Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дорогой сновидений
Шрифт:

Как же это ранило его душу! Сильнее всех обид и проклятий родного мира, где даже само слово «колдун» было написано на знамени лишенных дара символами презрения и отвержения. Какая разница, ненавидишь или преклоняешься, когда и в том и в другом случае возводится грань, которую ничто не способно преодолеть, ибо она прочерчена не на земле, а в душах людей, их мыслях и чувствах?

— Шамаш! — вновь позвали его. На этот раз голос звучал уже совсем близко и не казался призраком, отблеском, подобным миражу, принесенным из неведомых краев легкокрылым ветром.

Колдун оглянулся.

— Да, летописец? — спросил он подходившего к нему караванщика.

— Ну, — тот неопределенно, чуть скованно повел плечами, поплотнее запахнул полушубок, будто

спасаясь от холода. — Я просто… Не знаю… — он качнул головой, не понимая, что он делал и почему, какая сила управляла им: воля богов или его собственная душа… — Я… - он, глядевший до этого мгновения себе под ноги, словно считая снежинки в покрове земли, наконец, поднял взгляд на Шамаша. — Мне почему-то показалось, что я Тебе нужен…

Несколько мгновений колдун молчал, глядя на Евсея внимательными, чуть сощуренными глазами, в которых поблескивали толи лучи света, толи пламень грусти. Шамаш не звал летописца. Да он никогда бы и не сделал этого, привыкший делить знания, уверенность, решимость, но никак не сомнения и грусть. Зачем? Это не уменьшит их, наоборот, увеличит в стократ.

Но уже сам приход караванщика, который доступным лишь ему образом понял, что нужен, помог колдуну взглянуть на многое иными глазами.

— Прости… — наконец, проговорил он. — Я привык действовать, а не стоять, сложа руки. Мне тяжело ждать неизвестно чего…

— Так не жди! — во власти порыва первого чувства, не успев задуматься над тем, что делает, воскликнул Евсей. Летописец внимательно следил за происходившим, и вынужден был признать, что ему не особенно нравилось то, как складывались пути легенды, писавшейся у него на глазах. Евсей хотел, чтобы бог солнца перестал быть сторонним наблюдателем и превратился в участника событий. Он верил, что лишь Шамаш и никто другой: ни добрая и заботливая богиня врачевания, ни мудрая повелительница памяти, ни великая госпожа Кигаль, — может провести дорогу, которая приведет всех их к спасению.

Колдун поднял на него взгляд, в котором была глубокая грусть по далекому, потерянному навсегда… Но Евсей все переиначил, увидев ее причину в том, что повелителя небес расстроила та бесцеремонная поспешность, с которой смертный принимал за Него решение, даже не задумываясь над тем, что может ошибаться перед ликом вечности. Он быстро проговорил:

— Я не должен был так с Тобой говорить, но… — он с трудом находил нужные слова, бросал фразы, едва понимал, что не в силах довести их до конца. А потом начинал все с начала, пытаясь вновь и вновь хоть как-то, пусть в самом блеклом, слепом свете донести до небожителя чувства, которые он испытывал, которые заставляли его продолжать, стремясь объяснить мир таким, каким он все видел. — То, что происходит сейчас… Мне… Нам всем очень тяжело и… Шамаш, мы… Мы позвали Тебя на помощь не только потому, что нуждались в ней. Ведь по разумному, нам следовало бы обратиться к госпоже Айе. Сон — Ее владения. Но… Ты… Ты привел подземных богинь…пытаешься нам помочь…

— Пытаюсь, — горькая усмешка скользнула по губам колдуна.

— Я… Я не так сказал… Я имел в виду совсем другое… — едва увидев ее, торопливо заговорил караванщик, поняв свою ошибку и стремясь поскорее ее исправить ее. — Ты… Ты помогаешь нам…

— Нет, — он не допускал ложь даже сейчас, когда, возможно, она была бы во благо. — Правда в том, что я не в силах ничего изменить, потому что не понимаю… Летописец, мне очень многое непонятно и неизвестно в происходящем сейчас.

— Спрашивай! Я с радостью отвечу!

— Дело не в ответах, — качнул головой колдун, — а в вопросе. Возможно, если бы я смог сложить его, то тотчас бы все понял. А так… — он качнул головой, потерянно глядя себе под ноги.

