Драфт. Часть первая: build

— Ясно все с тобой, — сказала Селина.

В ожидании пока он придет в себя, она, сложив на груди руки, стала расхаживать по комнате. И вид при этом девушка имела довольно задумчивый. А размеренное и сосредоточенное хождение по кругу создавало впечатление, будто этот процесс в чем-то мог помочь ее раздумьям.

— До-оро-ога-а! — остановившись, вдруг протянула она, видимо передразнивая начало фразы, сказанной Даниэлем. — Я тоже привыкла думать, что дорога ему, но, как говориться, все течет, все меняется, и со временем даже отцовские чувства претерпевают изменения. Я расскажу тебе, как все было. Все, с самого начала. Может, тогда ты поймешь смысл моей злости и моего разочарования. Слушай, — судорожно и глубоко вздохнув-выдохнув, как будто приготовилась нырнуть в холодную воду, Селина начала свой рассказ:

— Ну…начну я пожалуй со своего отца, чтоб ты понял каким он был человеком там, в реале, до того как стал всемогущим Мастером-Создателем этого Мира. У меня есть подозрение, что по настоящему он в жизни любил только себя, а все остальные чувства, которые он испытывал, и которые принято называть любовью, к женщине там, к ребенку, были обусловлены всего лишь элементарными инстинктами и его желаниями. К этому мнению я пришла после долгих раздумий и сопоставлений известных мне фактов из его жизни. Он всегда был немного… странным, погруженным в себя человеком. Нянчился с каждой свой идеей, даже в ущерб отношениям с близкими людьми и важным повседневным делам. И он всегда добивался своего, даже там, где, казалось бы, достижение поставленной задачи в принципе было невозможно! Я думаю, он обладает… ну, гипнозом, что ли, умением внушать людям свои мысли, навязывать свою волю. Вот, например, моя мать. Она была потрясающе красива. Говорят, я на нее немного похожа, глаза там, нос, овал лица. Но не волосы… вместо моих, темно-русых, представь золотые локоны, — Сэл усмехнулась и как бы про себя очень тихо произнесла:

— Вот только их, эти ее золотые волосы я и помню… — затем, чуть помолчав, продолжила уже обычным голосом:

— К тому же она была из очень состоятельной семьи с верхнего уровня, а отец в те времена жил на нижнем. Где уж они умудрились встретиться, я не знаю. Но, ты пойми главное — все, что произошло потом с ними, в реале практически невозможно! — Селина всплеснула руками и снова начала свое движение по кругу, видимо, пытаясь успокоится и, подбирая слова для дальнейшего рассказа.

— Да, это невозможно, что бы красавица из высшего общества, к тому же я знаю, что она была не милой и доброй, а взбалмошной и капризной, ушла из семьи к не очень-то привлекательному внешне мужчине с нижнего уровня! Но вопреки всем законам общественного мнения, и даже здравого смысла, он ее заполучил. Вот! Это первая странность в жизни отца. Следующая странность — в его стремительной карьере. Ты, наверное, не знаешь, но люди десятилетия своей жизни кладут, что бы чего-то добиться. И только самые талантливые из них, самые трудолюбивые, самые упорные в результате могут позволить себе переселиться на более высокий уровень. На один! А вот мой папаша всего за два года умудрился перебраться с низа на самый верх! При этом, будучи совершенно никому не известным программистом, он за такое краткое время стал ведущим специалистом одной из крупных корпораций, которая производила летательные аппараты — аэромобы там, межгородские лайнеры, что-то космическое. Ну, и третья странность. После такого невероятного взлета, добившись всего, чего только можно добиться в жизни, он все бросает. Скучно ему стало, что ли? И ставит перед собой, казалось бы, совсем невыполнимую задачу. Но и ее он выполняет. До его открытия, все общение, сбор, хранение информации в инете шло через комп, то есть через посредника, а отец нашел возможность выводить сознание напрямую в вирт, притом полностью сохраняя личность входящего, — немного помолчав, Сэл добавила:

— Да, могу еще назвать одну странность, правда, по сравнению с предыдущей гениальной, эта кажется незначительной, но мы, в какой бы дыре не жили, никогда особо не нуждались в деньгах. Хотя отец, как уволился из судостроительной корпорации, нигде больше не работал. Ну, все, хватит о нем. Теперь о моем коротком пребывании в той жизни, — и, посмотрев на Даниэля, как будто пытаясь понять все ли ему ясно из рассказанного ею, продолжила дальше:

