Дождь из высоких облаков
Шрифт:
Андрей поцеловал ее в лоб, стремительно натянул брюки, вбил ноги в тяжелые ботинки.
Надежда встала на колени и начала их шнуровать, пока он натягивал свитер.
Он успел одеться и вооружиться, пока она завязывала шнурки.
Надя, стоя на коленях, обняла его ноги...
– Все, я пошел, – сказал Андрей, однако был не в силах двинуться с места и разорвать ее объятия.
– Не улетай от меня, сапсан!
– Через два часа мы закончим тренировки, – успокоил он. – Здесь никого не будет. Уйдешь через центральный выход. А теперь отпусти
– Отпущу, если вернешься.
Андрей молчал, и она разжала руки.
– Тебя ничем не удержать...
Он смотрел сверху, в самом деле напоминая большую ловчую птицу, и не двигался.
– Закройся изнутри!
Дверь открылась – в образовавшуюся щель упал сноп света из коридора – и закрылась.
Надежда стояла на коленях, будто молилась...
В четвертом часу утра ОМОН притомился и притупил бдительность. Народ практически удалили за вторую линию оцепления, и по темной улице бродили милиционеры, какие-то люди в гражданском, телеоператоры пытались взять у кого-то интервью.
Илья со старым чекистом стояли совсем близко от оцепления, укрывшись за машиной «скорой».
Три омоновца сошлись вместе – курили, разговаривали, и образовалась неширокая брешь: путь к театральному центру заслоняло лишь переносное ограждение с полосатой лентой.
Илья достал фляжку, сделал несколько глотков, сунул ее чекисту в руки и надел на голову белую шапочку.
– Илья Николаевич? – тоскливым громким шепотом позвал тот.
Сердюк махнул рукой и двинулся к ограждению неторопким шагом, вразвалку.
Два омоновца стояли к нему спиной, но третий все видел.
На его глазах Илья приблизился к ограждению и облокотился. Омоновец сказал что-то своим товарищам, и те обернулись...
В этот момент он перескочил преграду и пошел по асфальту, на ходу доставая фонарик.
– Куда? Стоять! – запоздало и негромко воскликнул омоновец, но остался на месте.
Илья включил фонарик и шел уже скорым шагом.
За его спиной у ограждения вмиг сбилась группа человек в десять милиционеров и гражданских. Но Илья уже был далековато, чтобы догнать и вернуть его...
Чекист выглядывал из-за машины...
Театральный центр наплывал как корабль.
Илья шел, чуть втянув голову в плечи и ожидая выстрелов с обеих сторон, и едва удерживался, чтобы не оглянуться.
До заветных дверей оставалось совсем немного, когда он споткнулся на выбоине в асфальте и, удерживая равновесие, с маху оперся рукой о багажник машины.
Завыла сигнализация, замигали тревожные желтые огни.
Он отпрянул в сторону и на секунду остановился – ничего страшного не произошло.
Из освещенного фойе, спрятавшись за колонну, за Ильей наблюдал боевик в камуфляже и маске.
Автомат был наготове, и палец на спусковом крючке...
Он увидел белую шапочку, хорошо различимую в темноте, и зеленое пятно фонарика.
Поднес радиостанцию к уху, сказал что-то на чеченском...
Илья не мог его видеть, и потому ему казалось, что в фойе никого
нет. Он приблизился к стеклянной двери, потянул за ручку – открыто...Помедлив, распахнул дверь, и сразу в живот ему уперся автоматный ствол.
Он снял и протер очки...
Надя стояла у двери и долго прислушивалась – в коридоре все стихло, и можно было уходить.
Она открыла замок, осторожно выглянула: яркий свет резал глаза и вплывал в комнату вместе с дымом...
Ей не хотелось покидать этого места. Полуосвещенный старинный диванчик притягивал взгляд и мысли.
Надежда вернулась, присела на край, погладила рукой полосатую обшивку и тут заметила солдатскую рубашку, повешенную на ножках перевернутого стула.
Вскочила, схватила ее – еще влажная, знакомо пахнущая ткань...
Быстро и аккуратно свернула, с трудом затолкала в сумочку, еще раз огляделась и вышла в задымленный коридор.
Каблуки застучали по лестнице...
В фойе стояло десятка полтора молоденьких солдат с вениками и швабрами – готовились к уборке помещения. Камуфляж на них новенький, необмятый, но глазами уже стригут – увидели Надежду, проводили взглядами стройную фигуру.
Ни на мгновение не отвлекаясь, она целеустремленно пересекла фойе, открыла дверь.
Предутренний холодный ветер мел листву. Надежда подняла воротник, засунула руки в карманы и гордо пошла через темный, пустынный двор.
Илья стоял в фойе один и озирался. У него потели очки, и он протирал стекла пальцами.
Мир вокруг был мутный и нереальный...
Два боевика в масках тащили тело Ивана за ноги – одежда задралась, руки откинуты назад.
Труп бросили возле Ильи.
У одного боевика на голове была зеленая повязка с арабской вязью, у другого бросалась в глаза эмблема на рукаве: на зеленом поле, вскинув голову, сидел поджарый волк.
– Возьми, – сказал тот, что с волком. – И уходи.
Илья протер очки, склонился над телом.
– Он же... мертвый!
– Ты хотел взять брата – возьми!
– Я хотел взять живого! – возмутился Илья. – Зачем вы убили его? Вы что сделали?
Волк на эмблеме ощерился.
– Твой брат сам виноват. – Глаза у боевика были стеклянными, движения заторможенными. – Сам захотел смерти. Бери и иди.
– Мне сказали, он живой! И только ранен! Почему его убили? За что? Вы что натворили?! Я заплатил деньги!..
Боевик меланхолично поднял автомат, наставил в живот.
– Как человека прошу, возьми и уходи.
Илья отвел ствол в сторону.
– Он мертвый! Какого черта? Как я понесу?
– На спину бери!
– Носилки давай! У вас есть носилки? Вот берите и несите теперь сами!
Боевик словно проснулся, в глазах возникло недоумение.
– Ты что, совсем дурной? Не понимаешь? Сейчас и ты будешь мертвый!
Другой, с повязкой, приподнял тело Ивана за руки.
– Бери!
Они вдвоем завалили труп на спину Илье, посоветовали: