Дороги моря

***

Я нахожу себя на концерте его любимой группы, и это шумно, это громко, я сижу у него на плечах или стою рядом, все это неважно, мы много целуемся и много смеемся, его улыбка и его смех все еще слишком велики для него, и когда он убирает волосы мне с лица, я на секунду забываю, о чем мы и где мы, когда все заканчивается, я выдыхаю, завороженная, – Это было бесподобно! Невероятно круто!

Он выглядит удивленным, и когда его лицо смягчается, наконец, я глажу его по шее, сзади, не целую, слушаю, я люблю его слушать невероятно, ему всегда есть, что сказать, и даже когда он говорит о страшных вещах, я не отрываюсь все равно.

Я уже знаю, что в его жизни чертовски много больных вещей, он утыкается лицом мне в ладони и говорит, говорит, говорит, о том, как не может перестать чувствовать, о том, как этого слишком много, о том, что он боится, что скоро расколется, что скоро сломается, о том, как боится не выдержать, и я не пропускаю ни слова. Я говорю ему о своих гостях, о пустотах и о сущностях, я говорю ему о том, что боюсь, и он мотает головой, нет-нет, принцесса, послушай, они все уйдут, я их заставлю. Мы остаемся вдвоем и вдвоем во всем мире. И когда мы сворачиваемся рядом, два вечных побитых котенка, я забиваюсь к нему в руки, ни за что не хочу уходить, я решаюсь сказать ему об этом. Я не хочу уходить. Однажды мы будем взрослые, и, знаешь, нам никуда не нужно будет расходиться. Не от кого прятаться. Если захотим, целый день проведем именно так. До последнего я жду, что он посмеется надо мной. Он.. соглашается. В тот момент я понимаю особенно четко, мы хотим одного и того же.

Но сейчас он смотрит на меня и будто не может мне поверить, бешеная энергия и бешеный же звук недавнего концерта догорает у нас за спинами, – Правда? Тебе понравилось?

Я только киваю, упираюсь в него носом, – Невероятно. Фантастически просто.

***

Я нахожу себя, задумчиво вращающую в руках нож – я понятия не имею, что с ним делать и для чего вообще нужна эта штука, я так ему и говорю, и он снова показывает мне зубы. А я про себя думаю, что люблю, когда он кусается, я чертовски люблю, когда он кусается, я говорю ему об этом тоже. Я стою потом перед зеркалом подолгу, рассматриваю отметины. Это удивительное чувство.. Принятия. И принадлежности. Я испытываю его впервые, наверное, максимальной, невероятной принадлежности. Посвященности.

– Хочешь, я тебя научу? – он учит меня обращаться с ножом и правильно сжимать кулак. «Не боишься, что все это будет использовано против тебя? – Принцесса, прошу тебя.» и целует мне костяшки пальцев. Этот жест становится привычным. Отчего же ему каждый раз удается меня достать? Каждый раз удается заставить меня забыть, как дышать и нужно ли это вообще.

В конце я пытаюсь вернуть ему нож, он качает головой, – Пусть будет у тебя.

Я продолжаю смотреть на него вопросительно, я не понимаю, и он добавляет с нажимом, закрывает мою ладонь на рукоятке, – Это подарок.

Я не знаю, откуда он берет эти вещи – знаю только, что у него их не так много. У него никого нет, где-то есть полубезумная мать и пьющий отец, которому нельзя с ним видеться, это он рассказывает мне украдкой, на ухо, в парке, когда мы сидим, прижавшись друг к другу и делимся, делимся, делимся. Однажды он говорит: я хочу оставить свой автограф на каждой вещи в твоей голове, на каждом воспоминании. И хочу, чтобы ты сделала то же самое. (Все, к чему он прикасается, кажется мне.. более красивым. Я кажусь себе красивой.)

У него получается.

У него нет практически ничего своего. Но он делает мне подарок все равно.

– Спасибо, Илай.

Имя приятно катаю на языке, уже привычно, в сотый раз вижу, что удивительные вещи делать способен не только он. И не только со мной. Я собираю его реакцию жадно. Не могу оторваться.

***

Я нахожу себя перед зеркалом, летом, в собственной ванной, мы остаемся вдвоем, я понятия не имею, где мои родители на этот раз и не хочу этого знать. Сейчас – время думать не о них, я сфокусирована на нем предельно, он целует меня в шею, я слышу, как он рычит. Стекло запотевшее и мы оба абсолютно голые, жмемся друг к другу, это всегда больше в голове, я отзываюсь на каждый его толчок, он придерживает меня за живот, привлекает ближе.

Когда мы делаем это в первый раз – неловкий и неуклюжий, он снова не может мне поверить, «Как ты вообще реальна?» но даже это не первое, что он мне говорит. Первым было «Спасибо, я не могу поверить, что ты разрешила мне прикоснуться к тебе.»

Это не было вопросом моего разрешения, я хотела, я всегда хочу, чтобы он ко мне прикасался, это хорошо в той мере, что я теряю ориентацию в пространстве, запрокидываю голову, я громкая, я с ним всегда бессовестная, он качает головой, снова рычит мне в ухо, я люблю этот звук невероятно, кусает шею, оставляет свою отметку и заставляет смотреть.

Протирает рукой зеркало, чтобы я видела.

Чтобы я видела нас. Чтобы я нас запомнила.

Я еще не знаю, что картинка впечатается в память намертво, я запомню его, растрепанного, кудрявого, раскрасневшегося, с огромными зрачками, он продолжает двигаться, сжимает мои бедра, оставляет синяки. Я честно думаю, что я не в том состоянии, чтобы это запомнить, чтобы вообще думать, подаюсь бедрами ему навстречу и пытаюсь прижать еще ближе, он всегда, всегда нужен был мне ближе. Еще ближе. Даже когда ближе, чем были, оказывается уже невозможно.

Картинка остается, мы все еще неловкие подростки, школа неумолимо заканчивается. Мы все еще до смерти влюблены.

Я зову его по имени, пока он меня держит, все это мокрое, все это жаркое, когда меня накрывает с головой, я сжимаюсь у него в руках, не могу отдышаться, он держит меня, он всегда держит меня и удерживает меня здесь. И я никогда так не любила лето и никогда так не любила собственный дом, но все имеет смысл, когда он рядом.

Много месяцев после он скажет, что единственный раз, когда он чувствовал себя красивым – «Этот тот раз, помнишь? Когда у нас был секс перед зеркалом, в твоей ванной». Конечно, я это помню. Я почти плакала от того, как мне было хорошо.

Я говорю, что единственный раз – это несправедливо. Это ужасно несправедливо. Что он красив для меня каждый день, что я никого лучше него не видела.

Я рисую его каждый день, он в каждой моей книжке, в каждом моем скетче, даже самом неловком, в каждой моей картине, даже когда мы не вместе, я чувствую его внутри все равно.

Еще я скажу, что он был немного неправ. Он не был просто красив. Или даже я не была просто красивой. (Принцесса, – он фыркает, – Ты всегда красивая.)

Но дело было даже не в этом. Абсолютно не в этом. Я говорю, что мы были лучше всех. Мы были будто молодые боги.

Я говорю, что не чувствовала себя счастливее.

Я говорю, что весь мир в тот момент был для нас.

Каждый чертов раз, когда ты рядом, каждый чертов раз, когда ты внутри, каждый чертов раз.

Я продолжаю выворачивать руль машины на ту же полосу, чтобы влететь в него с диким скрежетом, другая дорога мне просто неинтересна.

Мы – молодые боги, Илай.

Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

Кто проиграл? Я, кажется, знаю.