Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Я столь была безпокойна, опечалена, и толико же противъ него раздражена, что даже не понимала его словъ.

Я почитаю себя, сказала я ему, весьма нещастною. Я не знаю на что ршиться. Лишась, безъ сомннія, добраго имени, и не имя ни единаго платья, въ коемъ бы могла показаться, даже и самая моя бдность изъявитъ мою глупость всмъ тмъ, которые меня увидятъ; и необходимо принудитъ ихъ судить, что меня весьма искусно обманули, или что какъ въ одномъ, такъ и въ другомъ случа я весьма мало имла власти надъ моею вольностію и моими поступками. Я присовокупила еще съ такою же досадою, все увряетъ меня, что онъ употребилъ хитрость, дабы отвлечь меня отъ моего долгу; что онъ полагался на мою слабость и легкомысленность приличную моимъ лтамъ и на мою неопытность: что я не могу простить даже саму себя за сіе пагубное свиданіе; что мое сердце смертельно поражено тою печалію, въ которую погрузила я моего отца и мать; что лучше бы я лишилась всего въ свт, и всей моей надежды въ сей жизни, дабы быть еще въ дом моего отца, какъ бы со мной тамъ ни поступали; что взирая на вс его увренія, я усматриваю нчто подлаго и корыстнаго въ любви такого человка, которой употребилъ все свое искуство дабы отвлечь молодую двицу отъ священнаго ея долгу и въ то время, какъ великодушное сердце должно бы было стараться о слав и спокойствіи того, котораго оно любитъ.

Онъ съ великимъ вниманіемъ меня слушалъ, и не прерывалъ моихъ словъ. Онъ весьма искусно и на каждое возраженіе по порядку отвтствовалъ, и я удивилась его памяти.

Мои слова, сказалъ онъ мн, весьма его ободрили; и въ семъ то разположеніи, онъ мн отвчать будетъ.

Онъ чрезвычайно опечалился, получивши столь мало успха въ пріобртеніи моего почтенія и довренности.

Что же касается до моей славы, то онъ обязанъ мн чистосердечіемъ; она не можетъ быть и въ половину столько помрачена тмъ поступкомъ, о которомъ я толико соболзную, сколько моимъ заключеніемъ, не справедливымъ и безразсуднымъ гоненіемъ претерпннымъ мною отъ ближнихъ моихъ родственниковъ. Въ семъ то состоитъ предмтъ публичныхъ разговоровъ. Особливо поношеніе относится до моего брата и моей сестры; и о моей терпливости не иначе говорятъ какъ съ удивленіемъ. Онъ повторилъ мн и то, что уже писалъ нсколько разъ, что сами друзья мои были уврены, что я улучу какой ниесть случай освободиться отъ ихъ насилій; безъ чего вздумали ли бы они когда нибудь меня заключить? Но онъ не мене былъ увренъ, что общепринятое мнніе о моемъ свойств превозможетъ ихъ злосердье въ разум тхъ, кои меня знаютъ, и кои знаютъ побудительныя причины моего брата и моей сестры, и того презрнія достойнаго человка, коему меня предавали противъ моей воли.

Естьли у меня нтъ платья, то ктожъ думалъ, чтобъ въ такихъ обстоятельствахъ могла я имть другое кром того, которое на мн было во время моего отъзда! Вс госпожи его фамиліи почтутъ за щастіе снабдить меня онымъ въ теперешней моей необходимости, а впредь самые богатые штофы нетокмо изъ Англіи, но изъ всего свта, будутъ къ моимъ услугамъ.

Естьли у меня нтъ денегъ, какъ о томъ равномрно надлежитъ думать, то разв онъ не въ состояніи мн оныхъ доставить? О естьли бы Богу было угодно, чтобъ я ему позволила надятся, что наши имнія вскор соединены будутъ. Онъ держалъ банковой билетъ, которой я не примтила, и которой онъ тогда весьма искусно вложилъ въ мою руку; но разсуди, съ какимъ гнвомъ я его отвергла.

