Дорогой длинною
Шрифт:
– Василиса, - подсказал подбежавший Митро.
– Вот дура, ну что ей там надо-то? Зажарится сейчас!
Он махнул через заборчик и побежал к окну с криком:
– Ополоумела ты, что ли, кикимора?! Потолок сейчас провалится! Бросай всё, вылезай!
Он вцепился в Василису, дёрнул несколько раз. Раздался визг, и Митро, не удержавшись на ногах, опрокинулся на землю. Сверху на него свалилась, голося и болтая голыми ногами, простоволосая девица пудов на семь, а на девицу упал скатанный ковёр, который она так самоотверженно тащила из огня.
– Ой, Дмитрий Трофимыч, обожгётеся!
– заверещала Василиса, узнав своего спасителя. Схватив одной рукой
– Ладно выть-то, гулящие, - сердито сказала им хозяйка, встряхивая счёты. – Стало быть, пишем ещё полсотни плотникам да матерьялу на… Акулина!
Ты с ума сошла, корова холмогорская!
Мадам Даная швырнула счёты, вскочила как подброшенная и с удивительной прытью бросилась к горящему дому. Илья задрал голову. На подоконнике второго этажа, балансируя, стояла массивная, как гренадер Его величества, девица с повязанной полотенцем головой и в надетой наизнанку юбке. На руках её висел плотно завёрнутый в сюртук старикашка.
– Принимайте, ироды, господина майора!
– зычно возгласила Акулина.
– Да живее, они высоты боятся!
Старичок и в самом деле трусил: он вертел во все стороны растрёпанной седенькой головой и отчаянно цеплялся за Акулинину рубашку. Внизу поднялась суета, под окно начали стаскивать уцелевшие подушки и перины.
– Кидай майора, дура!
– надсаживаясь, кричал Митро.
– Не могу, они чепляются!
– Акулина тщетно старалась оторвать от себя старичка.
– Воля твоя, Дмитрий Трофимыч, только они убьются ещё, а спросят с меня! Может, нам вдвоём сверзиться? Авось они наверху окажутся!
– Да чтоб вас всех!
– вдруг раздалось из глубины комнаты, и Илья глазам своим не поверил: на подоконник рядом с Акулиной вскочил полностью одетый и злой, как чёрт, Яков Васильев.
– А ну, руки прочь, твоё благородие!
– рявкнул он так, что у Ильи мороз продрал по коже: точно таким голосом Яков Васильев орал в хоре на провинившихся.
Майор отвалился от Акулины мгновенно, как прижжённая углём пиявка, и Яков Васильевич без особых нежностей бросил его вниз. Сверху низверглась, громко крича: "Богородица пречистая, спаси и помилуй!" - Акулина, а уже за ней легко, как молодой, спрыгнул глава хора. Вскочив на ноги и даже не взглянув на охающего майора и захлопотавших вокруг него проституток, он быстро пошёл к мадам Данае, увлёк её в сторону и негромко о чём-то заговорил. Илья проводил его изумлённым взглядом. Мимо, пыхтя, волочил тяжёлую лестницу чёрный от сажи Кузьма. Илья ухватился за другой конец, и вдвоём они быстро понесли лестницу к дому.
– Слушай, а Яков Васильич здесь откуда?
– спросил Илья.
– Ему же семьдесят скоро… Неужто к девкам бегает?
– Здрасьте, святая пятница… - усмехнулся Кузьма - с чёрного лица блеснули зубы.
– Да он с Данаей Тихоновной как с женой уже лет двадцать…
– Забожись!
– не поверил Илья.
– Истинный крест! Все наши знают. Он же с ней и раньше, ещё когда вы с Варькой в хоре пели… А как Настька с тобой убежала, так Яков Васильич и скрываться перестал. Наши девки говорили, он даже жениться на ней по-честному хотел, да мадам Даная сама отговорила. Негоже, мол, на старости лет дурака в церкви валять. Так и живут… м-м… во грехе. Да если бы не Яков Васильич, у Данаи бы давно вся коммерция
накрылась! Всякий же норовит одинокую женщину околпачить…– Ну и дела!
