Дождливое лето
Шрифт:
Самая ранняя открытка была датирована концом прошлого века. Долины и горы сплошь покрыты зеленью. Маленький городок несколькими своими улицами прижался к берегу бухты. На следующей открытке город разросся, появились дворцы, виллы, отели, доходные дома. Но леса и сады все еще укрывают горы и долины. Чем ближе к нашему времени, тем больше разрастался город, заполняя долины, карабкаясь на окрестные холмы, взбираясь в горы, тесня лес. Городишко разбухал, раздувался, ему стало тесно, словно опаре в деже…
Порубки, раскорчевки, карьеры, склады, гаражи, известковые печи, коптящие трубы, промышленные корпуса, свалки, покореженные оползнями подпорные стены и дома, дома, дома — плоские, почти все однообразно безобразные, неразличимые, безликие — на месте недавно бывших виноградников,
«Не сгущай краски, не нагнетай, не преувеличивай!» — словно слышу в ответ (и слышал в самом деле не раз). Ладно, пусть сгущаю и даже преувеличиваю, но что же дальше? Уже не опара, не квашня приходила на ум при виде этого неудержимого, как бы вышедшего из-под контроля роста, а т а с а м а я болезнь — одна из примет века, остановить которую — проглядев — большей частью не удается.
Но, может, еще не проглядели, не пропустили срок? Повернуть что-либо вспять невозможно, но хотя бы чуть-чуть повременить, чтобы прийти в себя, опомниться, чтобы не наделать еще больших глупостей…
Приходя в этот мир, мы принимаем его как данность — это так. Все, что было до нас, воспринимается большей частью умозрительно: история! Прошлое оказывает влияние на наши судьбы, но мы-то над ним не властны. Единственный наш выбор: вспоминать его добром или злом либо старательно вовсе не вспоминать. Даже сравнительно недавнее — лапти, зипун, косоворотка, буденовка, извозчик, паровоз, сабля, примус, керосиновая лампа… — воспринимаются как экзотика. Но, принимая сегодняшний мир как непреложную данность, как реальность, мы — каждый — застаем также какой-то кусочек прошлого, мелькает, оставаясь позади, какой-то последний вагон или полустанок, а там — лица, вещи, запахи, краски. А это заставляет сравнивать, думать о потерях… Да-да. Ведь беспрерывная цепочка человеческих поколений, меняющих среду обитания, — это потери и приобретения, потери и приобретения, утраты и находки — стук колес на стыках, когда один рельс остается позади, а другой тут же стелется перед тобой. И сомнение: не угодить бы в тупик. И вопрос: что ценнее — утраченное или приобретенное?
Недавно я вычитал рассуждение ученого-экономиста из Новосибирска:
«Масштаб события был далеко не сразу понят. Сначала казалось, что мир сталкивается с экологическим кризисом. Затем обнаружилась целая цепь глобальных кризисов: экологический, энергетический, сырьевой, продовольственный, демографический. И наконец мы начинаем сознавать, что стоим у рубежной ступени развития современной цивилизации».
Рассуждение слишком общее и широкое, чтобы применить его к нашему городку, да и вообще к этому родному мне теплому маленькому краю, и все же. Этот маленький, лелеемый, всем известный и многими любимый край можно ведь рассматривать как модель, как пример того, что вообще происходит на Земле. Ничего вроде особенного, но равновесие, извечная гармония в наших отношениях с природой нарушены и здесь. Слишком массированным оказалось человеческое воздействие.
Поэт словно провидел: я царь, я раб, я червь, я бог. Мы по-прежнему боимся штормов, но запросто можем загрязнить, изгадить море — что и делается; страшимся землетрясений, однако точим земную твердь, разрушаем горы, губим ледники; и повсюду сводятся казавшиеся бескрайними леса, обеспложиваются почвы. Пусть не по злому умыслу, но от этого не легче.
Так и здесь. Развернули строительство с самой благой целью: дать возможность отдохнуть, побывать у моря как можно большему числу людей. Но где предел росту и тому количеству людей, которое может принять это побережье? Не подумали, не спросили себя, не знали.
Что-то похожее случалось и раньше, но не было в руках такой мощи и не было нас так много.
Изменилось даже представление о пространстве. Ведь как выглядела крымская степь сто лет назад?