Его печаль, сказалъ онъ мн, столь же была неизреченна, какъ и удивленіе, слышать обвиняющаго себя въ хитрости. Онъ пришелъ къ садовымъ дверямъ, слдуя повторительнымъ моимъ приказаніямъ, такъ упрекалъ меня етотъ подлецъ! дабы освободить меня отъ моихъ гонителей; ни мало о томъ не думая, чтобъ я перемнила свое намреніе, и чтобъ онъ имлъ нужду въ толикихъ усиліяхъ къ преодолнію моихъ затрудненій. Я можетъ быть думала, что то намреніе, которое онъ оказывалъ войти со мною въ садъ, и предстать предъ моею фамиліею не иное что было, какъ токмо шутка; но я не справедливо судила, естьли о томъ имла такое мнніе. Дйствительно, видя безмрную мою печаль, онъ весьма сожаллъ, что ему не позволила проводить себя въ садъ. Его правило обыкновенно состояло въ томъ, дабы презирать угрожающія его опасности. Т, которые наибольше грозятъ, не бываютъ опаснйшими врагами на самомъ дл. Но хотя онъ зналъ, что будетъ убитъ, или столько получитъ смертельныхъ ранъ, сколько иметъ враговъ въ моей фамиліи, однако отчаяніе, въ которое я его ввергла моимъ возвращеніемъ, неотмнно бы принудило его слдовать за мною даже до замка.

И такъ, моя любезная, мн остается теперь только стенать о моемъ неблагоразуміи, и почитать себя не достойною извиненія за то, что согласилась на сіе злощастное свиданіе, съ толь смлымъ и ршившимся на все человкомъ. Теперь ни мало не сомнваюсь, чтобъ онъ не сыскалъ какого средства меня похитить, естьлибъ я согласилась съ нимъ говорить въ вечеру, какъ себя укаряю, что раза съ два о томъ думала. Злощастіе мое было бы еще несносне.

Онъ присовокупилъ еще, при окончаніи сихъ словъ, что естьлибъ я привела его въ необходимость слдовать за собою въ замокъ, то онъ ласкался, что тотъ поступокъ, которой бы онъ оказалъ, удовольствовалъ бы всю фамилію, и изходатайствовалъ бы ему позволеніе возобновить свои посщенія.

Онъ принимаетъ смлость мн признаться, продолжалъ онъ, что естьли бы я не пришла на мсто нашего свиданія, то онъ принялъ уже намреніе постить мою фамилію будучи сопровождаемъ поистинн, нкоторыми врнйшими друзьями; и что не отложилъ бы того дале, какъ въ тотъ же день, поелику не въ состояніи былъ взирать на приближеніе ужасной среды, не употребивши всхъ своихъ усилій, дабы перемнить мое состояніе. Какое намреніе могла я предпринять, любезная моя пріятельница, съ человкомъ такого свойства.

Сіи слова принудили меня за молчать. Укоризны мои обратились на саму себя. То чувствовала я ужасъ, воспоминая его смлость, то, взирая на будущее, я ничего не усматривала кром отчаянія и унынія даже и въ самыхъ благосклоннйшихъ случаяхъ. Удивленіе, въ которое меня погрузили сіи мысли, подало ему случай продолжать еще съ важнйшимъ видомъ.

Что касается до прочаго, то онъ надется на мое снисхожденіе, что я его прощу, но не желая утаить отъ меня своихъ мыслей, признался, что онъ весьма. былъ опечаленъ, чрезвычайно опечаленъ, повторялъ онъ возвыся голосъ и перемнясь въ лиц, что онъ необходимо долженъ былъ примтить, что я сожалла о томъ, что не пустилась наудачу быть женою Сольмса прежде, нежели видла себя въ состояніи возблагодарить такому человку, которой, естьли я позволю ему то сказать, претерплъ столько же ради меня обидъ, сколько и я ради его; которой повиновался моимъ повелніямъ и перемнчивымъ движеніямъ пера моего, [простите мн сіе, сударыня] денно и нощно, во всякое время, съ удовольствіемъ и такою горячностію, которая не иначе могла быть внушена, какъ врнйшею и отъ почтенія произходящею страстію… [Сіи слова, любезная моя Гове, возбудили во мн великое вниманіе] и все сіе длано, сударыня въ какомъ намреніи? [Колико моя нетерпливость усугубилась?] Въ томъ единомъ намреніи дабы васъ освободить отъ недостойнаго угнтенія…

