Достоевский над бездной безумия
Шрифт:
Если здоровый человек, воспринимая предметы или раздумывая над происходящими событиями, в первую очередь обращает внимание на общезначимые и, как правило, наиболее существенные их характеристики, то больные шизофренией могут выделять в воспринимаемых и осмысливаемых объектах аспекты, которые не улавливаются здоровыми, остаются для них скрытыми (латентными). Так, поговорка «меня не проведут за нос» однозначно понимается всеми взрослыми здоровыми людьми только в переносном смысле «никто меня не обманет». Ухо, приближенное к собеседнику при интимном разговоре в присутствии других людей, для любого человека может означать только то, что слушающий хочет услышать сообщение и вместе с тем предпринимает меры, чтобы оно осталось тайной для окружающих. В обоих случаях очевидное, всем понятное значение «раздражителей» явилось отправной точкой развития инцидентов. Ставрогин, игнорируя общезначимый смысл раздражителей, действует, откликаясь на их скрытый для здоровых, «латентный» смысл. Из поговорки он берет прямой, а не переносный смысл и буквально проводит за
Теоретически можно представить несколько возможных причин, по которым Ставрогин в своем поведении опирается на латентные свойства «раздражителей», характерных для провинциальной русской среды того времени. Во-первых, человек может не отреагировать на общезначимую условность раздражителя потому, что его интеллект не созрел для способности устанавливать абстрактные общественно значимые ассоциации. Он ниже по развитию того общества, куда он попал. Во-вторых, иностранец, не знающий местных условий, может реагировать аналогичным образом. В-третьих, очень умный человек с гибким мышлением и высоким интеллектом может улавливать как общезначимый, так и латентный смысл раздражителей и в качестве издевки над общественным мнением сознательно совершать нелепые и возмутительные поступки. И, наконец, в-четвертых, это может быть больной с нарушениями психики шизофренического круга, для которого латентный смысл раздражителя становится единственно актуальным. Любой случайный «сигнал», выделенный в той или другой ситуации, может стать фатально определяющим поведение. Человек реагирует на него, становясь как бы «рабом случайного сигнала».
Любой из разобранных нами вариантов происхождения парадоксальных ответов (кроме разве интеллектуальной неразвитости) не может быть полностью исключен как объяснение неадекватного поведения Ставрогина. В принципиальной возможности сочетания всех трех вариантов заключен тот художественный эффект, та тайна, та загадка его души, которой добивался Достоевский при создании его образа. Действительно, Ставрогин игнорирует общественные условности, он космополит, западник, он может издеваться и презирать окружающих. Однако в то время он был несомненно нездоров, на что указывают, с одной стороны, замечания во второй главе романа по поводу его задумчивости, отстраненности, непонятных изменений настроения, рассеянности, головных болей и т. д., с другой стороны, о нарушениях психики свидетельствует финал событий, выразившийся в глубоком нарушении сознания во время гауптвахты.
Среди сходных особенностей поведения Ставрогина и Гамлета общей для них обоих литературовед М. Б. Томашевский считает симуляцию сумасшествия. И если Гамлет действительно имитирует душевное расстройство в целях раскрытия преступления, связанного со смертью отца, то соображение, что Ставрогин «искусственно изображает» сумасшествие, сомнительно и, на наш взгляд, опровергается содержанием романа.
Прежде всего Ставрогин в отличие от Гамлета не имеет логически оправданного мотива для симуляции сумасшествия. Сознательный мотив его поступков – всегда удовлетворять все свои желания. Из этого следуют и возмутившие общество «шалости», и более серьезные его поступки. При более тщательном психологическом анализе его идеи оказываются обусловленными внешними и притом более незначительными, чем у обычных людей, случайными обстоятельствами. Как это бывает у больных шизофренией (даже в наиболее легкой форме ее течения), Ставрогин становится «рабом извне полученных сигналов». Его крайнее своеволие по законам болезни превращается в безволие. Вопрос о том, сознательно или бессознательно (импульсивно) поведение Ставрогина, Достоевский оставляет без ответа. Давайте попробуем ответить на него.
За импульсивностью поступков Ставрогина может скрываться, с одной стороны, неспособность различать добро и зло, с другой – невозможность сдерживать неожиданно возникшие побуждения. Сознательность же предполагает ответственность за антиобщественную деятельность. Из ранее описанных нарушений (если принять их болезненный генез) можно понять и формирование характерных для Ставрогина антагонистических идей, которые, как мы уже говорили в гл. II, подхватывают по механизму индукции Шатов и Кириллов как программы своих, расходящихся в разные стороны мировоззрений.
В мире идейных блужданий эпохи Ставрогиным актуализируются не основные, общезначимые и даже не привлекающие его лично идеи. В хаосе общественных мнений он случайно выхватывает еще латентные (только нарождающиеся) тенденции будущих идеологических платформ. Причем зародыши уловленных им идей, иногда противоречащих друг другу, логически и творчески развиваются им. Но ни одна из них не становится его убеждением, «идеей-чувством». Его идеи не «оживают», оставаясь холодной игрой ума. Его идеи, не ставшие «психологическими орудиями» для познания окружающего мира и самого себя, являются элементами его идеологического эксперимента, в котором ему, как точно уловил В. Н. Захаров, остается отчужденно «следить
за судьбами Шатова и Кириллова, за завершением своего эксперимента». [64]64
Захаров В. Н. Система жанров Достоевского. Л., 1985. С. 156.
