Дорогая Клара!
Шрифт:
Он вошел в класс, как к себе домой. Учительница хотела представить его, но он, не здороваясь, прошел мимо и сел за последнюю парту. При нем ни ранца, ни тетради, ни чернил.
Только таких элементов, как Михалыч, нам в классе не хватало.
Ребята на перемене спросили, как его зовут, он представился Михалычем. А имя как? Оскалился.
После урока я поскорее спрятал очки в портфель. Не хватало еще, чтобы он нашел, чем меня зацепить.
Семен как узнал, что мы с Михалычем теперь одноклассники, дал совет держаться от него подальше. Приближаться
Учительница вызвала Михалыча к доске, он постоял молча и вернулся обратно на место.
Одна надежда на то, что долго он у нас не задержится.
Продолжаю собирать сведения про Михалыча. У меня есть характеристика на каждого ученика в классе. Пока все, что собрано о Михалыче, лишь неподтвержденные слухи. Ему семнадцатый год. Имеет привычку встряхивать головой, когда на лоб падают волосы. Курит. Поговаривают, даже и пьет.
Исключен из комсомола за то, что скрутил самокрутку из комсомольского билета.
Отец его – то ли опальный командир Красной армии, то ли расстрелян за колоски.
Фамилия у Михалыча – Отт. Только он сам представляется как Лялин. Фамилия эта с Михалычем никак не вяжется. Под его размеры подошла бы фамилия покрупнее. И звали его отца вовсе не Михаилом. Отчего тогда Михалыч? Это мне еще предстоит узнать.
“Год сгорел на керосине залетевшей в лампу мошкой”.
– Как так, – спрашиваю у бабушки. – Разве год может сгореть?
– Еще как может, Витя. Сколько лет у меня погорело.
Странно это – сравнивать год и мошку. Все равно что сравнить грозу и бабочку, дуб и пламя. Внушительный отрезок времени и крошечная мошка. Это же совершенно разные категории! Время и насекомое.
“По стене сбежали стрелки. Час похож на таракана”. Это еще что такое? Час совсем не похож на таракана. И стрелки не бегают по стене. Но как звучит! Меня это благозвучие возмутило, изумило и восхитило единовременно.
День моего позора.
Полагаю, Михалыч решил за мой счет утвердить свой авторитет.
Весь урок Михалыч чихал. И с каждым его чихом до меня доносилось: “Очкарик”. Правда, получалось скорее “апчкарик”. Все смеялись. Даже Коля и Алек. Ирина Филипповна несколько раз стукнула указкой по столу.
По собственной глупости я оставил на перемене очки на парте.
Начался урок, я полез в портфель и не нащупал очков. Внутри меня похолодело.
Я посмотрел под партой, посмотрел на Клару, она развела руками. Учительница сделала мне замечание:
– Виктор, сядь прямо, хватит вертеться.
После урока я направился к Михалычу. Клара встала рядом со мной.
– Где мои очки, Михалыч?
– На потолке.
Все снова рассмеялись.
– А ну отдал, – грозно
сказала Клара.– А то что?
Я хотел сказать, что позову Семена. Но едва ли Семен пойдет сражаться за меня.
Наташа (видно, из-за дружбы с Кларой) шепнула:
– На шкафу.
Михалыч показал Наташе кулак.
Я разулся, встал на стул, но дотянулся только до края шкафа. Пришлось поставить на стул еще один стул. Я нащупал очки, сжал их в кулаке и готов был спускаться. Но тут верхний стул сдвинулся, и я потерял равновесие. Единственное, что успел заметить, падая, это ухмылку Михалыча. Я больно ударился головой и спиной и еле сдержал слезы. Прижал к груди кулак с очками. Михалыч стоял надо мной и ржал, Коля с Алеком помогли мне встать. Спина до сих пор ноет, лежать больно. Ненавижу Михалыча. Хорошо, что очки целы. Иначе я бы его…
Жизнь меня ничему не учит. Я совершил ту же ошибку – оставил дневник на столе открытым.
Порванный портфель в углу комнаты свидетельствует о том, что Семен уже вернулся из школы и наверняка все прочел.
Я осмотрел дневник со всех сторон. Ничего нового не появилось, ничего старого не утеряно, страницы не вырваны.
Не заметил?
За ужином я пристально изучал Семена, пытаясь понять, знает он или нет.
Семен ничем себя не выдал. Даже был любезен и передал мне хлеб. Все хорошее, что делает Семен, не к добру.
Клара – Виктору
18 декабря 1937
Кто это так Михалыча? Фингал под глазом ему к лицу.
Виктор – Кларе
19 декабря 1937
Дорогая Клара!
Кажется, я догадываюсь, кто поставил фонарь Михалычу.
Семен вчера перевязал руку.
Перед сном спросил его:
– Это из-за меня?
– Еще чего.
В этом весь Семен.
Как бы мне поступок Семена не аукнулся.
Сегодня я увидел другую Клару. Не ту, что сидит за мной и шепотом просит подсказать ответ. На сцене она преобразилась. В ее взгляде, скрытом за опущенными ресницами, я заметил… нежность.
Когда в середине спектакля ее героиня узнала о гибели своего возлюбленного, на лице Клары застыло страдание, такое глубокое и искреннее, что у меня перехватило дыхание. Глаза ее лучились, и был в них какой-то неизъяснимый блеск. Я не мог оторвать взгляд, я не видел на сцене Клары, я видел страдающую девушку. И в этом была магия.
Коля играет хуже некуда. И рядом с Кларой смотрится просто нелепо.