Досужие размышления досужего человека

Это невозможно осуществить, герр Вагнер, поверьте мне. Нельзя заменить музыкальной драмой все остальные виды искусства. Мудрый композитор должен поставить себе целью заставить нас, слушая музыку, забыть обо всех прочих актерских ухищрениях. Перевод И. Зыриной

Бремя белого человека! Должно ли оно быть таким тяжелым?

До чего дивная прогулка — пройтись солнечным летним утром из Гааги до Хейс-тен-Босх, «маленького лесного домика», построенного для принцессы Амелии, вдовы штатгальтера Фредерика-Генриха, при чьем правлении Голландия наконец сумела избавиться от рабской зависимости своим врагам и вступить в обещанное царство свободы. Оставив позади тихие улицы, обрамленные деревьями каналы с их жутковатыми баржами, проходишь сквозь приятный парк, где вокруг тебя толпятся олени с кроткими глазами, оскорбленные и негодующие, если у тебя в карманах ничего для них нет, даже кусочка сахара. Дело не в том, что они алчные, — их ранит недостаток внимания. «Я-то думал, он джентльмен, — словно говорят они один другому, если оглянуться, — внешне похож на джентльмена».

Их кроткие глаза преследуют тебя, и уж в следующий раз ни за что не забудешь. Парк переходит в лес; ты идешь по извилистым тропинкам и доходишь до ухоженного голландского сада, окруженного рвом, а в центре сада стоит чопорная старомодная вилла, которая простому голландцу представляется дворцом. Консьерж, старый солдат, низко кланяется тебе и знакомит со своей женой — величественной седовласой дамой, которая немного говорит на большинстве известных языков, когда речь идет о том, что находится внутри и имеет отношение к крохотному лесному дворцу. Ее умение поддерживать разговор не распространяется на вещи, находящиеся снаружи, за пределами леса: очевидно, такие мелочи ее не интересуют.

Она проводит вас в Китайскую комнату. Солнце струится в окна, освещая изумительных позолоченных драконов, что дерзкими рельефами выступают из отполированных до блеска лакированных поверхностей, украшая светом и тенью изящные шелковые вышивки, над которыми с бесконечным терпением трудились тонкие изящные руки. Стены увешаны рисовой бумагой с изображениями обычных сцен обычной китайской жизни.

И мысли начинают блуждать. Эти гротескные фигуры, эти карикатуры на человечество! Право же, комическое создание этот китаец, этот шут цивилизации. Как он подходит нашим фарсам, нашим комическим операм! Этот желтый младенец в широком безрукавном халате, проживший уже тысячи лет, а теперь переживающий странное второе детство.

Но он умирает — или все-таки нация просыпается, как после долгого сна? Такое ли он забавное безобидное существо, каким изображает себя здесь? А если нет? Представьте себе свежие соки, забродившие среди его трехсот миллионов соотечественников. Мы-то думали, он давно умер; мы думали, пришло время разделать его на части и разделить, предполагая лишь одну опасность — вдруг мы начнем ссориться между собой над его скелетом?

А вдруг все обернется, как в той басне про дровосека и медведя? Дровосек наткнулся в лесу на лежащего медведя. Сначала он сильно испугался, но медведь лежал совершенно неподвижно. Так что дровосек подкрался поближе и решился пнуть медведя — легонько, готовый в случае нужды бежать прочь. Ну точно, медведь мертв! А его мясо так хорошо на вкус, а его шкура так согревает бедного лесного жителя холодными зимними ночами. И тогда дровосек вытащил нож и приступил к делу. Но медведь вовсе не был мертвым…

Что, если китаец не умер? Если процесс разделывания послужил только для того, чтобы пробудить его? Мы узнаем это очень скоро.

