Донос

– Прочтите и подпишите Протокол об освобождении под залог, так, теперь – подписку о невыезде.

– Но я же подписал такую подписку в Сизо!

– Это подписка о невыезде из Нижнего.

– Но мне определено место проживания по месту прописки!

– Да не волнуйтесь вы так, это условно, чтобы мне вас не искать, как позвоню адвокату, или вам напрямую, чтобы приезжали немедленно. Следствие же не закончено, нам еще много времени предстоит с вами беседовать. А жить, да, все правильно, жить вы будете дома, в родной деревне.

– Что же меня ждет в итоге?

– Думаю, два года условно. На большее не тянет. Но все зависит от вас, как мы будем общаться, суд учитывает, когда обвиняемый содействует следствию, помогает разобраться в истине, не скрывает правду. Еще лучше, если бы вы вернули деньги.

– Да не брал я никаких денег, это же всем ясно! И вам в том числе.

– Да нет, мне пока этого не ясно.

Вернулся адвокат, привез деньги, сорок пять тысяч, а нужно пятьдесят.

– Ничего, оформим как промежуточный залог, но утром надо внести остальную сумму. Деньги до утра оставим для хранение на вахте. – Следователь оформил получение, мы все вместе спустились вниз, на вахту, сдали деньги дежурному милиционеру, я расписался за них, что сдал на хранение до утра, в каком-то журнале и мы, наконец, покинули здание Управления. Адвокат везет меня в гостиницу.

– Вот вам двести рублей, на вечер хватит, за номер я расплачусь, завтра разберемся. А может, в «сауну»? Я знаю одно очень привлекательное местечко. – Ясно, проверка на «вшивость» и на денежные возможности. Мент есть мент! Все таки оба они – и следователь, и адвокат – уверены, что деньги у меня есть, где-то припрятаны, очень уж надо им это выведать.

– Какая сауна, Николай, я еле живой.

– Ну хорошо, отсыпайтесь, еще успеем.

В номере я долго стоял под горячим душем, потом в буфете выпил залпом стакан водки, вернулся в номер, лег и мгновенно провалился в сон. Как будто кто-то меня «выключил».

Утром проснулся от чьего-то присутствия. Глаза еще открыть не могу, но чувствую – рядом кто-то есть. Наконец, с трудом, но все-таки открыл глаза. На стуле, рядом с кроватью, сидит адвокат.

– Вы что, как тут оказались?

– Дверь закрывать надо.

– Да закрывал вроде с вечера.

– Нет, открытая дверь была, а вами уже интересовались какие-то «кавказцы».

– Какие «кавказцы», кому я там нужен.

– Вот видите, до сих пор вы не можете понять ситуацию. За вами могут охотиться люди Джавабы или Тана, им выгодно вас «убрать» и все на вас свалить. Будьте же вы, наконец, благоразумны! Не выдумал я про «кавказцев», мне администраторша сказала, что приходили, спрашивали. Хорошо, я вчера с ней договорился, чтобы никакой никому о вас информации не давала.

«Да, – думал я – благоразумие мне бы не помешало. Прежде всего, чтобы расстаться с вами, дорогой адвокат.

Уж больно тяните вы на опера». Но делать нечего, надо было доигрывать весь этот спектакль до конца. Пусть думают, что я ничего не понимаю. Так безопаснее, в объективности наших органов я убедился на собственной шкуре – был бы человек, а повод для задержания найдется. Сформулируют.

Приехали дочь с зятем, привезли и отдали деньги. Взамен получили документ – «Копия квитанции» об изъятии денег у задержанного. Не квитанцию о получении денег под залог в связи с изменением меры пресечения, а выдали, практически, протокол об изъятии. Но такие тонкости мы обнаружили только дома, когда все успокоились, стали рассматривать документы по освобождению. Документ получила дочь при внесении денег, но кто в той ситуации рассматривать будет эту квитанцию – скорее бы домой!

Из Сизо я вышел пятнадцатого, но только двадцать четвертого получил разрешение на выезд домой, в Москву. А двадцать пятого, дома, в обстановке возбужденных рассказов о пережитом, особенно после известия о предательстве близких родственников, родной сестры, семью которой содержал и обеспечивал нормальной жизнью в течении стольких лет, племянника, которого практически спас однажды от смерти – у меня случился инфаркт.

* * *

После эстафеты на несколько дней наступило затишье, мы отдыхали, ближе знакомились с городом. Институт наш базировался в одном здании с Горным техникумом, нынешний корпус института еще только проектировался. Жили мы недалеко от стадиона «Динамо» и я повадился ходить туда каждое утро, бегал там стометровки. Пятьдесят стартов ежедневно. С отдыхом после каждой «десятки». Вскоре познакомился с «динамовским» тренером по лыжам. Лыжников он тренировал в лесу, а с утра работал с пятиборцами, бегали вымеренные кроссы. Начинали они на стадионе, убегали на кроссовую тропу в примыкающий к стадиону парк и заканчивали снова на беговой дорожке. Ко мне он долго присматривался, потом не выдержал, подошел.

– Ты неправильно стартуешь, задняя колодка далековато, вот посмотри, – он показал старт и поинтересовался:

– Спринтеры, вроде, в одиночку не тренируются. Ошибок много можно наделать. Ты откуда?

– Из Горного, институтский, но я не спринтер, я лыжник. А если бегаю летом, то только длинные – пять или десять.

– Ну ты парень даешь, я думаю – что за спринтер стартует так неловко, а ты выходит лыжник. А почему сотки бегаешь?

– Резкость потерял за лето. Выносливость вроде в норме, а ускориться не могу.

– Зимой в эстафетках стартуешь?

– Когда как, не обязательно, чаще на последнем этапе бегу. Но и стартовал не один раз. Но не люблю старт – мне разгон нужен, а на быстром старте задыхаюсь, долго не могу прийти в себя. Пока опомнишься – все уже далеко убежали, а догонять – сами знаете, не всегда и догонишь.

– А с сотками не перебарщиваешь? Ты ведь по пять тысяч набегаешь.

– Я же с отдыхом. А потом – как получить скоростную выносливость? Только на сотках, ну еще четыреста. Но четыреста для меня пока тяжело.

– Хочешь, потренируемся вместе?

– С охотой, только не знаю, не сочтут ли предателем, скажут в «Динамо» перешел.

– Не скажут, я договорюсь с Иваном Васильевичем.

Так я познакомился с Баженовым Виктором Степановичем, он тогда в Перми чуть ли не единственным мастером спорта в лыжах был, бегал еще, для себя, но прилично, не все молодые могли за ним удержаться на длинных «тягунчиках».

Я стал тренироваться с «динамовцами», но бегал только за институт. Впрочем, бегал я и с институтскими, тренировал нас тогда Петр Васильевич, мы его звали просто Петя, был он молод и чрезвычайно талантлив. Но что-то у него произошло, какой-то несчастный случай, он перестал выступать, попал в полное забвение, его разыскал Иван Васильевич и предложил работу. Спас парня от хандры и полного разочарования. За работу тот взялся горячо и добросовестно, быстро составил нам индивидуальные планы, по которым мы после общей часовой разминки и работали.