Дорога китов
Шрифт:
Парус вскинулся, ветер наполнил его, и огромный змей-драккар скользнул в ночь, прочь оттуда, где сомкнулась стена щитов, где мелькали мечи, и горстка людей, точно свора рычащих собак, металась в смертельной схватке по берегу в свете костра.
Один или двое попытались прорваться и побежать к нам, но Нос Мешком и Стейнтор выстрелили в них, и хотя тетива у них намокла и стрелы не долетали или перелетали, это задержало людей Старкада.
Мы скользили в темноту, дальше и дальше, быстрее и быстрее, пока от места, покинутого нами, не остался лишь красный цветок во тьме.
Красный цветок и крики Колченога... Мы так и не услышали его смерти.
Кетиль Ворона, Иллуги и Вальгард бодрствовали поочередно, управляя рулевым веслом огромного драккара и определяя примерный курс по звездам, пока мой отец не пришел в себя и не занялся своими привычными обязанностями.
Гребцы скоро выдохлись. У них едва оставались силы, чтобы поднять весла на борт и уложить их; кто-то упал и уснул прямо на месте. Измученные, все провалились в сон, будто пали замертво, даже Эйнар.
И я видел все это сквозь какой-то странный полусон, слыша одновременно крики Колченога, глядя на удивленное лицо Скапти, странно исказившееся из-за того, что из его рта торчал большой окровавленный наконечник копья.
На рассвете мы были одни, корабль слегка покачивался, разрезая волны, ветер свистел в парусах. Серый свет становился ярче и превратился в холодный, свежий, ясный день. Один за другим, чихая и отфыркиваясь, просыпались Давшие Клятву. Люди встречали этот новый день, словно удивляясь, что он вообще для них настал.
А потом все увидели, что заполучили.
Драккар был совершенным - начиная с изящной лебединой шеи, щедро украшенных резьбой носа и кормы, до серой обшивки корпуса, до огромного пузатого паруса, сшитого из полос трех цветов - красного, белого и зеленого, - так что корабль походил на какой-то яркий стяг, реющий над волнами, гребни которых рассыпались, когда мы неслись над ними.
Везде была резьба, даже на лопастях весел. Панели, резные и окрашенные, защищали кормчего от непогоды, а рулевое весло было изрезано завитушками, которые помогали его удерживать. Флюгер был золотой - позолоченный, поправил Рерик, но никто его не стал слушать. Он был золотой, мог быть только золотым на этом чудесном судне.
Было и еще кое-что: вся команда оставила на судне свои сундуки. Там нашлись одежда и украшения, деньги, доспехи и оружие. Там были кольца и столовые ножи и накидки с меховыми воротниками, потому что отряд послал Синезубый - отборных воинов, - а для таких ничто не было слишком хорошо.
Еще нашли огромный рулон полотна, слишком маленький для паруса, но из полос таких же цветов, и мой отец сказал, что его использовали как навес, когда стояли на якоре.
Там были бочонки с вяленой рыбой, соленой бараниной и водой. Там была даже нарочно устроенная яма для огня в середине маленького трюма, выложенная печными кирпичами и планчатой железной решеткой, так что можно было готовить горячее, не останавливаясь и не замедляя хода.
Чего не было, так это должным образом вырезанных голов на носу, которые, вероятно, так и остались на берегу, снятые по обычаю.
– При первой же возможности, ребята, - пообещал Эйнар, когда добычу поделили, - мы закажем новые лосиные головы. Потому что не имеет значения, чем было это судно, теперь оно - наш «Сохатый».
Все приветствовали эти слова радостным ревом. А после того, как поделили найденное - там было втрое больше, чем видел кто-либо из уцелевших, - Иллуги Годи присмотрел
за приготовлением баранины в чудесной яме для огня, и все поели горячего и согласились, что это самая лучшая еда на этом самом чудесном корабле, который способен нести полторы сотни человек, и которым могут управлять всего трое.– Хотя боги положат углей нам в задницы, если мы попадем в полный штиль, и придется грести!
– рявкнул Валкнут, услышав это.
Эта мысль заставила всех присмиреть, потому что корабль был тяжел для того, чтобы идти на веслах с неполной командой.
– Не волнуйтесь, довольно скоро к нам присоединятся другие братья, - сказал Эйнар, и все снова радостно загудели.
Стоит отметить, что Эйнару удалось вырвать этих людей из волчьей пасти судьбы и привести к богатой добыче, и потому, как и я, они почти забыли, что это его судьба обрушила на них беды и что погибли их братья.
Но все равно четверо оставшихся последователей Христа теперь вернулись к молоту Тора и устыдились, что когда-то думали о Белом Христе, потому что всем было ясно: некоторые боги по-прежнему благоволят Эйнару, и Норнам пришлось распустить часть пряжи, какую они уже было спряли для него.
Все же было много и таких, кто, как я, сидел в задумчивости, размышляя, что же такое мы обрели в Коксальми: бесполезное старое копье и полоумную, которая бредит о кладе с сокровищами, открытом только ей, и это чудесное судно и его богатства.
А потеряли многое: убежал Мартин-монах, а Скапти, Колченог и другие погибли.
Хуже всего, думал я, что только ты сам можешь противостоять данной тебе судьбе.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На мысу свистел крепкий соленый морской ветер. Пахло водорослями. Мы стояли и смотрели, как взмокшие от натуги люди, которых нанял Иллуги, тянут веревки, стремясь поставить стоймя камень в человеческий рост. Он точно попал в выкопанную для него яму, где лежали наконечники копий, кольца и рубленое серебро - все, отданное Давшими Клятву в жертву за Колченога, Скапти и других, кого не было больше с нами.
Иллуги сторговал трех отличных баранов - один за Колченога, один за Скапти, один за всех остальных - и теперь наблюдал за жертвоприношением. Но вот он обернулся туда, где я стоял с Хильд, Гуннаром Рыжим и остальными. С нами была и жена Колченога, Ольга, крупная светловолосая славянка с полными руками и маленькими усиками над губой.
Она и так не была красива, а рядом с бледной, изможденной Хильд казалась крепкой, как яровая телка. В ее облике чувствовалась сила, подбородок был тверд, несмотря на слезы. Ее натруженные ладони накрыли русые головы детей, уткнувшихся в тепло материнского передника. Сын и дочка не понимали, что происходит, были просто напуганы горем матери.
– Что высечь?
– спросил Иллуги, когда каменщик выпрямился и склонил голову в ожидании указаний.
– Его имя, - сказала Ольга решительно.
– Кнут, сын Вигди. И имена его детей, Ингрид и Торфинна.
Кнут, сын Вигди. Я был потрясен, осознав, что у Колченога было имя, как и у всякого другого. И назвали его по матери. Хорошее норвежское имя, как и имена его детей, хотя его жена была славянка, живущая в Альдейгьюборге, где народы смешались, как в огромном котле.
Кнут сын Вигди. Колченог казался мне незнакомцем под этим именем. Но все же оно у него было - а у Скапти не было даже того, только прозвище, что выдумал ему один из Давших Клятву. Скапти Полутролль.