Дорога

– Мамуля, – Николаша даже в подпитии умел мгновенно перевоплощаться, – прости меня, идиота. Я так увлекаюсь, что обо всем забываю. Конечно, мне надо было позвонить, уже утро, а ты всю ночь не спала. Давай ты сейчас ляжешь, я тебе принесу в постель чайку, посижу с тобой, пока ты не уснешь, ты будешь спать долго-долго, до самого обеда, выспишься как следует, потом я тебе сварю кофе покрепче, и мы пойдем с тобой куда-нибудь пообедаем. Прогуляемся, поедим мороженого, сходим в кино, в общем, проведем воскресенье так, как положено в дружных семьях. Давай?

Ну разве она могла устоять?

– Давай, – согласилась Люба. – А вечером после всего этого благолепия ты снова уйдешь и вернешься под утро?

– Я вернусь не позже двух, даю тебе честное комсомольское слово! – рассмеялся Николаша.

И он действительно принес ей чай в постель, и сидел рядом, что-то рассказывая, и утром сварил ей кофе, и сводил в ресторан, причем платил сам, говоря, что это честно заработанные деньги, и они сходили в кино, а вечером он ушел и вернулся в час ночи, даже раньше, чем обещал. Но образцового поведения хватило ненадолго, уже в понедельник все началось сначала.

А Родислав вдруг обнаружил, что вечерами ему совершенно нечем заняться. То есть дел было невпроворот, если учитывать необходимость возиться с маленьким сыном, но возиться ему не хотелось, ему быстро надоел почти не прекращающийся детский плач, потому что мальчик был легковозбудим и реагировал буквально на все, вплоть до громких звуков, доносящихся из телевизора, но заниматься этими делами Родиславу не хотелось. Ему не хотелось менять грязные ползунки, гладить пеленки, греть детское питание, постоянно носить ребенка на руках. Если Денис не спал, им нужно было постоянно заниматься, если же он засыпал, нельзя было включать телевизор, чтобы ребенок не проснулся. Звукоизоляции в этом дешевом жилище не было никакой. Родиславу хотелось поговорить, как он привык, рассказать о знакомых, о работе, обсудить политические новости. Люба всегда была для него заинтересованным собеседником, а Лиза казалась полностью аполитичной, ей не интересны были ни горбачевские реформы, ни сослуживцы Родислава, которых она не знала, ни его работа, в которой она ничего не понимала. К своему удивлению, Родислав понял, что скучает не только по Любе, но и по тестю, по долгим разговорам с ним. Только теперь он оценил остроту ума Николая Дмитриевича и то, как глубоко он видит и как с ним интересно.

Получив зарплату, он позвонил Любе и сказал, что хочет приехать, привезти деньги.

– Ты с ума сошел! – рассмеялась она. – Ты же проверяешь Магаданский филиал.

– Черт, я и забыл совсем. Тогда давай встретимся.

Они встретились в метро, но вместо того, чтобы просто передать конверт с деньгами, Родислав неожиданно предложил пойти куда-нибудь посидеть.

– Разве тебе не нужно домой? – удивилась Люба.

Он безразлично махнул рукой:

– Пойдем, выпьем кофе, поговорим.

Встреча затянулась, они говорили без умолку, Родиславу хотелось поделиться с ней всем, что произошло за две недели, прожитые с Лизой. Люба не отрываясь смотрела на него и внимательно слушала о том, как проходит борьба с пьянством в рамках Министерства внутренних дел, скольких человек поймали за распитием спиртного на рабочих местах, как их наказали, кто из знакомых пострадал при этих рейдах, у кого с кем испортились отношения. Он даже сам не ожидал, как, оказывается, соскучился по этим разговорам.

Кофе в заведении был пристойный, а вот пирожки оказались ужасными. Родислав надкусил один и брезгливо положил обратно на тарелку.

– Нигде не умеют печь пирожки так, как ты, – сказал он. – Я ужасно соскучился по твоей стряпне.

– Я бы пригласила тебя к себе в гости, – рассмеялась Люба, – но, увы, ты далеко. Кстати, когда ты планируешь вернуться?

– Куда?

В первый момент Родислав понял ее вопрос так, будто она спрашивает, когда он вернется домой. И впервые в его голове мелькнула шальная мысль о том, что, может быть, так и надо сделать. Пока не стало слишком поздно.

