Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

Тот сразу схватился за один из узлов. Волосатая ладошка сжалась, в глазах мелькнул страх, азарт и неспособность что-либо изменить. Верёвка поймана, ловушка захлопнулась.

Попался.

– Гады, – сказал напоследок домовой, – что ж вы…

Договорить он не успел. Не в этом мире. Лёха рванул на себя, и хулиган на конце верёвки вспыхнул, как солома, и исчез, как зуд. Сгинула и сама верёвка. Вынужденные потери: гранату два раза не взорвёшь.

– Печёт, а-а, – Лёха подул на ладонь. – Всегда боюсь перепутать концы. Вот смеху будет, если когда-нибудь меня выкинет вместо коммунальщика.

– Обсмеёшься, – мрачно сказал я. – Может, безопасней завести кошку или хранить пасхальные яйца?

– Шутишь?

– Шучу.

– Давай. – Лёха кивнул на кухню. – Ты первый.

– После вас.

– Усту… а, чтоб тебя!

Он повернул ручку и открыл дверь.

На кухне буянили два домовых: носились по стенам, сбрасывая с полок банки и коробки, словно больных старух с печей. На нас они не обратили ровным счётом никакого внимания.

– Да их тут группировка! – почти с восхищением произнёс Лёха. – Три коммунальщика в одной квартире. Вот так редкость.

– Помнишь, что он сказал? – спросил я.

– «А-а». А потом: «гады».

– Да не домовой, а ты-из-прошлого.

Лёха почесал лоб. Домовые продолжали бесноваться, улюлюкать и сыпать на пол крупу.

– Что-то про твою машину?

– Да нет же. Он спросил, на «той ли мы хате с коммунальщиками», или как-то так. С коммунальщиками. Во множественном числе, понимаешь? Можно было сразу догадаться!

– Ну уж извини. Проворонили. Пропала подсказка века.

– Хватит ёрничать.

– Хватит трепаться.

Но меня уже донимала иная мысль.

– Как ты… то есть он попал в сортир этой квартиры, если он из будущего? Мы что, тут поселились?

– Может, он попал в прошлое из другого сортира, в другой квартире?

– Это как?

– А вот так. Временное наложение тебя не смущает, а пространственное, значит, да?

– Ладно. Проехали.

От гонок по стенам у меня начало рябить в глазах.

– Веник? – спросил Лёха.

Я кивнул. Лёха расцвёл:

– Люблю по старинке.

Лёха открыл дверцу, достал веник и ударим им по воздуху. Куда-то в эпицентр движения.

Кривоногий домовой отлетел к батарее, шерстяная шапка слезла на волосатое ухо.

– Выметаю, выгоняю! – завёл пластинку Лёха. – Выметаю, выгоняю!

Второй домовой – чёрный, лохматый – замер на карнизе над окном и зашипел.

– Лёх…

Зашипел и тот, что в шапке, кривоногий, сбитый веником. Оба смотрели на меня.

– Лёх… – снова позвал я. Слюна во рту загустела, руки похолодели.

– Выметаю, выгоняю!… Чего тебе? Не видишь, делом за…

Они смотрели на меня. Почти одинаковые лица. Почти…

– Похоже, настоящая нечисть в этой хате – наш заказчик.

– Что?

– Их лица.

– Ну?

Я сорвался:

– Да присмотрись ты к ним! Это же не просто копии человеческого лица! Это копии определённых эмоциональных состояний!

Лёха опустил веник.

Домовой в шапке смотрел на меня. Его лохматый «брат-близнец» пялился на Лёху.

– Твою ж… – выдохнул Лёха. – Похоть и ярость?

– Похоть и ярость, – подтвердил я.

Это было на лицах коммунальщиков. Не временная эмоция, а застывшая, константная. Вечный слепок.

– У нашего нанимателя жёсткое растроение личности.

– Как минимум, – сказал я.

– Как минимум «жёсткое»?

– Как минимум «растроение».

– И что делать? – спросил Лёха.

– Это должно быть нашей проблемой?

– Не думаю. Это – проблема людей.

– Тогда – заканчивать работу.

В открытом навесном шкафчике виднелась уходящая в темноту лестница.

– Вы больше не сможете там прятаться, – сказал я домовым, изуродованным человеческими пороками.

В ответ – рык. Возможно, они даже не умели говорить. Как и потаённые личности нашего нанимателя. Темноте не нужны голоса, достаточно – звука.

Лохматый бросился на меня и попытался укусить за лицо. Я схватил его за плечи и откинул назад. Он ударился головой о батарею, заскулил, обратил лицо к лестнице в полумраке шкафчика и прыгнул туда.

Шмяк!

Он словно врезался в невидимую преграду. Упал на линолеум.

– Мы знаем о чёрных тайнах. Теперь их не спрячешь в темноте. Теперь в ней не спрятаться самому.

Лёха достал из кармана небольшую коробочку, открыл, взял мел и вывел на стене два слова.

«УБИЙЦА»

«НАСИЛЬНИК»

Домовые закричали.

Убивать словом не так просто как кажется, и не так комфортно, как могло бы.

Слишком много шума.

Последние домовые этой квартиры превратились в сияющие шары голубого света, которые взорвались яркими, как новенькая иномарка в солнечный день, искрами. В некоторых местах начал тлеть линолеум. Я набрал в стакан воды и залил чёрные точки водой.

Последняя неприятность.

Если не считать мыслей о лопнувшей машине…

В топку будущее! И кто сказал, что даже намёк о ещё не свершившемся – это круто?

Стоп кадр.

Охотники на домовых и сами домовые.

Мы как писатели и неграмотные читатели. Мы с Лёхой пишем, а они не понимают наших произведений. Фыркают, противятся, не принимают. И, в конце концов, самоликвидируются, подальше от наших рукописей.

Мы ведь настойчивые.

Писать не перестанем.

Пуск кадр.

Плата за очистку квартиры ждала нас в кухонном ящике, рядом с вилками и ложками. Она была там всё это время. Нам доверяют, другого выхода нет. Даже у монстров с человеческими лицами.

Лёха пересчитал купюры и спрятал в карман.

– Как насчёт молока? – спросил он.

– Со сладеньким, – кивнул я.

– Непременно. Нужно отметить.

Когда не останется домовых – это обрадует лишь людей. Тех, что живут под крышей своих домов, а не где-нибудь в пещерах или ромашковых полях. Порадуются люди, да и забудут, как когда-то забыли дворовых (этих не перебили охотники, а отвергли сами дворы, бетонные, злые, с ржавыми детскими горками и изгаженными газонами), – других проблем валом.