Драфт

– Хлоя… – тяжело дышит он.

– Ни слова, – шепчу.

– Но у меня нет презервативов.

Его глаза встречаются с моими.

– Я здорова. И… я уже пару лет на таблетках.

– У меня тоже все в порядке.

– Тогда… Мы можем без него, да? – Замираю в ожидании его ответа.

Жду, что сейчас Эштон скажет мне остановиться. Но он удивляет меня, когда притягивает к себе для поцелуя.

Мой рваный вздох нарушает тишину в автомобиле. Громкий стук сердца, звучащий в унисон с его, оглушает. Я обхватываю его твердый член и медленно опускаюсь, вбирая сантиметр за сантиметром.

Мы одновременно стонем, как только я впускаю его полностью. Громко и так утробно. Эштон упирается лбом мне в ключицу и словно задерживает дыхание.

– Боже, Хлоя, – сдавленно выдыхает он.

Я приподнимаюсь, практически полностью выпуская его, а затем вновь вбираю в себя, на этот раз немного резче. С губ Эштона срывается еще один стон. И этот звук подстегивает меня начать двигаться резче. Я снова и снова раскачиваюсь на нем, пока Эштон сжимает кулаки и тяжело дышит. Он матерится мне в шею, и я шепчу:

– Кто-то обещал потерять контроль.

Эштон поднимает на меня глаза, в которых сейчас так много эмоций, и сквозь зубы произносит:

– Ты ощущаешься так чертовски приятно. Но я боюсь причинить тебе боль.

На мгновение он прикрывает веки.

– А ты не бойся, – шепчу я, начав двигаться на нем намного быстрее.

– Хлоя, – произносит он, положив ладони на мои ягодицы. Одновременно с этим его губы находят мои. И хоть он стал инициатором поцелуя, вся власть сейчас у меня. Эштон позволяет мне задавать темп и полностью решать, что будет дальше.

Его руки сжимают мою задницу, и я стараюсь не думать ни о чем. Не вспоминать то, что было. Но разум не хочет отключаться. Он то и дело подкидывает мозгу воспоминания той ночи, когда Фрэнк изнасиловал меня. На переднем сиденье своего красного «доджа».

Моя теория о том, что ужасные воспоминания нужно просто перекрыть счастливыми, дает трещину. Мой разум отказывается открывать место чему-то новому, удерживая меня в темнице из страшных событий, мешающих мне обрести свободу.

Я замедляюсь, пока по щекам водопадом льются слезы. Их поток кажется мне нескончаемым, и с моих губ срывается громкий всхлип.

– Милая, – слышу обеспокоенный голос Эштона.

– Я не могу, – сквозь всхлипы произношу, немного заикаясь. – Прости, но я не могу.

Он аккуратно приподнимает меня, заставляя почувствовать пустоту без него внутри, и сразу же крепко прижимает к своей груди. Его губы касаются моих волос, пока мое тело сотрясается от рыданий.

Утыкаюсь ему в область сердца, что колотится так, словно турбина у гоночного «феррари», вцепившись в тонкую ткань рубашки, и просто даю волю слезам, которые копила в себе столько лет. Даю волю боли, гневу и адским мучениям, что были моими лучшими друзьями последние три года. Даю себе разрешение не думать о реакции Эштона. Позволяю подумать лишь о самой себе.

Эштон ничего не спрашивает. Просто оставляет на моей макушке поцелуи, пропуская сквозь пальцы мои волосы. Он поглаживает кончиками пальцев мою спину, окутывая своим теплом, как защитным куполом.

Я уверена, в его голове сейчас тысячи вопросов. И еще я точно знаю, что его напугала моя реакция.

Господи, надеюсь, после этой моей истерики он не станет импотентом.

Я не прощу себе этого.

Боже. Еще один повод для слез.

Проходит целая вечность, прежде чем я прихожу в себя. Ну или мне просто больше нечем плакать. Набираю полные легкие воздуха и, не отрываясь от его груди, тихо рассказываю свою историю:

– Фрэнк изнасиловал меня.

Из-за гула в ушах мой голос звучит приглушенно. Но я все равно слышу скрежет зубов Эштона и ощущаю, как от одной этой фразы подо мной напрягается его тело.

– Это… будет долгая история.

