Дорогой дневник
Шрифт:
С этим я бы поспорила, но лишь невесело усмехаюсь.
Для Альки мир, определенно, прекрасен. Ведь ее примитивный мозг не способен на глубокий анализ. Да о чем я — она им вообще не пользуется…
Девочки перемещаются к пульту, их шепот становится громче и превращается в визг, потому что ботаник, исполняющий обязанности звукача, обнаруживает, что флешка с минусовкой не открывается.
На душе становится тепло и радостно.
Неужели раз в жизни карма сработала так, как надо? Получайте расплату за мой нос, тупые овцы!
— Мы ни черта не успеем! — сокрушается красная как рак Зверева. —
— Надь, тихо, — пытается разрулить ситуацию Алька. — У меня же сеструха в консерватории учится. Она нам поможет. Сбацаем и без минусовки.
— Ну и? — откуда-то снизу раздается печальный голос.
Отвлекаюсь от созерцания благостной картины, свешиваюсь со стремянки и тут же проглатываю язык.
Паша Зорин протягивает мне ведерко с красной акриловой краской и терпеливо ждет, пока я отдуплюсь.
Он только что заговорил со мной! Впервые с тех пор, как я появилась в этой школе.
Спускаюсь, принимаю у него подношение и сдуваю челку со вспотевшего лба.
Я в замешательстве. Недавние грезы о нем еще слишком свежи в памяти, но его бездействие рассказало обо всем намного громче слов. Ему, как и всем остальным, просто плевать на меня, а все эти «гляделки» — не больше чем интерес исследователя к неведомой науке форме жизни.
Мне очень хочется ему нагрубить, сказать, что он обыкновенный трус, но я сдерживаюсь и даже изображаю искреннее желание разобраться с его вопросом.
— В смысле — «ну и»?
— Ты сейчас скалишься, потому что у девчонок проблемы с минусовкой, так? — уточняет он с плохо скрываемой яростью, и я теряюсь.
Явный наезд в его исполнении вынуждает отступить, и от иррациональной обиды щиплет глаза.
Он никогда не собирался становиться мне другом.
Ну почему я такая дура?..
— Э-э… Ты ошибаешься, — отвечаю осторожно, и голос подводит: срывается на хрип. — Мне просто название песни показалось забавным.
Я даю понять, что разговор окончен: отворачиваюсь и старательно малюю цветы уже на уровне лица, но Паша не отваливает — возвышается рядом холодной стеной и сражает ледяным парфюмом.
— А что не так с названием?
Вот черт. Привязался. Не стану же я рассказывать этому идеальному с виду существу о дерьме, плывущем по улицам нашего распрекрасного мира.
— С названием все нормально. Видимо, это со мной что-то не так.
Паша подходит ближе, обхватывает пальцами мое плечо, и я напрягаюсь.
— Я все время смотрю на тебя, Литвинова, и никак не пойму твоей проблемы. Симпатичная девочка, отличница, а постоянно нарываешься, выделываешься, ищешь неприятностей. Всех ненавидишь. Думаешь, что все вокруг уроды, да?
— А это не так? — Я позволяю себе на него посмотреть. Он не знает, куда деть руки и развязно засовывает их в карманы брюк. Неужели весь его апломб лишь для того, чтобы прикрыть волнение?
— Нет, не так… — тихо произносит Паша и отводит бездонные серые глаза.
На секунду мое сердце екает, но я тут же в красках припоминаю, как кровь лилась на пол из моей ладони, а Паша просто смотрел. Бездействовал. И не высовывался, как и прочие, хотя мог помочь.
— Нет. Это так! И ты такой же урод, как и все, —
громко и четко произношу я и отхожу от этого так похожего на принца ничтожества.Глава 10
15 марта, среда, вечер
«Дорогой дневник!
Сегодня меня ожидало настоящее потрясение.
Нет, это даже не потрясение. Это шок, ступор, нокаут и полная отключка…
В общем, нас сняли с двух последних уроков и снова отправили батрачить в актовый зал.
Под саундтрек из любимого мрачного аниме, звучащий в наушниках, я начала рисовать цветущую сакуру. Может, остальные декорации я и украшала из-под палки, но в эту вложу свою душу. Эта будет моей мечтой о весне: о смерти и освобождении, об обновлении и другой жизни…
На периферии слуха угадывалась возня Аллы, Нади и их приспешниц: девочки репетировали и завывали а-капелла какую-то муть:
“Как прекрасен этот мир, ты его мне подари,
Здесь весна и пенье птиц, и звенящие ручьи…”
Ну, кому как.
“Весна уходит. Плачут птицы.
Глаза у рыб
Полны слезами…” [7] — размашисто написала я под веткой сакуры, и класснуха тут же на форсаже прибежала с противоположного конца зала и одернула меня:
— Литвинова, что за упаднические настроения?.. У нас праздник, если ты забыла.
— Полина Викторовна, это Мацуо Басе!
— Закрась. Это нам не подойдет, — решительно отрезала она, и тут ее лицо озарила душевнейшая, похожая на паралич улыбка. Я даже не подозревала, что классная может так возрадоваться чьему-то присутствию. — Машенька, добрый день!!!
— Здравствуйте!
Я оглянулась, чтобы тоже узреть чудо — обладательницу хрустального голоска, и моя кисточка со шлепком упала на пол из ослабевшей руки.
В дверях стояла та самая низенькая девочка из автобуса, с довольно объемным животом, который я не разглядела тогда под ее свободной курткой, а за ней — Баг.
Прекрасный, расслабленный, сияющий Баг.
Мои мозги закоротило.
Я разглядывала происходящее из-за декорации, словно растерянный зритель, безнадежно опоздавший на начало сеанса.
“Машенька” ангельски улыбалась присутствующим, но Алька в два прыжка подскочила к ней и бесцеремонно утянула к сцене: