Дорога в бесконечность

Это было одной из причин, по которой она сохранила людское тело. Но оно - далеко не все и отнюдь не самое главное.

– Я осталась этой девочкой не только внешне.

– Я вижу. "Эта девочка" - и есть ты.

– Большей частью. Душою, сердцем... Разве что память другая. Чуть полнее. Да еще сила. А так... Это плохо?
– подняв голову, она испуганно глянула на своего бога.

– Конечно, нет. И вообще... Помнишь, я говорил тебе: в моих глазах ты всегда будешь той маленькой девочкой, которая встретила меня в снегах пустыни?

– Ну и хорошо...
– она сладко потянулась.
– Приятно время от времени чувствовать себя малышкой... Шамаш...

– Да?

– Можно еще один вопрос? Я понимаю, что уже надоела тебе...

– Ты не можешь надоесть. Ты в каждый миг - новая, особенная.

– И при этом - такая же, как пять лет назад?
– она улыбнулась, таким забавным ей все это показалось. Но уже через мгновение ее лицо стало серьезным, в глаза забрели тени беспокойства.
– Курунф заставил меня вспомнить. У драконьего города, ты сказал отцу, когда он спрашивал тебя об опасностях, которые могли мне угрожать, что у меня только один враг. Шамаш, ты имел в виду Лаля?

Он несколько мгновений смотрел на нее с задумчивой грустью, затем, качнув головой, с неохотой, через силу заговорил:

– Пророчества плохи тем, что существуют вне зависимости от нас. Знаем мы их - плохо. Не знаем - ничуть не лучше. Не понимаем - один мир... Лаль считает тебя своим врагом. Он всегда будет ненавидеть тебя и стремиться отомстить. Но при этом - никогда не достигнет цели. Потому что бессилен причинить и одну тысячную той боли, которую ты причиняешь себе сама. И...

Богиня не дала ему договорить. Ее нетерпение было так велико, что просто не помещалось в душе:

– Я так и знала! Нельзя было делить себя на части! Половинки слишком похожи друг на друга, чтобы не враждовать, не ненавидеть, не ревновать...
– она умолкла, заметив, что Шамаш качнул головой.

– Дело не в части, а в целом.

– Как это?
– она растерялась, не понимая его.

– Разве может богиня враждовать с маленькой смертной? Это смешно. Слишком уж не равны силы и возможности.

– А враждовать с самой собой? Это же безумие!

– Почему же? Очень часто мы ненавидим себя больше, чем на это способен кто-либо другой. За страх, нерешительность, медлительность, невозможность что-то сделать, достичь цели... И судим себя строже, и наказываем безжалостней, и отнимаем у себя все то, чего не посмел бы даже коснуться кто-то другой.

– Да...
– она опустила голову на грудь.
– Действительно, я такая. И всегда была. Какое бы обличье ни принимала... Знаешь, я даже завидовала тем, кто может относиться к себе более... снисходительно, что ли. И я пыталась измениться... Во всяком случае, до снов Курунфа. У меня и прежде ничего не получалось, сейчас же - я уже думаю, что и пытаться ни к чему. Слишком уж противна мне та я, которая получилась в результате этой нелепой борьбы с самой собой... Но если я обречена сражаться с самой собой... Что же мне делать? Как справиться с... таким врагом?

– Не жди от меня советов. Их нет. Все, что я могу, это поддержать тебя, когда тебе будет нужна моя помощь, принять твое решение, даже если оно будет казаться мне ошибочным, и попытаться помирить с самой собой, когда тебе будет хотеться выцарапать собственные глаза и вырвать волосы...

Эти его слова заставили Айю фыркнуть, рассмеявшись. Беспокойство начало постепенно покидать ее душу. Шамаш же продолжал:

– А все остальное... С самой собой сможешь справиться только ты сама.

– Это будет нелегко. Я-то себя знаю!
– она была готова перевести все в шутку, однако в будущем было кое-что еще, не позволявшее ей взглянуть в его глаза с улыбкой.

– Нам придется вернуться в мир богов?

– Ты не хочешь?
– он давно понял это, просто ждал, что она преодолеет свой страх и передумает, но этого не случилось.

– Только не сейчас!
– Мати испуганно виновато взглянула на повелителя небес.
– Я не могу! Не так сразу! Я не готова...!

В какое-то мгновение она представила себе, что правда открылась, все узнали, что на самом деле она - богиня, и стали ей поклоняться... Стоило ей представить отца, дядю Евсея, Лиса с Линой, этого гордеца Ри и подругу Сати на коленях, как Айя чуть было не рассмеялась, таким невероятно забавным ей показалось это зрелище. Но очень скоро веселье сменилась грустью - она не хотела этого! Ни за что! Ей нужно было, чтобы эти люди видели в ней беззащитную девочку, питая ее молодость и даруя новые, неведомые силы своей искренней любовью.

– Ведь моя земная жизнь еще не завершилась, - робко глядя на Шамаша, продолжала она.
– А в ней Атен - мой отец. Мое людское тело, в которое я продолжаю облачаться - плоть от плоти этого караванщика. Он - человек, вырастивший меня, любящий и заботящийся обо мне, как никто другой. А, главное, я хочу, чтобы он считал меня своей маленькой дочкой! И, вообще... Помнишь, когда-то, видя твое нежелание быть богом этого мира, Лигрен говорил: "Ты тот, кем хочешь быть." Я ведь тоже могу быть той, кем хочу, правда? А я хочу быть человеком! Во всяком случае, пока не пойму, что такое быть богиней!

– Но однажды нам придется уйти.

– Конечно, я знаю! И... Шамаш, я всего лишь хочу подготовиться к этому шагу, прежде чем совершу его!

– Что ж...
– он не собирался спорить с ней, хотя, если бы захотел, смог бы ее переубедить.

– Я знаю, - она взглянула на него с нескрываемой грустью, - что очень о многом тебя прошу. И дело даже не в той боли, что постоянно испытывает твое людское тело, которое тебе придется сохранить, чтобы и дальше быть рядом со мной... Ну, если я останусь в караване... Несмотря ни на что, это будет обман. Мне придется обманывать смертных, да и не только их... А тебе - меня покрывать...

– Твоя тайна принадлежит только тебе. Истина и ложь не имеют к ней никакого отношения.

– И, все же...
– эта мысль продолжала мучить ее, не давая покоя.
– Я не хочу от тебя таких жертв!

– Отдавать что-то любимому легко.

– Куда легче, чем брать, - она не просто поняла это, но прочувствовала всеми фибрами своей души. И мотнула головой: - Ладно, оставим... Это была глупая идея...
– она нервно бросала слова, словно ветер пригоршни снега, а в ее глазах таяли льдинки слез.
– Не надо ничего... Все равно не получится... Ладно... Может быть, все как-нибудь само образуется, - она вся как-то напряглась, чувствуя, что в любой миг готова разрыдаться от собственной беспомощности.

Прикосновение огненно-горячих и, одновременно, жгуче-ледяных пальцев бога солнца к ее, казалось, онемевшей ладони, заставило Айю вздрогнуть.

– Не отказывайся от себя, - Шамаш глядел ей в глаза, пронзая взглядом насквозь, до самой души.
– Нет ничего хуже, чем потеряться в тот миг, когда пытаешься себя найти.

– Я знаю...
– всхлипывая, пролепетала девушка.
– Но...
– в ее глазах было отчаяние. И, в тот же миг - решимость. Она была готова на все, лишь бы из-за нее Шамашу не пришлось отказываться от себя.