— Родилась я на одной из улиц среднего уровня, но это время почти не помню. Мои первые более-менее осмысленные воспоминания начинаются лет с четырех, а тогда уже мы жили на самом верху. Помню просторные комнаты, по которым я бегала, с большим количеством мягкой мебели. Уж не знаю, конечно, сколько ее там было на самом деле, но пружинистую поверхность, чтобы попрыгать, я находила везде. Родителей в той обстановке я почти и не запомнила. Отец редко бывал дома, он тогда, как раз, работал на корпорацию. Мама… ее тоже не было рядом, занятие, которому предавалась она, называлось — светской жизнью. Что это такое и, чем она занималась конкретно, я так и не поняла. Но почти все свое время я проводила с няней и ждала родителей, редкое общение с которыми всегда превращалось в праздник — много игрушек и сладостей. Но эта наша жизнь длилась не долго. Уже к моим семи годам мы с отцом оказались одни, мама нас бросила после того, как папа оставил престижную и хорошо оплачиваемую работу ради собственного проекта. И не было ни скандалов, ни шумного выяснения отношений — он ее просто отпустил, она тогда уже стала ему не интересна. У него на тот момент были совсем другие приоритеты.

В результате мы оказались на нижнем уровне, в убогой квартирке в одну комнату, где он отгородил куском пластика угол для меня. С того времени я фактически была предоставлена сама себе. Нет, конечно, отец меня по-своему любил и заботился обо мне. Пока я была маленькая, он даже выкраивал минут пятнадцать, перед тем как уложить меня спать, что бы почитать книжку или посмотреть мультики вместе, а потом обязательно целовал в лоб или щеку. И даже баловал иногда, покупая сладости или какие-нибудь приятные мелочи.

Но я росла, а он все больше погружался в свои дела, и со временем наши короткие посиделки перед сном прекратились. Отец все чаще, проверив с утра наличие еды в холодильнике и быстренько решив насущные проблемы, забивался в свою часть комнаты к компу и больше не обращал внимания ни на что. Я уходила в школу, приходила обратно, отправлялась гулять, ела, читала, ложилась спать — он не обращал внимания. До сих пор помню его пустой взгляд, если я не успевала решить с утра какие-то возникшие у меня проблемы, вклинившись где-то между счетами на воду и набором заказа еды в супермаркете, а обращалась к нему в течение дня! «— А? Что?» — все, что я слышала от него, притом сопровождалось это хлопаньем глаз, будто только что проснувшегося или тяжелобольного человека, — на этих словах Селина всхлипнула и порывисто провела ладонями по щекам, вытирая пробежавшие слезы.

Видимо утверждение, что все эти события происходили давно и уже не очень-то ее волнуют, было не совсем верным. Но пересилив себя, она продолжила свой рассказ:

— Мне еще повезло. Моя компания на улице, в которую я попала, когда мы переехали, состояла из ребят, мечтающих вырваться с нижнего уровня. И мы, по крайней мере, неплохо учились. У нас не принято было грубо выражаться и увлекаться выпивкой или наркотой, как в других уличных компаниях. Где-то в это время… нет, чуть раньше, в нашем доме стали появляться папины друзья. Я помню их лет с десяти. Сначала они мне жутко мешали. Я, к тому моменту, уже не была маленьким ребенком, и в наличии имелся полный комплект качеств положенным мировоззрению подростка — мнительность, раздражительность, комплексы неполноценности. И два чужих мужика, которые прижились в нашей единственной комнате, меня, естественно, просто бесили. Мне неловко было ходить мимо них в туалетный отсек, зная, что мое журчание будет слышно. Спать ложилась в самой закрытой пижаме, страшась, что когда усну, высуну из-под одеяла голые руки или ноги. Да даже переодеваясь, мостилась так, чтоб меня точно не было видно из-за пластиковой перегородки, и залезала на стол, который стоял в самом углу моего закутка! — после этих слов девушка невесело рассмеялась.

