Драфт

Некоторое время мы оба молчим, пока я вновь прокручиваю в голове то, как могла бы сложиться моя жизнь и жизнь Эштона, если бы тогда я думала не только о том, что мой отец может потерять все. Все могло бы быть иначе, наберись я тогда смелости и расскажи все ему.

– Тебе было страшно.

– Да, но это не умаляет моей вины. Я обвинила Эштона в эгоизме, хотя сама ничем не лучше. И все это… это меньшее, что я могла сделать, – шепчу. – Не для себя. Не для Эштона. Я сделала это… для Лизы.

От осознания того, какой глупой я была, слезы вновь начинают течь по щекам, словно мощный водопад. От печали сердце колотится как ненормальное. А от чувства вины дыхание становится рваным.

– Все закончилось, – шепчет папа, вновь притягивая меня к своей груди. – Тише. Он понесет свое наказание и проведет в тюрьме много лет.

Мне все еще не верится, что я больше не боюсь. И что я наконец могу вдохнуть полной грудью.

Мы с отцом потратили больше полугода для того, чтобы отыскать хоть какие-то доказательства причастности Фрэнка к смерти Лизы. Отсмотрели тысячи фотографий и видео в социальных сетях, чтобы найти следы пребывания в Лондоне нас с Фрэнком той ночью. Мы обзвонили тех, кто был на вечеринке, слетали в Канаду и провели множество часов за просмотром видеокамер. Мы сделали все, чтобы он ответил за содеянное.

За помощь следствию мне не дали даже условный срок. Я отделалась лишь исправительными работами. Но все это неважно. Ради справедливости я была готова сесть за решетку.

И пусть это не вернет Лизу… Это хотя бы докажет, что каждый ублюдок в конце-то концов получит по заслугам.

Ни одна женщина, что пережила насилие, ни за что на свете не расскажет об этом. Из-за осуждения общества, страха и чувства стыда. Вот только стыдно должно быть тому, кто насилует. А быть изнасилованным – это не про стыд. Это про боль, страх и ужас. Это про годы вопросов «почему именно я?» и про часы психотерапии, чтобы принять, что на этот вопрос нет ответа, ведь причина не в тебе.

Любой человек, переживший насилие, абьюз или травлю, не виноват в том, что с ним это произошло. И важно помнить об этом. А еще о том, что действительно близкие люди поддержат тебя. Не нужно бояться их осуждения.

Меня зовут Хлоя Маккалистер, и я больше не боюсь.

ГЛАВА 31 JACK CORNELL – BACK TO YOU

Хлоя

Четыре часа спустя «джет» моего отца приземляется на частном аэродроме Лос-Анджелеса. Коротко и часто дыша, покидаю борт и бегу к ожидающему меня «мерседесу», пока ноги дрожат, а сердце норовит улететь в небо вместе с этим маленьким самолетом позади меня.

Пока водитель везет меня к «Иглз-центру», за окном автомобиля стремительно проносится вечерний Лос-Анджелес. Огни высоток вокруг озаряют дорогу разноцветным сиянием, раскрашивая дождливый город яркими красками.

Всю дорогу я пытаюсь нормализовать дыхание, но не выходит. Волнение перед встречей с Эштоном охватывает каждую клеточку моего тела. Нервно истязаю ремешок сумочки, будто бы он в чем-то виноват, и до боли кусаю губы.

Я просто больше не могла ждать. Больше не хотела ждать. Мы были в разлуке слишком долго. И еще одного дня я просто не вынесла бы.

Не хочу я, чтобы как в «Хатико». Хочу хеппи-энд. Теперь он может быть. Может же, правда?

«Мерседес» тормозит у ледового дворца, я сразу же распахиваю дверь и выбегаю на улицу, под мерзкий моросящий дождь. Бежать на шпильках довольно сложно, но мне плевать. Мне нужно его увидеть.

Я не очень хорошо ориентируюсь в пространстве, а, учитывая свою взвинченность сейчас, и вовсе не понимаю, куда мне бежать. Но громкое «Хлоя» дает мне знак, и я поворачиваю голову на звук.

Невысокая блондинка в белом хоккейном джерси машет мне рукой, стоя под козырьком. Вглядываюсь и узнаю в ней Эбби, сестру Эштона. На глаза наворачиваются слезы, которые я тут же пытаюсь смахнуть, но тщетно. Стоит ей побежать мне навстречу, наплевав на дождь, как они начинают потоком струиться по щекам.

Эбби крепко обнимает меня, заставляя почувствовать поразительное ощущение свободы. И я позволяю себе разрыдаться в ее объятиях.

– Эштон предупреждал меня, что ты любишь плакать, а я не верила.

– Прости. – Я отстраняюсь.

– О, и о том, что ты вечно извиняешься, он тоже меня предупреждал.

С моих губ срывается смешок.

– Я так рада, что ты прилетела, – шепчет она, глядя на меня своими небесными глазами, а затем снова притягивает к себе.

– Спасибо, что ничего не сказала ему о том, что я приеду.

– Если честно, я не сказала, потому что не была уверена, что ты решишься. У тебя сегодня был сложный день.

– Ты удивилась моему звонку?

– Нет, – тихо произносит Эбби. – Я на протяжении одиннадцати месяцев ждала его.

Еще некоторое время мы обнимаемся, не обращая внимания на усилившийся дождь, после чего все же разрываем объятия.

– Мне нужно было время, – выдыхаю.

– Вам обоим оно было нужно. Но молю, скажи, что больше – нет.

– Это уже не от меня зависит, Эбби.

– Поверь, – усмехается она, – от тебя.

Я улыбаюсь. Впервые за долгое время. В груди разливается тепло от мысли, что увижу его. Смогу прикоснуться. Вдохнуть родной аромат вишни.

– Пойдем, матч вот-вот закончится. Нужно успеть до конца.

Киваю и следом за ней направляюсь внутрь.

Яркие белые софиты освещают огромную арену, полностью заполненную болельщиками в разноцветных джерси. Сегодня здесь проходит финальная игра плей-офф, в которой на льду встречаются «Орлы» Лос-Анджелеса и «Тигры» Детройта.

Понятия не имею, что такое плей-офф, но, видимо, что-то невероятно крутое, учитывая количество людей на трибунах. Не знаю, как давно началась игра, ведь я никогда прежде не смотрела хоккей и уж тем более не была в ледовом дворце. Но атмосфера здесь сравнима с теми мурашками, которые проносятся по телу, когда ты приходишь на концерт. Гул болельщиков и азарт в их глазах будоражат кровь.

Мы занимаем места на трибунах, где уже сидят друзья Эштона, которых мне представляет Эбби, но от волнения я не запоминаю всех, а затем устремляю взгляд на лед, пытаясь отыскать его. И когда нахожу, сердце пропускает удар. На нем белое джерси с орлом на груди, на плече номер восемнадцать, на голове шлем с прозрачным визором, сквозь который мне хочется увидеть сияние его глаз, но тщетно. Он двигается слишком быстро.

Сейчас Эштон несется к воротам противника, и я тяжело сглатываю, любуясь тем, как величественно он выглядит на льду.

Боже, как я скучала.

Не знаю, сколько сотен раз я порывалась увидеть его и наорать. Приехать к нему и избить кулаками за свое разбитое сердце. Или просто позвонить и молчать в трубку, как маньяк в «Крике», пытаясь силой мысли передать ему всю свою боль. Но не делала этого, прекрасно понимая, что стоит мне увидеть его или даже просто услышать родной голос, как я сорвусь.