Дождь
Шрифт:
Крупенников и Чугунов голые стояли на ледяной металлической плите, под которой трещал стоградусный мороз. Ступни подмораживало, индевели колени, и время от времени плиту отогревали, чтобы подсудимые выдюжили.
Огромный зал амфитеатром взбегал ввысь и, казалось, наваливался на этих двух закоченевших негодяев.
– Мы судим их потому, - сказал Старик, - что им не могли воздать должное на земле. И еще речь идет о жизни нашего друга Дождя, которого вы все знаете, поэтому мы имеем право судить их души, несмотря на то что они сами жертвы несчастного случая...
Дылда сидел здесь же и равнодушно смотрел на них, погруженный
– Пусть сами скажут!
– потребовали Ветры.
– Хватит в молчанку играть!..
– Можете говорить, - промолвил Седьмой.
– Я ни в чем не виноват!
– с дрожью в голосе выговорил Чугунов.
– Тут старались доказать, что я инициатор всех гнусностей, которые натворил мой приятель. Да, я любил ее и хотел поколотить вашего друга. Но разве я тронул его пальцем?.. Нет. Что же касается этой учительницы, то посмотрите на нее! Если кто-то и принес ей в жизни счастье, то сделал это я! А мотивы, фразочки, тайные мысли - это оставьте Достоевскому, надеюсь, кое-кто читал!.. (По залу пробежал возмущенный ропот.) Итак, на чем строит свои доказательства господин Обвинитель? На домыслах! Единственная вина моя в том, что я подталкивал приятеля своего к драке. Сознаюсь. Но это все. За что же меня подвели... к несчастному случаю?!
"Демагог, ох какой демагог! Вот зло-то откуда!
– подумал Старик.
– Умение переворачивать слова и понятия, менять сущности - это ли не дьявольская натура?!." Седьмой посмотрел на него, и Старик кивнул. Космическая пыль, тоже способ существования, правда, не индивидуальный... Возможно, у кого-нибудь и шевельнется сердоболинка. Что ж, жалко самой человеческой материи, которая тратит себя вот на такие гнилушки...
Старик навестил Дождя. Тот уже выздоравливал.
– Я больше не смогу вернуться?!.
– спросил он, увидев Старика и приподнимаясь на кровати.
Старик посмотрел на него и, помолчав, сказал:
– Можешь, то есть имеешь право, девять дней не истекли, а душа хоть и побитая, но жива...
– Спасибо...
– Дождь снова лег.
– А что с ними? Старик не знал, стоит ли ему говорить правду. Дождь формально имел решающий голос в определении их судьбы, а Старик уже отдал распоряжение и отменять его не имел права.
– Я лишил тебя решающего голоса в определении судьбы этих двоих, проговорил он.
– Ты не смог бы судить их объективно.
– Значит, космическая пыль...
– помолчав, произнес Дождь.
– Да, - кивнул Старик.
– Мне их жаль.
– Мне тоже, - согласился Старик.
– Почему же тогда пыль?
– Потому что душа их еще не завязалась, одна глина.
– Я их почти не знаю... Если бы спросить у нее?..
–
– Она здесь, - сказал Старик.
– Здесь?!.
– Дождь даже сел на кровати.
– Что случилось?! Дылда...
– Ты же знаешь, что такие вещи решаю я, - усмехнулся Старик.
– Но если она не хочет! Если она хочет жить, как все! Там, на земле!
– Тише-тише, сынок! Боже, какой ты ребенок!..
– Старик вздохнул.
– Вот так поговоришь с тобой и словно дома побывал. Спасибо тебе...
Дождь молчал, угрюмо глядя в стену.
– Мы ее спросим. Если она захочет вернуться, мы ее вернем. Там, на земле, ее еще ищут, и все получится как надо... А вдруг она не захочет? У нас ведь тоже не каждый раз бывает такая возможность. А посмотри, сколько претендентов! Да и женщин мы, в общем, не берем. Просто я тут с большим трудом выбил одно женское место. Все-таки огрубели мы... Да и библиотека у меня большая. И ты будешь спокоен...
– Ловко все это придумано...
– усмехнулся Дождь.
– Да, - согласился Старик.
– Кстати, у меня Первого Помощника нет. И тебе можно будет не мотаться бог знает где.
– Да ты прямо искусник... по части комбинаций! Неужели все ради меня?!
– Ну, не все. Мой Первый готовил заговор, Седьмой вовремя его раскрыл. Помощницу, то есть женское место, мне подарили к юбилею, он скоро будет, ну, а все остальное, твое возвращение например, это уж твоя заслуга исключительно...
– Ты же знал, - пробормотал Дождь.
– Мог бы... мог бы помочь...
– Он бы тебя все равно погубил, ты был обречен, он сильный, очень сильный.
– А ты говоришь, нет души!
– Нет! Удивительно, да?
– оживился Старик.
– Но нет! Есть тонкий, изощренный ум, есть злое сердце, а души нет! И знаешь, как бы он тебя погубил?
Дождь помолчал, глядя в сторону.
– Догадываюсь...
– Не в этот раз, нет! Тут она бы пешком до города дошла, а он еще мальчик, нет той силы, которая в нем накопится с годами. Вот тогда он сделает из тебя кишмиш. Я этого не хочу. Я бы этого не перенес, мой мальчик...
– Старик помолчал.
– У тебя будет время переубедить ее вернуться на землю. Правда, не уверен, что у тебя это получится, - Старик чуть хитровато улыбнулся.
– Ну, выздоравливай... У меня дела, еще забегу.
И он ушел. Дождь знал, что Старик уже сделал все, чтобы внушить ей, каким счастьем ее одарили, взяв сюда да еще пообещав вечную любовь. Она, глупенькая, ждет не дождется встречи с ним, ей сказали, что пока его нельзя видеть, как же, таковы порядки, а пока ее возят туда-сюда, показывают Африку, Австралию, она купается в облаках, пропадает в библиотеке, и Старик теплым воркующим голосом замечает философски, что чтение книг - самое лучшее занятие в небесах. Ах, сколько книг, ах какие книги! Рай, а не жизнь!..
Дождь поднялся, набросил белоснежный хитон, намереваясь разыскать ее, но тут же сообразил, что Старик наверняка предусмотрел и это и просто так выйти из палаты ему не удастся. Он не успеет сделать и двух шагов. А тут дорога каждая минута! Пройдет еще два дня, а на земле два месяца, о ней забудут, и угаснет ее тоска по дому. Она не понимает, что как ни хорошо здесь, но это тюрьма, долгая, тоскливая тюрьма, и лучше семьдесят лет на земле, чем вечность в небесах! Нет, как они ловко все устроили, науськали мальчишку...