Эштон целует меня в макушку, прижимая к своей груди. И я продолжаю:

– Мне было девятнадцать. Я только-только поступила в академию нью-йоркского танца. И думала, что оказалась в какой-то сказке. Так все было хорошо. До той ночи. – Я набираю полные легкие воздуха. – Это была какая-то вечеринка в доме богатенького друга Фрэнка. Отец открывал отель в Лондоне, в Канаде, и мы поехали с ним. После сделки Фрэнк вдруг решил повидаться со своим одноклассником и взял меня с собой. Я чувствовала себя некомфортно: куча незнакомых мне людей. Громкая музыка. Алкоголь…

Я шумно выдыхаю и зажмуриваюсь от омерзительных фрагментов в памяти.

– Все… все играли в бир-понг и бутылочку, и я пыталась делать вид, что мне все нравится, ведь у меня только-только появился парень, да еще и сын прокурора, который помог моему отцу встать на ноги после затяжного пьянства. Мне хотелось – правда хотелось! – стать нормальной, ведь отец был счастлив, когда я рассказала ему, что познакомилась в Нью-Йорке с парнем. Фрэнк красиво за мной ухаживал, и какое-то время мне даже казалось, что у нас с ним все будет хорошо. Но чем больше проходило времени, тем сильнее я понимала, какие мы разные. Но я боялась, что, если отец Фрэнка разорвет договоренность с моим отцом, мне придется снова видеть его запой. После смерти матери папа был раздавлен, играл в покер, много пил. Проиграл большую часть своего состояния. У него начались проблемы с подрядчиками и компаньонами, никто больше не хотел иметь с ним дел. И когда в моей жизни появился Фрэнк, все наладилось. Портить это мне совершенно не хотелось.

Эштон ничего не говорит, продолжая перебирать мои волосы. Его злость выдает лишь потяжелевшее дыхание.

– В ту ночь… Я больше не могла там находиться, но Фрэнк был так пьян, что не слышал моих просьб уехать. Я не могла найти свою сумочку, зато мне удалось найти ключи от арендованного им автомобиля, поэтому я решила спрятаться от вечеринки там. Какое-то время я просто наблюдала за всем происходящим сквозь окно, но затем вырубилась. А когда проснулась… – Я начинаю часто и коротко дышать. – Фрэнк лежал на мне и трогал меня пальцами. Я просила его остановиться, но он расстегнул джинсы и, придавив меня весом своего тела, резко вошел в меня. Я кричала, что мне больно, но он снова и снова врезался в меня как умалишенный. А когда все закончилось, Фрэнк выбросил презерватив и пересел за руль. Он посмотрел на меня взглядом, полным отвращения. И я смотрела на него так же. Внизу все саднило, но самая большая рана была у меня в сердце. В ту ночь оно будто превратилось в камень. Я хотела убежать, но он закрыл двери и сорвался с места, выжав педаль газа в пол. Сказал, что у него все еще стоит, потому что из-за моих криков он не получил удовольствия, а затем… – Я шумно выдыхаю, не в силах сдерживать новый поток слез. – Затем он схватил меня за затылок и притянул к своему паху, чтобы я взяла у него в рот. Это было настолько омерзительно, что я была уверена, что меня стошнит прям в процессе. И когда я захлебывалась его спермой, а с его губ срывались стоны, мы сбили человека…

К концу предложения, на меня накатывает еще одна волна рыданий. Я зажмуриваюсь, пытаясь контролировать их, но мне слишком больно. Я отрываюсь от груди Эштона, чтобы взглянуть в его глаза. Они сейчас темнее тучи.

– Теперь… Теперь тебе будет противно быть со мной?

Я жду, что он начнет осуждать меня. Скажет, что я сама виновата в произошедшем. Или спросит, почему я все еще с ним. А затем все равно осудит. Ведь обычно так и случается. Фрэнк не раз повторял мне, что я сама виновата. Что он лишь сделал то, чего я сама хотела. Что это все из-за меня…

Помню, как смотрела фильм «Счастливые девочки не умирают» и восхищалась смелостью героини Милы Кунис. Всю жизнь она пыталась сбежать от воспоминаний о групповом изнасиловании. Всю жизнь слышала от общества, что она сама виновата. И верила в это. Пыталась начать новую жизнь. Внушить себе, что все это было лишь плодом ее фантазии и что ее не насиловали. Но правда всегда всплывает. Как бы сильно ты ни пытался ее скрыть. И та бедная девочка набралась храбрости. Она дала отпор обществу. Отстояла свою честь.