Дорога в Канзас
Шрифт:
— О чем думаешь, Эми? — Мэдисон, вновь посадившая Дастина-младшего в слинг, изучала меня взглядом. — Витаешь в облаках. Правда, кажется, в грозовых, до ужаса печальных.
— Ни о чем я не думаю, — ответила я резко, но Мэдисон пропустила это мимо ушей.
— Да, — вздохнула она. — Понимаю.
Сначала мне хотелось сорваться на нее. Да что она может знать о настоящей печали? А потом я сообразила, во что, должно быть, превратилась ее жизнь: друзья отвернулись от королевы школы, как только она родила… Возможно, Мэдисон знает о страданиях куда больше, чем мне казалось.
Отбывать наказание после уроков собиралась самая яркая коллекция
Мистер Стоун, учитель труда, раздал всем инвентарь и стал перечислять наши обязанности. Он бормотал что-то невнятное, как будто на другом языке. А потом дверь распахнулась, и в кабинете появился Дастин.
— Привет, Эми, — воскликнул он. — Нам надо…
— Никакой болтовни! — Мистер Стоун оживился, слегка повысив голос.
Дастин извинился и принял из рук учителя бутыль с очистителем для стекол.
— Помоги Гамм с кабинетом естествознания, — добавил мистер Стоун.
— Вообще-то, сэр, я думал, мы можем заняться библиотекой, — невинно предложил Дастин. — Я уже много раз делал там уборку и стал настоящим спецом по стиранию пыли!
Мистер Стоун с подозрением уставился на Дастина, будто тот замышлял неладное. Замышлял, конечно, но смотрел так глуповато и невинно. Я отвела взгляд, чтобы не засмеяться.
— Отлично, — проворчал мистер Стоун. — Но я буду следить за вами. Если увижу шуры-муры…
Он резко замолчал и побагровел до кончиков ушей. Кто-то из укуренных болванов заржал и ляпнул название венерической болезни, маскируя его под чих.
— Хватит! — рявкнул учитель. — За это, Карсон, ты чистишь туалеты!
Мистер Стоун сунул Дастину связку ключей, а я улыбнулась про себя и кинулась в сторону библиотеки.
Я никогда здесь не бывала. Да и остальные ученики тоже, насколько я могу судить. Дастин отпер дверь. Библиотека напоминала слегка украшенную подсобку: крошечная комнатка без окон, полная ржавых металлических полок, заставленных разваливающимися старыми книгами. Пожалуй, они не были новыми уже тогда, когда в школе училась мама. И пыль с них не стирали со времен последнего наказания Дастина.
На столике у двери устроили маленькую унылую выставку книг на тему весны, а на дворе давно стоял октябрь. Библиотекарь отсутствовал как таковой: если нужно было взять какую-нибудь книгу, все просто просили ключи у учителя. Воровство книг — не самое тяжкое преступление в нашей степной глубинке. Если такое когда-нибудь случится, учителя, наверное, будут в восторге, что кто-то здесь вообще умеет читать.
«Архивом» оказался запертый чулан в дальнем конце библиотеки. Дастин проверил все ключи из связки мистера Стоуна, но подходящего так и не нашел.
— Черт! — выругался он.
Я посмотрела на ветхую деревянную дверь, а потом перевела взгляд на Дастина. Тот ухмыльнулся:
— Ты серьезно?
— Ну же, — подбодрила я. — Я делала за тебя домашку целый год. Ты мой должник.
— Ну да, ты права.
Одной ногой Дастин уперся в дверной косяк, рукой же схватился за ручку и с силой потянул. Я посмотрела на его сильные плечи и с сожалением вспомнила,
что когда-то действительно балдела от этого парня. Может, Дастин и дурачок, зато красивый.Дверь жалобно скрипнула и от очередного рывка с хрустом вылетела из рамы.
— Вау, — воскликнула я. — Я и не думала, что это сработает. А ты силен.
Щеки Дастина заалели от смущения.
— Да она ж просто… ну… почти картонная, — пробормотал он.
— Нам крупно за это влетит, — заметила я, разглядывая вывернутый замок.
— Не-е. Сюда никто не заходит. Преподы в жизни об этом не узнают.
Я нетерпеливо заглянула в чулан через плечо Дастина. Там была шаткая башня из пыльных коробок, куча выцветшей ткани и старая ржавая тяпка. Вот и весь исторический архив городка Флэт-Хилл.
— Полагаю, город наш всегда был той еще помойкой, — выдавила я.
Дастин взял верхнюю коробку, крякнув от неожиданной тяжести. Я открыла ее, там оказалась стопка старых ежегодных альбомов. Верхний — за 1967 год.
— Чудненько, — пробормотал Дастин, пролистывая его. — Только глянь, какие волосы у этого чувака! — он указал на блаженного вида хиппи с густыми волосами, волнами разметавшимися по плечам. Такому только в рекламе шампуня сниматься.
— Как-то несправедливо. Зачем они ему? — отозвалась я, отталкивая коробку в сторону и хватаясь за следующую, пока Дастин листал альбом.
Еще альбомы, коробка с газетами, ни одна из которых даже близка не была к году написания статьи Баума, книга в кожаном переплете с вытравленным на обложке названием «Сказки прерий». Ни-че-го. Я сникла. Пыльная ткань оказалась кучей старомодных фартуков и дырявой синей растяжкой с пришитой к ней ярко-красной надписью: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ВЫПУСК 1934».
— Вот, наверное, и все, — разочарованно сказал Дастин.
— Смотри, у стены есть еще одна коробка, — заметила я.
— Я ее не вижу.
Я потянулась к ней и с криком отдернула руки. Она меня ужалила. Я засунула палец в рот, сразу ощутив привкус крови.
— Там что-то острое… — пробормотала я.
— Не представляю даже, что ты пытаешься достать.
Я вновь протянула руки к коробке, на этот раз гораздо осторожней, и вскоре почувствовала… Вокруг нее было нечто, напоминающее ауру. Вибрация магии, ее не спутаешь ни с чем. Меня охватило волнение. Так и есть! Эту коробку кто-то прячет. Тот, кто умудрился держать в секрете правду о Дороти почти сотню лет. И он точно не из нашего мира.
— Дай-ка мне эти грязные тряпки, — попросила я.
И когда Дастин передал мне пыльную растяжку, дверь вдруг распахнулась. Мы замерли.
— Не вижу, чтобы кто-то здесь делал уборку, — раздалось рычание мистера Стоуна.
Глаза Дастина стали огромными от ужаса.
— Вот черт, — прошептал он.
14
— Что тут у вас творится? — спросил трудовик, заходя внутрь.
Мы прятались за полками, но стоило мистеру Стоуну пройти чуть дальше, и он все увидит. Мы точно не сможем объяснить, с какой стати роемся в куче старых газет и почему сорвана с петель дверь архива. Дастин подскочил с пола и кинулся к учителю, а я накинула на себя грязную ткань. Ладонь вновь наткнулась на коробку, на этот раз она не жалила, она жгла. Даже морозила, как ледяной металл, от которого кожа теряет чувствительность. Потом этот дикий холод исчез, и появилось странное покалывание.