Из Китайской комнаты седовласая леди ведет нас в Японскую комнату. Может быть, у нежноликой принцессы Амелии возникали смутные предчувствия о будущем, когда она планировала две эти комнаты с переходом из одной в другую? Японское убранство более гротескно и куда менее комично, чем у кузена-китайца. Эти чудовищные бесформенные борцы, эти боги с терпеливыми лицами и непроницаемыми взглядами! Это было здесь всегда, или только в связи с последними событиями мы проникаем в ускользавшие от нас раньше фантастические образы художника, творившего много лет назад на пороге своего бумажного домика?

Но главное, чем привлекает к себе Хейс-тен-Босх, — это великолепный Оранжевый салон, свет в который попадает из купола, вознесенного на пятьдесят футов над полом. Стены его буквально пылают картинами, главным образом дивной школы Йорданса — «Победа над пороками», «Время преодолевает злословие», — в основном аллегорическими, восхваляющими все добродетели, просвещение и прогресс. Как и следует в помещении с таким убранством, здесь состоялся знаменитый Конгресс мира, завершивший прошлое столетие. Трудно не улыбнуться, думая о торжественном конклаве вельмож, собравшихся, чтобы заявить о популярности мира.

Осенью того же года Европа решила заняться разделом Китая, христианские монархи проинструктировали своих солдат, распорядившись убивать мужчин, женщин и детей, чтобы впечатлить узкоглазых язычников превосходящей цивилизацией белого человека. И почти сразу же после этого началась Бурская война. С тех пор белый человек очень занят своими «экспедициями» и «миссиями» во всем мире. Мир, вне всякого сомнения, становится намного более изысканным. Мы больше не употребляем грубых слов. Даже грабитель изящно высказывается о «небольшой работе», которой собрался заняться, и можно подумать, что он нашел себе работу в деревне. Я не удивлюсь, если узнаю, что прежде, чем приступить, он читает молитву, а на следующее утро телеграммой сообщает беспокоящейся жене, что его дело увенчалось благословением.

До далекого Дня всемирного братства война будет продолжаться, а вопросы, которые обе стороны считают не важными, будут — под громкий звон фанфар — переданы в третейский суд. Недавно я беседовал о знаменитом финансисте с его бывшим секретарем. Помимо прочих анекдотов, он рассказал мне о некотором соглашении, из-за которого возник спор. Знаменитый финансист сам взял в руки документ и быстро произвел кое-какие подсчеты.

— Плюньте, — заключил он. — Тут речь идет от силы о тысяче фунтов. Когда-то можно побыть и честными.

Дело об одном-двух погибших рыбаках, дело о границах между бесплодными горными грядами мы передадим в третейский суд и будем гордиться своей добродетелью. Но за золотые рудники и хорошие пастбища будем сражаться, как и раньше, присовокупив слова о чести, чтобы придать делу респектабельность. И раз уж война неизбежна, гуманный человек возрадуется тому, что благодаря одной из таких вот блестящих находок — кажущихся столь простыми после объяснения — война будущего будет равно удовлетворительна для победителя и побежденного.

Во время дополнительных выборов, как заметил один остроумный писатель, не бывает поражений — только победы и моральные победы. Похоже, что эту идею уже подхватили. Война в будущем, очевидно, будет вестись на этих же условиях. Вот представьте: давным-давно из одной далекой страны некий генерал телеграммой поздравил свое правительство с тем, что враг не выказал ни малейшего желания помешать его отступлению. И вся страна возликовала.

— Ну как же, они даже не попытались его остановить, — говорили друг другу граждане, встречаясь на улице. — Да уж, задал он им жару! Спорим, они только обрадовались, что наконец-то от него избавились. Говорят, он сколько ни бежал, даже следа врага не увидел.

Вражеский же генерал, в свою очередь, тоже написал домой и поздравил свое правительство. Таким образом, победу можно бурно праздновать обеим сторонам. Удовлетворение — вот главный секрет счастья. Все, что ни делается, делается к лучшему, если только посмотреть на это под правильным углом. Такими и будут доводы. Генерал будущего пошлет телеграмму в свой штаб и сообщит, что рад возможности проинформировать его величество — враг, сумев подавить сопротивление, успешно преодолел границу и сейчас находится на пути к столице его величества.