– фыркнул Илья.
Они наконец поднесли лестницу к дому, и от жара стало трудно дышать.
Нижний этаж горел вовсю, и, хотя в окна бесперебойно летела вода из наполняющихся по цепочке вёдер, было очевидно: огня не остановить. Верхие комнаты были полны дыма, клубами поднимающегося к чёрному небу.
Илья по примеру остальных обмотал голову рубахой, и вдвоём с Кузьмой они принялись прилаживать лестницу к верхнему окну, где двое парней умудрились всё-таки втянуть пианино одним краем на подоконник. Задыхаясь от жары, Илья начал подниматься по лестнице.
– Зря стараемся, Илья Григорьич… - просипели сверху, и по голосу Илья узнал сына Митро.
– Этот гроб с музыкой всё равно по лестнице не спустить…
– Кинем так, - сказал второй, и Илья чуть не свалился с лестницы.
– Гришка, ты здесь откуда?!
– Вот, мебеля спасаем, - солидно донеслось из-под рубашки.
– Ну, морэ, кидаем, что ли?
– Кидаем, не то. Илья Григорьич, дядя Кузьма, вы бы в сторонку…
Илья спрыгнул вниз, сбросил лестницу, увлёк за собой Кузьму. Через минуту сверху грохнулось пианино и благополучно развалилось на четыре части. Яшка и Гришка, не дожидаясь, пока Илья снова прислонит лестницу, спрыгнули следом.
– Вот незадача-то… - Гришка, размотав рубашку, расстроенно разглядывал пианино.
– Такой струмент ценный угробили… Может, починить можно будет?
– Починят, ничего, - отозвался Яшка, волоча прочь от дома уцелевшую часть с клавишами.
– Прошлым разом тож в окно его кидали, и Сёмка-печник собирал. Четыре штафирки лишние остались, а играло же потом целый сезон!
– Отойдите-ка от дома, чяворалэ,- велел Кузьма.- Всё равно уже спасать нечего.
Он был прав: основное здание сильно горело. Из окон повыскакивали последние спасатели имущества, которое кое-как было свалено в кучу у забора. От поднимающегося к небу дыма не было видно звёзд. Полуодетые девицы сгрудились вокруг мадам Данаи, которая озабоченно, по головам, пересчитывала их:
– Акулина… Василиса… Нюрка… А где Агриппина? Агаша, у тебя господин писарь с Садовой были? Где они?
– Убежавши, как дымом потянуло, не беспокойтеся…
Клиентов не осталось никого: к цыганам подошёл только раздобывший где-то штаны Петька Конаков. Девица по-прежнему цеплялась за его плечо, взахлёб причитала, и, приглядевшись, Илья убедился, что она вдребезги пьяна.
– Ох, и спаситель вы мой несказанный, Пётр Егорыч… Ох, и сколь же мине свечей за ваше здравие втыкати-и…
– Да замолчи ты, курва, - смущённо сказал Петька, сбрасывая девицу на грудь мадам Данаи.
– Даная Тихоновна, сколь разов просить - не давайте вы Феньке ликёра ананасного! Она после этого ни на что не годная! Сядет на постелю, расквасится и давай вспоминать, как в деревне лук на зорьке сажала…
– Не лук, а лё-ё-ён, спаситель… - уже засыпая, поправила Фенька.
– Да хоть пальму ранжирейную!
– Петька нервно осмотрелся по сторонам. – Чявалэ, моей Симки нету здесь?
– А вон несётся, - ехидно сообщил Кузьма, вглядываясь в тёмную улицу.
Оттуда и в самом деле слышались крики и топот: на место пожара бежали цыганки.
– Мать честная и все угодники… - Петька кинулся в переулок, успев крикнуть напоследок: - Эй, не было меня тут!