«…Вы охвачены одним бесконечным, необозримым лугом; несколько дней вы едете по нему и не можете из него выбраться. Тут ничего, кроме зеленой травы, ярких цветов, голубого неба и поющих птиц…
Какие тут птицы — не перечислишь и не увидишь… Но ты постоянно слышишь над собой многошумный шорох тысяч крыльев, и
все в одном направлении. Только степные туземцы всегда на глазах. Тяжелые дрохвы сидят бесчисленными стадами в нескольких саженях от дороги, точно отары баранов. Горбатые ястреба, пустельги, копчики, как разбойники в засаде, торчат на телеграфных столбах, на верстовых камнях, насторожив жадные глаза; шулики плавают, едва трепыхаясь над степью, высматривая мышей. Выше их, на исчезающей высоте, висят в воздухе черные орлы. Тут их десятки…Сверху движение и голос, внизу запах и яркая красота: внизу растут великолепные букеты фиалок, не наших бездушных и тощих, а настоящих пахучих фиалок, которыми славится Парма. Эти букеты лилового бархата рассеяны по зеленому бархату степи с щедростью, незнакомою нам, жителям севера…
Хоть очень редко, но попадались пахари. Эту безмерную степь бороздят кое-где плуги земледельца. Но смешно смотреть, как теряются они в степном пространстве. Везде почти дерут новину. Места так много, что не стоит возиться над почвой, истощенной несколькими посевами…»
Такое вот представление о пространстве. «Несколько дней едете и не можете выбраться», «безмерная степь», «места так много»… А теперь едва мелькнет за окнами вагона Сиваш, как в купе начинают собирать вещички: скоро Симферополь. Это если поездом.
Да что наши крымские расстояния, когда нефтяники на работу из Белоруссии в Западную Сибирь летают! Вахтовый метод. Расстояние меряется не верстами, а рублями, не трудными неделями тряского пути, а минутами полета.
Для Мицкевича Чатыр-Даг был «минарет вселенной», «падишах гор», а для нынешних визитеров, повидавших и Кавказ, и Памир, он так себе — горка.
Не стало птиц, степь не кажется безмерной, а усилия распахать ее — смешными. Все давно распахано, и степи как таковой попросту нет. Сказать об этом дурно язык не поворачивается — было бы несправедливо. Но никуда не денешься и от этих жестоких слов: сначала — мир сталкивается с экологическим кризисом, и наконец — мы начинаем сознавать, что стоим у рубежной черты развития современной цивилизации.
Птицы, звери, гады, травы оказались по ту сторону с в о е й черты, сошли на нет тихо, не кляня судьбу и не ропща. Но мы-то так не можем. Мы — умные, у нас историческая память и не просто инстинкт продолжения рода, а осознанная забота об отдаленном потомстве…
Разглядывая теткину коллекцию, я вспомнил и другое: как отец однажды читал вслух записки некой знатной петербургской дамы, путешествовавшей по полуденному берегу Тавриды в сороковых, кажется, годах прошлого века. Тут и о дебрях, и о глухомани, и об опасностях ночного пути. Но главное, что нас развеселило, так это то, что по нашим местам, вдоль побережья, где с интервалом пять — десять минут снуют троллейбусы, когда-то люди не просто ездили, но п у т е ш е с т в о в а л и.
Однако к чему все это? А вот к чему. Меня не покидает чувство, будто на моих глазах рушится старый дом. И, думаю, не один я испытываю это. В новом будет удобней: центральное отопление, горячая вода, мусоропровод и не нужно бегать во двор по нужде. Но не будет самого двора, старой алычи, которую малышня обносила еще зеленой, едва завязывались ягодки в апреле, не будет фонтана с непонятной надписью арабской вязью на светло-сером местном известняке, не будет ежика, который жил под верандой, не будет закутка в углу за сараями, не будет каменной арки с вмурованной в ее замке подковой — многого не будет. Может, и не надо? Может быть.
Но ладно. Это все — настроения и чувства. Ими никого не проймешь. Эмоциональный, так сказать, фон. А есть практическая сторона дела. И она в том, что под угрозой оказалось само будущее края. Края удивительного, прелестного, своеобразного, неповторимого (тут уместны любые слова), который называется Крымом, а еще точнее — Южным берегом Крыма. Состояние этой узкой прибрежной полоски земли вызывает особенное беспокойство.
Все ее богатство в красоте, которая умиляет и привлекает столь многих; в горах, которые прикрывают побережье от холодных ветров; в море, которое вместе с этими горами создает здесь оазис, где зреют гранаты и смоквы; в лесах, которые делают воздух целебным и питают источники и ручьи.