Для Донъ-Кихота устроили родъ деревянной клтки, въ которой онъ могъ расположиться совершенно свободно, и когда все было улажено, тогда, по совту священника, донъ-Фернанда и его товарищей, переодтые стрльцы и слуги донъ-Луи, закрывши лица — для того, чтобы рыцарь принялъ ихъ не за тхъ людей, которыми онъ былъ окруженъ въ воображаемомъ замк, а за какихъ-то иныхъ — вошли въ ту комнату, гд, полный радостныхъ надеждъ, отдыхалъ Донъ-Кихотъ. Подойдя къ постели бднаго рыцаря, который, мирно почивая, не ожидалъ такого предательства, они схватили его вс вмст и связали такъ крпко по рукамъ и по ногамъ, что когда Донъ-Кихотъ пробудился, то не могъ пошевельнуть ни однимъ членомъ, и только изумлялся, видя себя окруженнымъ какими-то странными фигурами. Благодаря, однако, своему разстроенному уму, грезившему постоянно о какихъ-то очарованіяхъ, онъ въ ту же минуту вообразилъ себ, и не только вообразилъ, но окончательно уврился въ томъ, что его окружили привиднія этого памятнаго для него очарованнаго замка, и что безъ всякаго сомннія онъ очарованъ, такъ какъ онъ не могъ ни двинуться, ни защищаться; словомъ все случилось именно такъ, какъ думалъ священникъ, главный виновникъ этого удивительнаго событія.