Дорогой дневник

Я выругалась и выдохнула:

— Чтоб меня… Нет!

— Да! — Парень снова выдал широченную роскошную улыбку, а я, справляясь с головокружением, намертво вцепилась в ободранный поручень. — Так и знал, что ты любишь хорошую музыку. Респектище тебе от меня лично! Кстати, я Баг. — Он бесцеремонно отцепил мои пальцы от поручня, сжал теплой рукой, но тут же убрал руку в карман, оставив их мерзнуть. — Я играю в кавер-бэнде, и у нас в девять вечера концерт в “Боксе”. Как раз посвященный Кертису^[4]. Ты придешь.

— Нет! — опять проблеяла я. Получилось жалко, и теперь он точно думает, что я идиотка.

Но признаться, что в свои семнадцать я ни разу не была в клубе, потому что не имею единомышленников и друзей, тоже так себе вариант.

— Возражения не принимаются! — Баг кивнул, застегнул парку и проворно поднялся с места. — “Политех” следующая, я выхожу. Ты придешь, Эльф. Поняла? Ты придешь».

Вот черт…

Я была настолько офигевшей, что даже не помню, как ноги пролетели над обледеневшим тротуаром и внесли меня в школу.

Я и сейчас едва дышу, рассматриваю бледные пальцы, вступившие в первый контакт с Багом, и дергаюсь, словно на стул подложили канцелярскую кнопку.

Все складывается просто отлично. Предков нет дома, зато есть деньги, оставленные ими на продукты.

Я знаю, где находится «Бокс». И у меня впервые в жизни появился единомышленник и… друг.

Глава 5

6 марта, вечер

«Может, я сейчас выдам избитую фразу, но жизнь и вправду редкостное дерьмо.

Сегодняшний гребаный день — отличное тому подтверждение.

Ведь я опять замечталась и сдуру поверила, что в кои-то веки мне может повезти.

Да ни фига!..

В преддверии праздника 8 Марта учительница истории подготовила презентацию, посвященную политическим деятелям — женщинам. Вообще-то, презентацию сделала я — вызвалась добровольно, чтобы получить пятерку и закрепить средний балл по предмету. Но об этом, естественно, никто не знал.

Нашу историчку — пожилую и интеллигентную Тамару Ивановну — я очень уважаю. И всегда слушаю раскрыв рот.

Она преподает с тех древних времен, когда школа еще была обычной — советской, общеобразовательной.

Как большинство пожилых людей, Тамара Ивановна плохо владеет компьютером. Зато выбивается из рядов здешних учителей порядочностью, блестящими знаниями предмета и принципиальностью.

Тут надо немного рассказать о скандале.

У Альки Мамедовой есть хорошая подруга Надя Зверева, та еще звезда. Тоже размалеванная, разодетая, наглая и тупая как пробка, но в их тандеме — ведомая. Надя забивала на учебу с самого начала года, то есть с момента, когда я впервые ее увидела, хотя, скорее всего, это началось задолго до нашего знакомства.

Не то чтобы мне не наплевать на Надю и ее прилежание, просто рассказываю, из-за чего весь сыр-бор.

Родители Нади щедро спонсируют школу и взамен ждут особого отношения к доченьке, но Тамара Ивановна наотрез отказалась завышать Надины оценки. И наш зверинец под предводительством Аллочки почти в полном составе ополчился на учительницу.

Перед третьим уроком эти идиоты куда-то спрятали пульт от проектора и чуть не сорвали занятие.

— Ребятушки, верните. Мы с Элиной подготовили для вас чудесный материал, — тихо сказала Тамара Ивановна, и я в очередной раз на собственной шкуре убедилась, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

До конца урока в меня летели бумажки, жвачки и оскорбления, а я лишь отстраненно смотрела в окно.

Утренний мороз сменился сильным ветром, наползли густые тучи, пошел мерзостный дождь. Мне хотелось домой. Не в свою пустую бетонную коробку, а туда, где станет легче. Где рядом будет тот, кто понимает, искренне любит и разделяет мои интересы. Где не страшно раскрывать душу. Где весело и легко…

На перемене Надя с Алькой прикопались ко мне по ничтожному поводу, толкнули в угол кабинета и завопили что-то про попутавшую рамсы историчку и мою помощь ей, но я глядела поверх их голов, все в то же окно. А потом устала слушать кудахтанье и просто послала неумных девиц на три буквы.

От удара кулака защипало в носу, пахнуло ржавым железом, заслезились глаза, что-то теплое легко и радостно закапало на темно-синюю толстовку.

Надя и Алька испуганно отшатнулись и юркнули на свои места, а мне пришлось подставить под нос ладонь и в изумлении наблюдать, как она переполняется, и с нее капает теперь уже на пол. Класс молча смотрел на меня.

Паша молча смотрел, и его серые глаза ничего не выражали.

Я сплюнула кровь под ноги, одной рукой поправила рюкзак и вышла.

В туалете сунула голову под струю холодной воды, долго зажимала нос, извела пачку салфеток».

Кошусь в овальное зеркальце возле настольной лампы — в нем отражается двойник вечно опухшего, разукрашенного фингалами алкаша из пятой квартиры.

Переносица отекла, сверху проступил еле заметный синяк.

Круто. Если это перелом, синяки проявятся и под глазами.

Отстиранная от крови толстовка сушится на батарее.

От злости и жалости к себе сводит скулы, душат слезы, но я, стиснув зубы, рычу:

— Не дождетесь! Плакать из-за вас, уродов, я никогда не стану!

***

Встаю, разминаю затекшие конечности и выдвигаюсь на кухню. Не включая свет, выворачиваю кран и выпиваю три стакана воняющей хлоркой воды.

Промзона за окном окутана мраком и точками белых огоньков, по далекому шоссе бегут вереницы автомобилей.

Концерт в «Боксе» вот-вот начнется.

Тишина и одиночество вязнут в ушах.

Бегом возвращаюсь в комнату, к иллюзорному уюту, создаваемому настольной лампой, глажу дремлющего на диване кота, набираю родителям короткое сообщение, что у меня все в порядке, и с ногами взбираюсь на скрипящий стул.

«На чем я остановилась?

Ах да…

Я свалила с занятий.

Пока шла до остановки, парка вымокла под дождем, в кедах хлюпало, капюшон не спасал — с волос потоками лилась вода.