— Впрочем, со временем я привыкла к ним, причем настолько, что перестала обращать на них какое-либо внимание, тем более что и вели они себя так же, как и отец. Просто стала воспринимать их — как три приставки к компу. Один из них, правда, симпатичный такой был, подвижный, всегда возился с какими-то детальками, кажется, его звали Эндрю. Он, видимо, жалел меня. Я слышала несколько раз, как он потихоньку выговаривает отцу, что тот не интересуется моей учебой. Да, еще когда я была помладше, он роботов движущихся из всего подряд для меня собирал. Второго, Джеда, я, пока не перестала обращать на них внимание, боялась, хотя ничего плохого он мне не делал, и даже не разговаривал толком со мной. Но у него были настолько жуткие черные глаза, а их взгляд холодный и колючий, что они даже снились мне в кошмарах. Да и лицо у него было… — Селина подняла ладони и резко поводила ими вдоль своих щек и лба, пытаясь, видимо, показать каким оно было:

— Как будто рубленое — резкими углами. А сам он был очень крупный, хоть ростом и не выше отца, но такой… квадратный, с толстой шеей, с мощными плечами. Этот Джед бывал у нас чуть реже того первого, иногда приходил с синяками и ссадинами. За компом сидел мало, чаще к нему что-то прикрепляли, какие-то пластины и проводки. И в своем полудетском воображении его чертами я наделяла монстра Франкенштейна, про которого тогда читала, — глубоко вздохнув, и как бы переключившись с одной мысли на другую, девушка продолжила:

— Вот таким было мое детство, а в восемнадцать я влюбилась. На тот момент я окончила школу, и поступила в экстернат универа, собственно, как и вся наша компания. Мы были воодушевлены первыми успехами во «взрослой» жизни, строили планы. Вот в такое радостное для нас время к нам в компанию попал новенький мальчик. И живя на позитиве тех дней я, конечно же, не могла в него не влюбиться. Не буду рассказывать тебе подробно о дальнейших двух годах, скажу только, что возлюбленный мой, — Сэлл досадливо усмехнулась, — оказался полным уродом! Но это я сейчас так говорю, а тогда просто… умирала изо дня в день, мучаясь сначала, от горячей любви к нему, затем от ревности, а потом от злости и разочарования. Я до сих пор не могу понять, как человек говорящий о любви, может так поступать! — при этих словах в голос девушки опять вернулась злость.

— За то время, что мы были вместе, он трахнул, наверное, каждую девчонку, которая ему не отказала, и в нашей компании и со стороны. А я, дурочка, изводила себя придирками, что это во мне что-то не так, что это я делаю что-то неправильно… — злость в тоне опять преобразилась в грусть, видно в воспоминаниях Сэлл сейчас жалела ту себя — молоденькую, глупую и беззаветно влюбленную.

— И вот, настал тот злосчастный день, когда он заявил мне, что устал от моих истерик и ревности и, что он бросает меня. Он, видишь ли, встретил другую, более ласковую и, конечно же, более красивую. После его ухода я почувствовала сначала слабость, потом головокружение и боль в левом плече от которой онемела рука. Я решила, что просто перенервничала и легла в постель. И вот именно с того момента я уже помню дальнейшее плохо — звуки пробивались, как сквозь вату, зрение стало расплывчатым, а сознание медлительным. Обнаружил тогда меня Эндрю. Это я, в общем-то, помню. Но вот когда прилетела скорая, и как меня забирали в больницу — уже нет. Следующее воспоминание — это уже ночь там… последняя в реале. Как отец плачет и просит прощения, гладит и целует мне руки. А у меня не было сил ответить ему, успокоить. Я не понимала тогда, почему он винит себя. Затем опять провал и уже Джед несет меня на руках аккуратно и бережно, а я, в своем бредовом состоянии, все не могу вспомнить, почему в детстве так его боялась. А потом, наша комната. Перед глазами только потолок, видимо от слабости я даже не могла повернуть голову. Меня положили прямо на пол, и я увидела склоненные ко мне озабоченные лица отца и его приятелей. Они спешно, порой неловко переругиваясь, стали прикреплять ко мне те пластинки с проводами, которые раньше крепили к Джеду. К голове, к рукам, к ногам, по всему телу, в общем. Очнулась я в красивой комнате на кровати. Но все вокруг было каким-то ненастоящим, нарисованным, что ли — плоским. Да и я сама была такая же — вся в профиль и передвигающаяся как краб — бочком, — под эти слова Селина рассмеялась и попыталась изобразить, какими чудными были ее движения.