Драфт
Шрифт:
– Я боюсь, – едва слышно шепчет она.
– Знаю. Я тоже. Давай бояться, но вместе?
ГЛАВА 23
HAUSKEY, HOPE TALA – ONE MINUTE
Я лежу в постели, прижимая к себе Хлою. На ней одна из моих футболок, ведь я не отпустил ее переодеться на виллу, не желая больше расставаться с ней. Ни на минуту. Ее волосы распущены и разбросаны по моей груди, а рука и нога обвивают мое тело.
Она согласилась улететь со мной, и мы оба решили, что соберем вещи позже, а сейчас нам нужно поспать.
За почти три года я и позабыл, каково это – иметь возможность вот так кого-то обнять. И это… странно.
Наверное, я должен сейчас быть счастлив, что она осталась со мной. Вот только меня гложет то, что каждым своим поступком я предаю нас с Лизой. Нарушаю данную ей клятву. Будто забываю о ней.
А так не должно быть.
Аккуратно вытаскиваю руку из-под головы Хлои и поднимаюсь с постели. Я не стал смущать ее и лег в кровать прямо в брюках, поэтому сейчас убираю в карман телефон, который лежит на тумбочке, и выхожу к бассейну, предусмотрительно прикрыв за собой дверь.
Здесь так тихо… Полная луна на темно-синем небе ярким сиянием подсвечивает воду в бассейне, которая неторопливо покачивается на легком ветерке. Тишину нарушает лишь шум шелестящих листьев кустарников, растущих вдоль балкона. Сажусь в одно из кресел у него и достаю айфон из кармана. Несколько раз кручу его в руке, прежде чем набираюсь храбрости и нажимаю кнопку вызова.
– Эштон? – доносится удивленный голос на другом конце линии.
С губ срывается тяжелый вздох, а глаза заполняют слезы.
– Все в порядке, сынок? На часах за полночь.
– Да, – откашливаюсь. – Простите, Сэм. Я… не подумал.
– Ничего. Совру, если скажу, что ты меня не разбудил. Но я совсем не возражаю. Что случилось?
Я вскидываю голову к небу, зажмурившись и пытаясь не дать волю слезам. Ведь какой-то придурок решил, что мужчины не плачут. Набираю полные легкие воздуха, выдыхаю и повторяю вновь. И так несколько раз, пока не нахожу наконец силы произнести:
– Я целовал другую.
Мне просто нужно было сказать ему об этом.
Мне просто нужно, чтобы он сейчас разочаровался во мне.
Мне просто нужно его позволение. Позволение утопиться к чертям в этом бассейне.
Сэм – единственная причина, по которой я еще не сдох. Ведь я пообещал ему, что буду жить, несмотря на то, что его дочери больше нет с нами. Он, можно сказать, в свое время заменил мне родного отца. Всегда был добр ко мне и давал советы. А я… Я даже не смог уберечь его дочь.
Только представьте, какое у человека огромное сердце, раз он не прикончил меня собственными руками, а лишь попросил жить во имя Лизы. Хотя, если поразмыслить, то последние три года я живу в муках. И возможно, Сэм все-таки не так уж добр, как мне казалось.
Просто дать мне умереть – слишком легкий способ наказания за то, что я позволил Лизе погибнуть. А вот жить и хотеть сдохнуть, каждое утро чувствовать, как ты гниешь, а твое сердце превращается в кусок дерьма…
Да, лучшего способа наказать меня и не найти.
– Хорошо, – ровным голосом произносит Сэм, и мои брови улетают к небу.
– В каком смысле «хорошо»? – в недоумении интересуюсь я.
– Сынок, прошло уже три года.
– Всего три года, – перебиваю его, специально
сделав акцент на слове «всего». – Сэм…– Нет, Эштон. Если ты думал, что я сейчас буду тебя осуждать, то ты плохо меня знаешь. И вот это обидно. А то, что ты нашел девушку, которую тебе захотелось поцеловать, – это… правильно.
– Сэм, я женат на вашей дочери.
– Моя дочь мертва, ваш брак аннулирован.
От слова «мертва» мне приходится вновь зажмуриться и начать коротко и часто дышать.
– Эштон, ты три года не прикасался к женщинам. А тебе всего двадцать семь. У тебя вся жизнь впереди.
– Это не так, – протестую сквозь зубы.
– Нет, это так.
– Три года – слишком маленький срок.
– А какой не маленький? Существует какой-то определенный временной промежуток, по истечении которого тебе будет дозволено снова полюбить? Будильник сработает или как ты узнаешь об этом?
Я устало выдыхаю, уже жалея, что позвонил ему.
– Сэм, вы не понимаете.
– Я все понимаю, – обрывает меня он на полуслове. – Я тоже потерял жену. Много, очень много лет назад. Были ли у меня женщины за это время? Не уверен, что ты действительно хочешь знать подробности моей сексуальной жизни, но они были, Эштон. Я не святой. Другое дело, что я никем не заменил Бриттани в своем сердце, ведь всего себя отдавал нашей дочери. Хотелось бы мне сейчас разделить старость с кем-либо? Невероятно. Но мне шестьдесят два, сынок. Я старый лысый маразматик, на которого уже не заглядываются красотки. Даже те, которым за шестьдесят.
С моих губ срывается смешок, и Сэм тоже смеется в трубку.
– Послушай, наше сердце… Оно огромное. Стоит впустить в него кого-то, и ты сможешь убедиться в том, что там хватит места на всех. На любимую женщину, на детей, которые, я надеюсь, когда-нибудь у тебя появятся, на внуков. И это совсем не означает, что для того, чтобы открыть им сердце, нужно будет выбросить оттуда любовь к Лизе. Нет. Любовь безгранична, Эштон. Если сейчас твое сердце бьется чаще при виде какой-то девушки, то борись за нее. Позволь себе полюбить вновь. Когда твое сердце будет наполнено любовью, в нем просто не останется места для ненависти к миру и самому себе.
Делаю глубокий вдох, каждой клеточкой тела ощущая внутреннюю борьбу с самим собой.
– Расскажи мне об этой девушке, – просит Сэм, выбивая из легких воздух.
– Она… – Я тяжело сглатываю и шепчу: – Она прекрасна.
– Хорошее начало. – По голосу понимаю, что он улыбается, и уголки моих губ тоже дергаются.
Я рассказываю ему обо всем, что происходило последние несколько недель. О нашем знакомстве. И о том, что почувствовал, когда обнимал ее в своей постели.
Постепенно ненависть к себе отступает, и к концу нашего телефонного разговора я чувствую какое-то облегчение.
Поблагодарив Сэма за разговор, я сбрасываю вызов и еще несколько минут тупо гляжу перед собой. В бирюзовой прозрачной воде бассейна, подсвеченного по периметру ярким светом, отражается контур луны. Это так меня завораживает, что некоторое время я не двигаюсь, а затем просто поднимаюсь с кресла и, сняв брюки вместе с боксерами, прыгаю в воду. Подплываю к другому бортику и завороженно наблюдаю за спокойной гладью залива. Увлеченный собственными мыслями, не замечаю, как в дверях появляется Хлоя.