– Из Магадана, естественно, – спокойно ответила Люба. – Мне в выходные придется ехать на дачу, что-то говорить папе и Леле. Нам с тобой этот вопрос надо решить. Для них ты пока еще в Москве, про командировку я наврала только Коле. Но ведь он такой непредсказуемый, он в любой момент может заявить, что соскучился по сестре и деду, и рвануть на дачу, у него там полно друзей. И уж он-то непременно скажет, что ты в отъезде. Меня поймают на лжи, мне придется как-то выкручиваться. Не хотелось бы, чтобы это произошло неожиданно. Мне нужно подготовиться.

– Я не знаю, Любаша, – Родислав растерялся. – Давай скажем, что я уехал в то воскресенье, когда ты была на даче. Поздно вечером. Пока ты была на даче, ты еще этого не знала, а когда приехала в Москву, позвонила мне на работу прямо с вокзала, и я сказал тебе, что срочно улетаю. Поэтому и Кольке ты сказала, что я в командировке.

– А зачем я тебе звонила с вокзала?

– Ну, например, ты думала, что если я уже заканчиваю работу, то могу тебя подхватить на машине, и мы вместе вернемся домой.

Люба подумала немного и согласно кивнула.

– Годится. Нужно продумывать заранее все детали, а то папа непременно за что-нибудь зацепится, ты же знаешь, какой у него нюх на всякие несостыковки.

– Любаша…

– Да?

– Я хотел спросить: ты еще не начинала готовить папу и Лелю к тому, что я… Ну, в общем, ты понимаешь.

– Пока нет. Ты считаешь, что уже пора?

– Нет-нет, я просто так спросил.

Он спросил не просто так, коварная мысль о возвращении снова мелькнула в его голове. Мелькнула и тут же исчезла. О каком возвращении может идти речь? Там Лиза, которую он безумно любит, там маленькие дети, там сын…

– Я позвоню вечером, узнаю, как Николаша, – сказал, прощаясь.

– Я буду ждать, – улыбнулась Люба. – Спасибо за деньги.

Эта встреча подействовала на Родислава как наркотик. Теперь каждый вечер он приходил с работы, наспех ужинал, чем-то механически занимался, ожидая девяти часов – времени, когда он обычно начинал звонить Любе. Но если раньше эти звонки были связаны только с сыном, то теперь он звонил и подолгу, минут по сорок, разговаривал с ней о том, о чем привык разговаривать за все совместно прожитые годы. Если Коли к моменту девятичасового звонка дома не оказывалось, он звонил в одиннадцать и снова долго разговаривал с женой, потом в двенадцать, потом в час ночи – и так до тех пор, пока Люба не говорила: всё, он пришел и лег спать.

Лизе это очень не нравилось. Она ревновала, в ее представлении Родислав должен был, уйдя из семьи, обрубить все концы и окончательно порвать связь с женой и детьми. А тут он приходит с работы – и начинается бесконечный перезвон и обмен информацией. Да еще телефон уносит, чтобы она не слышала, о чем он с Любой разговаривает. Да и о чем можно так долго разговаривать? Сын пришел – сын не пришел, вот и весь разговор, а он часами на телефоне висит.

И вообще, она довольно быстро поняла, что с Родиславом ей трудно. Она не привыкла жить с мужчиной постоянно, у нее были только любовники, и ей казалось, что постоянная жизнь с любимым мужчиной – это такой вечный праздник, когда все красиво и замечательно, когда каждый день признания в любви, цветы и много интима. А тут оказалось, что спать с Родиславом неудобно, он ворочается и занимает на неширокой кровати слишком много места, с ним тесно, и в целом жить с ним неудобно, он требует много сил, внимания и заботы. Лиза внезапно почувствовала себя закабаленной, ведь прежде никто не требовал от нее, чтобы она все делала быстро, хорошо, красиво и вкусно, а теперь от нее постоянно что-то требуют и требуют – выглаженных сорочек, постиранного белья, домашней стряпни, чистоты в ванной и на кухне. Праздник закончился в первые же два дня, и началась тяжелая работа, у Лизы к уже имеющимся двум детям прибавился третий ребенок, которого нужно как следует кормить и за которым нужно все время ухаживать. У нее не было на это сил, и это было совсем не похоже на ту сказку, которую она сама себе нарисовала много лет назад и которую пестовала в своем воображении, мечтая о том, как Родислав наконец разведется и женится на ней. И, кроме всего прочего, оказалось, что секса в их жизни не только не стало больше, но он стал еще более редким, чем когда Родислав приезжал к Лизе как к любовнице. Сама Лиза теперь гораздо больше уставала и почти никогда не проявляла инициативу, а Родислав так переживал из-за сына и так поздно ложился, что уже было не до любви.