Механизм реагирования на случайные латентные, обычно не воспринимаемые здоровым человеком качества людей, признаки окружающих условий проявляется как на эмоциональном, так и на волевом уровне. При эмоциональных нарушениях – это эмоциональная амбивалентность, при которой почти одновременно к одному и тому же лицу, событию и т. д. относятся противоположно (отрицательно или положительно). Такой человек последовательно во времени, но непоследовательно по знаку эмоции проявляет при общении с одним и тем же лицом то радость и удовольствие, то неудовольствие, раздражение и гнев. К тому же перепады настроения могут возникать так часто и быстро, что случайный наблюдатель будет воспринимать противоположные эмоциональные отношения к одному и тому же партнеру по общению как одновременные. По теории актуализации латентных раздражителей, больной, последовательно воспринимая партнера по общению, реагирует то на одни, то на другие его (чаще всего латентные) признаки.
Амбивалентность эмоций Ставрогина прослеживается по всему роману и проявляется в отношении практически ко всем другим героям. Непонятное для всех чередование симпатий и антипатий характеризует его взаимоотношения с окружающими. Эмоциональная амбивалентность очевидна и в одном из разобранных нами инцидентов. Так, протащив за нос старшину клуба, он не только не смутился, но напротив, весело улыбался. А потом внезапно задумался, подошел к оскорбленному и с видимой досадой пробормотал: «Вы, конечно, я право не знаю, как мне вдруг захотелось... глупость...» (10; 39). Его лицо также выражает его эмоциональную амбивалентность. Хроникер рассказывает: «...казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску...» (10; 37).
В отмеченной Достоевским маскообразности лица Ставрогина видится еще одна общая черта больных шизофренией с некоторыми героями Достоевского. «Маскообразность» свидетельствует об эмоциональной тупости и апатии, полном равнодушии и безучастности. Потеря способности эмоционального сопереживания может быть важным симптомом дефекта при шизофрении, свидетельствующим об утрате человечности, способности налаживать нормальные отношения с людьми.
Социальная оценка потери эмоциональности неоднозначна. Если идеальный христианин наделяется эмоциональной отзывчивостью и интеллектом, гармонически сочетающимися между собой, то, например, идеальный нацист – это аэмоциональный интеллектуально-волевой человек (с так называемым «нордическим» типом характера). Аэмоциональность Ставрогина предвосхитила этот идеал. В письме к Даше Ставрогин рассказывает о своих эмоциональных нарушениях: «...Лучше не приезжайте. То, что я зову вас к себе, есть ужасная низость... Мне вы милы, и мне, в тоске, было хорошо подле вас... Вникните тоже, что я вас не жалею, коли зову... В России я ничем не связан... я в ней, более чем в другом месте, не любил жить; но и даже и в ней ничего не мог возненавидеть!.. Я пробовал большой разврат... но я не люблю и не хотел разврата... могу пожелать сделать доброе дело и ощущаю от того удовольствие; рядом желаю и злого и тоже чувствую удовольствие. Но и то и другое чувство по-прежнему всегда слишком мелко, а очень никогда не бывает. Мои желания слишком несильны... любовь моя будет так же мелка, как и я сам...» (10; 513–514). Однако в отличие от апологетов нацизма Ставрогин не считает аэмоциональность своим достоинством, а видит в ней угрожающий признак утраты себя как личности и сравнивает свою эмоционально-волевую активность с щепкой, на которой нельзя переплыть реку жизни.
В этом письме Ставрогина, так же как и в странном поведении Версилова, эмоциональная амбивалентность идет параллельно с близкими по механизмам действия волевыми нарушениями. Явление, называемое в психиатрии амбитендентностью, заключается в том, что человек находится во власти противоположных побуждений, принимает взаимоисключающие решения и в ряде случаев осуществляет их. Версилов хочет подарить жене букет и одновременно растоптать его. Ставрогин принимает решение и делает попытку уехать в Швейцарию, но, не осуществив задуманного, возвращается домой. На протяжении обоих романов можно увидеть и другие примеры аналогичных противоречивых поступков обоих героев. За амбитендентностью также, по-видимому, стоит механизм актуализации латентных свойств предметов и явлений.
Если здоровый человек принимает обоснованное решение, опираясь на существенные, главные свойства, взвесив их все, то опирающийся то на те, то на другие случайно воспринятые латентные свойства больной не находит опоры для своих решений и немотивированно меняет их. Эмоциональной тупости и волевым нарушениям аналогична абулия (безволие), которая, как мы видели из письма, также характерна для Ставрогина.
Мы перечислили и разобрали такие особенности образа Ставрогина, как эмоциональная амбивалентность и холодность, волевая амбитендентность и безволие. Ставрогин как персонаж – это не пример из учебника по психиатрии, а художественный образ поразительной силы. В нем все перечисленные проявления, как и в живом конкретном человеке, могут быть выделены для разбора только путем искусственного отделения от других характерных черт его личности.