— Да, конечно… — кто он такой, чтобы объяснять повелителю небес, как Ему быть, что делать? В душе караванщика всколыхнулось чувство, которое, возможно, можно было назвать обидой, осознанием собственной ничтожности перед лицом великого. Но оно угасло так быстро, что Евсей даже не успел испытать

жалость к самому себе.

Шамаш заговорил вновь.

— Скажи… — все же, что бы там ни было, он продолжал искать. И был готов воспользоваться в этих поисках любой помощью, надеясь, что истина может быть где-то совсем близко, будучи невидна лишь потому, что скрывается за туманом непонимания. — За эти десять дней, что меня не было, в караване не происходило ничего необычного?

— Ничего, — Евсей пожал плечами. Он старался вспомнить хотя бы что-нибудь — тень на ветру, странный сон или непонятно откуда пришедшую мысль, но не мог. — Только мы никак не могли добудиться детей… И еще… Прямо перед твоим приходом… Атен заметил, что время вокруг каравана идет как-то не так, словно оно остановилось… Но он решил, что это Ты замедлил его бег…

— Да, верно, — колдун кивнул. — Мой путь был не близок, а я не хотел надолго покидать караван…

— Шамаш, а может быть… — ему вдруг пришла в голову мысль… Нет, это не простая мысль — озарение! — Может быть и там, за гранью яви, тоже кто-то изменяет течение времени? Может быть, дети не просыпаются всего лишь потому, что не знают, как долго спят? — это было так просто! И, в то же время, все объясняло. — И Ты не можешь найти путь к спасению потому, что он не нужен! Некого спасать! — караванщик был весь захвачен этой идеей. Его глаза горели, в голове, во всем теле было свободно и легко, как бывает лишь при приближении к истине. — Это лишь наши страхи! В последнее время произошло столько всего… И мы ждали продолжения череды бед. На самом же деле с детьми все в порядке! Нам достаточно просто подождать… — замолчав, он поджав губы, вдруг поняв, что ожидание это может продлиться и год, и два, и целую вечность, когда… "Нет, не так! — ведь госпожа Кигаль послала за спящими Ри и Сати. — Они расскажут детям о времени, и тогда… — но на этот раз чувство счастья было еще кратче, когда на смену облегчению пришла тяжесть новых сомнений: — А что если и они угодят в ту же ловушку времени? Что тогда?"

Евсей взглянул на Шамаша. В его глазах была мольба о помощи: "Ты же повелитель времени! — кричали они. — Сделай что-нибудь!"

Колдун отвел взгляд. Он все понимал. Все видел и слышал. Но сделать ничего не мог.

— Время… — вздохом сорвалось с его губ. — Оно подвластно мне в той же мере, в какой я нахожусь в его власти. Это словно замкнутый круг, разорвать который не в силах никто из знающих, что есть вчера, сегодня и завтра…

— Но ведь что-то можно сделать! — не выдержав, вскричал Евсей, и тотчас, ощутив укол вины, отвел взгляд, слишком поздно поняв, что его слова прозвучали как упрек, обвиняя бога солнца в том, что Он ничего не делает, хотя Ему бы следовало позаботиться о своих спутниках. — Прости, — прошептал летописец. Он менее всего хотел причинить боль душе Шамаша, которая, как он все явственнее видел, терзалась от невозможности что-либо изменить в ходе происходивших событий. — Я не хотел… Я хотел сказать… Что бы там ни было… Поступки людей определяются волей богов, которые идут одной дорогой с теми, кто выполняет Их поручения, так что…

— Это не… — не договорив фразы, он умолк, плотно сжав губы, качнул головой. Что делать, когда в душе не осталось веры? Искать или постараться обойтись без нее? Во всяком случае, не отнимать ее у других, которым больше повезло в этих поисках, ведь, может быть, она — единственное оружие, которое оставила судьба.

Впрочем, караванщик понял, что он хотел сказать, и так.

— Не правильно? Ты это собирался сказать? Потому что хочешь, чтобы мы чувствовали себя свободными? Но, Шамаш, служение богам — это ведь не рабство. Судьба — не цепи, а тропа под ногами… Ри и Сати… Они ведь исполняют поручение Твоей великой сестры, с решением которой Ты согласился, не потому, что их заставили это делать. Они верят, что поступают правильно, что им дан шанс спасти чужие жизни, и… Или ты беспокоишься, что они не выполнят возложенного на них поручения, что у них не хватит сил?

Поделиться с друзьями: