Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь

При первом взгляде на Пермскую губернию я заметил, что жители ее более, нежели жители прочей России, сохранили в себе русского духа. Они гостеприимны, радушны; все русское, вытесненное в других местах обстоятельствами и временами, здесь господствует во всей силе, во всей красоте старины заповедной. Здесь преддверие Сибири, той Сибири, которая, будучи удалена от тех мест, где более действуют, действовали иноземные нововведения, осталась по наружности тою же Русью, какою была за полтораста лет пред сим.

Милое радушие и редкая честность отличают пермского крестьянина от крестьян волжских, не говорю уже о живущих близ столиц. Надобно тому пожить в Сибири или в Пермской губернии, кто хочет узнать русский дух в неподдельной простоте. Здесь все – и образ жизни, и предания, и обряды – носит на себе отпечаток глубокой старины.

Был прекрасный летний день, когда мы ехали в Пермь по гладкой дороге. А что за дороги в Пермской губернии! Прелесть! Я не сравню их с самим шоссе: ровны, сухи, гладки, нигде не найдете ни одной рытвинки. Они устроены или из шлака, или из галек [78] , которые от езды сами собой разбиваются в щебень и потом как бы свариваются в одну массу. Чуть появилась где какая-нибудь неровность, тотчас же засыпают ее гальками, которые в большом количестве насыпаны по обеим сторонам дороги. Я всегда вспоминал пермские дороги, когда мне случалось проезжать по другим местам, где они дурны. В устройстве здешних дорог надобно отдать честь бывшему здесь губернатору Модераху [79] : он устроил их так, что теперь требуются только незначительные поддержки для того, чтобы они навсегда остались хорошими. Он проложил их даже в местах пустынных и там, где, как говорят старожилы, едва можно было проехать верхом, – теперь вы спокойно можете разъезжать в своей долгуше [80] и быть уверенными, что вам не встретится никаких препятствий, будь проливной дождь хоть в течение месяца.

78

Шлагом называется накипь, отделяющаяся при плавке чугуна или меди; он представляет ноздреватый и хрупкий камень; гальками – маленькие голыши, не более обыкновенного ореха. Их повсюду множество в Пермской губернии.

79

Он был губернатором лет 35 тому назад.

80

Долгушею называют изобретенный здесь тарантас. В Пермской губернии долгуши во всеобщем употреблении – в них ездят даже и в городах.

Итак, в прекрасный летний день быстро катилась наша долгуша по несравненной пермской дороге. Мы иногда любовались живописными окрестностями; говорю «иногда», потому что дорога большей частью шла лесом и беспрестанно то поднималась в гору, то опять спускалась с нее. Но где только перемежался лес, там представлялись глазам нашим чудные картины, совсем отличные от тех, которые мы видели в России. Говоря «в России», я сказал по-пермски; здесь, на распутии Европейской России с Сибирью, наши губернии зовутся не иначе, как Россия: «он приехал из России», «я буду писать в Россию» – подобные фразы вы услышите беспрестанно от жителей Пермской губернии.

Мы подъезжали к Оханску; верст за 14 до этого города мне особенно понравилось местоположение. Это именно то место, где находится село Очерский Острожек; на первом плане картины довольно широкая река Очер, или Ошшор [81] , извивается по зеленой долине; несколько деревень расположено по берегам ее. Вдали, направо и налево, идут горы, покрытые зеленью и пихтовыми рощами, такими угрюмыми, такими мрачными. Некоторые из гор стоят отдельно, и одна из них, находящаяся направо, очень высока.

81

«Ош-шор» на пермянском языке значит «медведь-речка». Может быть, такое название получила она от множества медведей, которые в старину жили по берегам её. Теперь их мало.

– Не знаешь ли, как называется эта гора? – спросил я у ямщика, показывая на гору, которая, имея чрезвычайно крутой скат, казалось, создана была для крепости.

– Это, барин, Чудское Городище. Тут, вот видите, жили прежние люди, что зовутся чудаками. Старики говорят, что тут был ихний город ли какой, завод ли, кто их знает – только там есть вал; вон, поглядите: из-за рощи-то его видно немножко.

В самом деле, несмотря на то, что я был от городища в 4 верстах, я мог разглядеть вал, который проходил по вершине горы и скрывался в роще.

– Возле вала есть и ров, да, знать, засорился; теперь где-где его видно – ну, да и то правда, давно ведь тут было жилье-то.

– А как давно?

– Как давно? – сказал, усмехнувшись, мой ямщик. – Да вот мой дедушка, что помер лет с 15 тому назад, а ему было, сударь, с 10 годами сто, так и он говорил, что и ему-то старики кондовые [82] сказывали, будто их деды и прадеды не помнят чудаков. Ну, да что вы, сударь, изволите спрашивать? Ведь, чай, сами знаете по книгам об чудаках-то…

82

Кондовый – прилагательное, употребляемое только в Пермской губернии, значит «самый старый старожил, коренной житель»; кондовый лес – значит бревна самые крепкие и толстые. В Сибири также употребляется это слово.

– Ну а что у вас говорят о них?

– Что говорят? Ну, тоже люди были и города; вот видишь, строили, этак вот как примером сказать, у нас Оханной или Пермь. Да вот за гордость наказал их Господь: все перевелись. А куда богаты были! Слыхал я, что у них золота, золота было, что у нашего брата соломы.

– За какую же гордость наказал их Бог?

– Да ведь они были враги Христовы; загордились, слышь, так, что задумали, будто, опричь их, и людей на белом свете нет. Ан вот, Христос-то и покарал, и отдал их землю народу православному.

– Что же, не находили ли вы кладов в городище?

– Какие клады, сударь! Ведь чудаки-то были колдуны; они заколдовывали свое золото. Правду сказать, пытались кое-кто из наших копать городище, да, кроме черенков и глины, ничего не нашли. А ведь все это заколдованная чудская казна. На других городищах, слышь, и углы вырывали, и шлак находили, а все это – их денежки.

– А разве есть у вас еще где-нибудь городища?

– Да как же не быть? Вот недавно проехали; теперь вот только за горой, не видно, а то в трех верстах от Острожка на той стороне [83] Очера есть городище. Да вот еще отсель будет верст 12, там на речке Казанке есть и городище, и вал, и ров как следует. Да в наших местах что! Нет, вот как лет с восемь я ходил из Сарапула с хлебом в Чердынь, так там городищ-то сколько видел!.. и не перечтешь. Там, слышь, у чудаков-то главное царство было. Да и по Иньве много городищ, а это в той стороне, где пермяки живут; ведь этот народец божий – родня чудакам-то. Слышь, только что Христову-то веру приняли, так уцелели. А то им бы вместе с роденькой-то своей не жить на белом свете.

83

На правой.

Горы, о которых я говорил, идут хребтом, и против них, верстах в полутора, возвышенность, которая, однако, гораздо ниже этих гор. Ложбина между этими двумя возвышенностями была, мне кажется, некогда руслом Камы, которая теперь течет от этого места верстах в 12. В этом убеждало меня, во-первых, что по всей этой ложбине нет леса, которого много на возвышенностях; во-вторых, что в ложбине почва земли иловатая и глинистая, когда на возвышенностях она каменистая; в-третьих, что городища расположены по этой горе; думаю, что такой торговый народ, как биармийцы, скорее бы построили свои города и укрепления на той реке, по которой производились у них и торговля и все сношения, нежели на горе в таком незначительном расстоянии от Камы. Впрочем, оставляя подробнейшее исследование об этом натуралистам, я возвращаюсь к своему пути.

Мы доехали до Оханска [84] , уездного города Пермской губернии, который расположен на возвышенном берегу Камы. Город маленький и чрезвычайно беден, потому что малое число жителей его не имеет никаких средств к улучшению его. В нем всего один каменный дом, да и тот казенный; из улиц немного получше та, через которую идет большая дорога, да и на той лачуга возле лачуги; окружные деревни гораздо лучше Оханска. Чтобы лучше показать незначительность этого города, довольно сказать, что у него нет даже городского выгона. Оханск сделан городом в 1781 г., т. е. во время открытия Пермского наместничества, – до того времени здесь было экономическое село Оханное, жители которого занимались преимущественно рыболовством. От этого произошло как само название города, так и герб его, представляющий рыбачьи сети.

84

Статистика города Оханска. Расстояние от Санкт-Петербурга – 2014 верст, от Москвы – 1340 верст, от Перми – 67 верст; пространства земли под домами и усадьбами – 80 десятин, выгона городского нет. Церквей: 1 каменная и 1 упраздненная деревянная. Улиц – 5, домов каменных – 1, деревянных –137, всего – 138; в том числе казенных: каменный – 1, деревянный – 1. Жителей обоего пола – 825 человек. Уездного училища нет; больница, со держимая Пермским прика зом общественного призре ния, на 25 кроватей.

Версты полторы ехали мы берегом Камы прежде, нежели приехали на перевоз; здесь Кама довольно широка (около 460 саженей), берега – совершенная пустыня: лес, лес и больше ничего. Редко-редко попадется на глаза вам бедная землянка рыбака и возле нее колеблющаяся на воде лодочка и раскинутая сеть. Кроме этих лодочек, ничего нет на Каме: река совершенно пуста; это не то, что на Волге, где круглое лето одно судно перегоняет другое и дощаники беспрестанно ходят то вверх, то вниз. Судоходство по Каме бывает по временам: во-первых, тотчас после вскрытия реки идет железный караван; за ним следует соляной, недели две спустя после вскрытия; во-вторых, в конце июня или начале июля идут суда с сибирскими товарами в Нижний на ярмарку; а потом в сентябре, незадолго до замерзания Камы, возят хлеб из Сарапула в Усолье, Соликамск и Чердынь. В другое время вы не увидите жизни на Каме, она вам представляется совершенно пустынною рекою. Я не знаю, какое-то грустное и вместе с тем высокое чувство пробивается в груди человека при взгляде на пустынную большую реку. Вот она тихо катит перед вами струи свои; возвышенные утесистые берега ее покрыты лесом; кругом пусто, ничего живого. Только течение реки и таинственный, однообразный шум деревьев навевает мысль о жизни природы. Река несет, несет свои никем не тронутые волны мимо диких берегов, а все нет конца им, и нет ни одной, которую бы прежде перерезал смело человек на челноке своем. Одна за другими несутся они из неиссякаемого источника, а все их много, все бесконечно число их. Приведите себе все это на мысль, когда вы стоите на диком берегу какой-нибудь пустынной сибирской реки, когда, держась рукой за вековую сосну, вы под ногами своими видите, как вода струится у подошвы утеса; потом оглянитесь на эти утесистые берега: вот река; тихая поверхность ее глаже зеркала, и эти берега мрачно отражаются в светлом лоне воды; взгляните на небо с его перистыми облаками и переливами света – оно утонуло в реке. Вглядитесь хорошенько, поймите жизнь всего этого, и тогда, в шуме леса, вы услышите слово о бессмертии; неувядаемая зелень сосен и лиственниц вам представится как эмблема вечности.