Дорога в тысячу ли

Акико поставила чайную чашку и игриво толкнула его на футон, так что Ноа упал на спину. Она оседлала его и сняла рубашку. На ней был белый хлопковый бюстгальтер и трусики. Она выглядела такой красивой. Черные блестящие волосы струились вдоль ее бледного лица.

— Он такой, как ты? — она потерлась о него.

— Нет-нет, мы совсем разные. — Ноа выдохнул и осторожно снял ее с бедер, озадаченный собственным ответом. — То есть я не знаю. Он щедрый человек. Я уже говорил тебе: у него нет сына, а его дочери не хотят идти в университет, поэтому он меня поддерживает. Я намереваюсь вернуть ему деньги.

— Зачем возвращать деньги? Разве он этого требует?

— Я не знаю. — Ноа достал носки из комода. — Это долг, я заплачу ему.

— Ты не хочешь остаться со мной? — Акико сняла бюстгальтер, продемонстрировав совершенную грудь.

— Ты соблазняешь меня, красотка, — сказал он. — Но я должен идти. Увидимся завтра, дорогая?

Он сказал себе, что нет времени заниматься сексом, даже если у него будет еще одна эрекция, в чем он сомневался.

— Разве я не могу встретиться с ним, Ноа-тян? Когда я встречу твою семью?

— Он не моя семья, и я не знаю. Я тоже не встречался с твоей семьей.

— Ты не захочешь встречаться с моими родителями. Они расисты, — сказала она.

— О, увидимся завтра.

Суши-бар находился менее чем в миле от его дома. Интерьер был недавно отделан свежим кедром, и стены издавали слабый запах чистой, новой древесины. Хансо предпочитал встречаться с Ноа в отдельном кабинете в задней части. Никто их не беспокоил, кроме официантов, подававших исключительные деликатесы, привезенные из удаленных рыбацких деревень.

Обычно двое мужчин говорили о занятиях, потому что Хансо было любопытно, каково это — посещать такой чудесный легендарный университет. Едва заработав деньги, Хансо нанял учителей и изучил корейские и японские иероглифы, чтобы читать сложные японские и корейские газеты. Он знал много богатых, сильных и храбрых людей, но особо почитал образованных, способных писать красиво и хорошим стилем. Он искал дружбы значительных журналистов, потому что восхищался их талантом, умением формулировать мысли. Хансо не верил в национализм, религию и даже в любовь, но он доверял образованию.

Когда все три его дочери бросили школу и посвятили себя сплетням и нарядам, он стал презирать жену, которая позволила этому произойти. Девочки росли неглупыми, а она позволила им выбросить разум и шансы получить образование, как мусор. Дочери оказались потеряны, но теперь у него был Ноа. Тот рекомендовал ему книги, и Хансо их читал, потому что хотел знать то, что знал его сын.

Они сидели на татами, за столом из акации.

— Возьми еще морского ежа. Шеф-повар заказал его для нас с Хоккайдо, доставили прошлой ночью, — сказал Хансо.

Ему приятно было смотреть, как Ноа ел редкие лакомства, которые сам он позволял себе регулярно.

Ноа с благодарностью кивнул и закончил свою порцию. Ему не нравился этот вид пищи. Но он знал, как вели себя японцы, и мог уверенно имитировать их манеры, поэтому он съел все, что было поставлено перед ним. Однако он предпочитал простую питательную еду, как большинство корейцев. Богатые японцы считали такую обильную еду-топливо чем-то вульгарным. В присутствии своего благодетеля Ноа вел себя, как японец, не желая разочаровать Хансо.

Когда Ноа наливал саке в дорогую чашку Орибе, его удивило осторожное постукивание снаружи по бумажному экрану.

— Войдите, — сказал Хансо.

— Простите, Ко-сан, — сказала молодая официантка в простом кимоно и без косметики.

— Да? — сказал Хансо.

— Пришла женщина, которая говорит, что хотела бы приветствовать вас.

— Меня?

Официантка кивнула.

— Хорошо, — сказал Хансо, слегка насторожившись: мало кто знал, что он ужинал в этом ресторане.

Возможно, один из секретарей передал сообщение для него, но это было странно. Водитель и телохранитель Хансо остались за пределами ресторана, и он не знал, не следует ли ждать опасности.

Официантка закрыла дверь-экран, а через несколько мгновений снова постучала. На этот раз Ноа встал и сам открыл дверь. Ему захотелось размять ноги после еды.

— Акико? — сказал он растерянно.

— Привет, — сказала она, стоя рядом с официанткой и ожидая приглашения.

— Это твоя подруга, Ноа? — спросил Хансо, улыбаясь красивой девушке, которая выглядела как японка.

— Да.

— Добро пожаловать. Присаживайтесь. Вы хотели меня видеть?

— Ноа подумал, что я должна зайти и поздороваться с его благодетелем, поэтому я пришла по его настоянию, — улыбаясь, сказала Акико.

— Да. — Ноа не знал, почему поддержал эту версию. — Я должен был упомянуть, что Акико может зайти.

— Я очень рад встретиться с подругой Ноа. Вы должны присоединиться к нам за трапезой. — Он обратился к официантке: — Пожалуйста, принесите посуду для нашей гостьи.

Хансо обрадовался, что мальчик захотел познакомить его со своей девушкой. Вскоре перед ней появилась миска и чашка для вина. Сам шеф-повар принес им блюдо из жареных устриц, посыпанных прозрачными хлопьями английской соли. Ноа налил Хансо чашечку вина, затем Хансо налил чашку для Акико.

— За новых друзей, — сказал Хансо, поднимая чашку.

19

Молодая пара осталась стоять у двери ресторана, а Хансо сел в свою машину. Акико и Ноа низко поклонились в направлении заднего пассажирского сиденья, где был Хансо. Шофер закрыл дверь, поклонившись паре, затем сел за руль и повез Хансо на следующую встречу.

— Я не понимаю, почему ты так расстроен, — сказала Акико, все еще улыбаясь, как правильная японская школьница, хотя Хансо уже исчез. — Ко-сан замечательный. Я рада, что встретила его.

— Ты солгала. — Голос Ноа дрогнул. — Я не приглашал тебя на ужин. Зачем ты сказала это Ко-сан? Могло обернуться плохо, а этот человек важен для нашей семьи.

— Ничего не произошло. Это был обычный ужин с родственниками. Я на десятках таких бывала. Я вела себя отлично. И он мне понравился, — сказала Акико, озадаченная раздражением Ноа. — Ты стыдишься меня? — Она рассмеялась, испытывая странный восторг от непривычного волнения молодого человека, обычно спокойного.

Она коснулась его руки, и он сделал шаг назад.