Государь мой, Г. мой! прервала я съ негодованіемъ… Онъ прескъ мои слова; выслушайте до конца, любезнйшая Кларисса! Стсненное мое сердце требуетъ облегченія… Чтожъ касается до плода моихъ общаній, смю сказать, моихъ услугъ, то должно ожидать отъ васъ, ибо и теперь слышу слова ваши, кои сильно впечатлны въ сердц моемъ, что вы лучше бы лишились всего свта и всей надежды въ сей жизни, дабы еще быть въ дом столь жестокаго родителя…

Ни единаго слова не говорите противъ моего родителя! я не могу того снести…

Какъ бы съ вами не поступали? Нтъ сударыня, вы простираете свою легкомысленность превыше всякой вроятности, естьли бы вы токмо себ вообразили, что избжали быть женою Сольмса. И по томъ, я васъ отвлекъ отъ священнаго вашего долгу. Какъ! вы не видите, въ какое противорчіе васъ приводитъ ваша живость! Сопротивленіе оказанное вами даже до послдней минуты вашимъ гонителямъ, не защищаетъ ли вашу совсть отъ всхъ таковыхъ укаризнъ?

Мн кажется, государь мой, что вы чрезвычайно на словахъ разборчивы. Сей гнвъ гораздо умренне того, которой останавливается при изреченіяхъ.

Въ самомъ дл, любезная моя, что почитаемой мною за справедливой гнвъ, никогда не произходилъ отъ нечаянной вспылчивости, которую не весьма легко изобразить можно, но ето боле былъ принужденной гнвъ, которой онъ оказывалъ токмо для того, дабы привести меня въ страхъ.

Онъ возразилъ на сіе, простите, сударыня, я окончу все въ двухъ словахъ. Неужели вы не уврены, что я подвергалъ жизнь мою опасностямъ для освобожденія васъ отъ угнтенія? однако награда моя, по оказаніи всего того не естьли не извстна, и отъ прозьбы зависящая? не требовали ли вы того, (жестокой, но для меня священной законъ!) чтобъ моя надежда была отложена? разв не имли вы власти принимать мои услуги, или совершенно ихъ отвергать, естьли он вамъ противны?

Ты видишь, любезная моя, что со всхъ сторонъ состояніе мое хуже становиться. Думаешь ли ты теперь, чтобъ отъ меня зависело слдовать твоему совту, поелику я думаю такъ какъ и ты, что собственная моя польза обязываетъ меня не отлагать бракосочетанія?

Не сами ли вы мн объявили, продолжалъ онъ, что вы отрклись бы лтъ меня на всегда, естьлибъ ваши друзья съ вами помирились на семъ жестокомъ договор? Не смотря на столь ужасные законы, я заслуживаю нкую благодарность за избавленіе васъ отъ несноснаго насилія. Я оное заслуживаю, сударыня, и тмъ славлюсь, хотя бы къ моему нещастію васъ и лишился… Какъ весьма примчаю, что былъ онымъ угрожаемъ, и по той печали, въ коей я васъ вижу, а наипаче по договору, на которой могутъ склонить ваши родственники. Но я повторяю, что моя слава состоитъ въ томъ, дабы учинить васъ совершенною властительницею надъ всемъ. Я униженно испрашиваю у васъ милости, состоящей въ тхъ договорахъ, на коихъ я основалъ свою надежду; и съ равномрною же покорностію прошу у васъ прощенія за утомленія, причиненныя вамъ тми изъясненіями, коими столь искреннее сердце какъ мое чрезвычайно было поражено.