Драконов бастард

Серый магистр мог бы еще долго сопротивляться, хотя количество боевых заклинаний в его посохе и жезле стремительно приближалось к нулю, а вновь пополнить боезапас у него не было никакого шанса. Обреченность этой борьбы вырисовывалась все яснее. Тобиус не мог телепортироваться, не мог убежать и победить тоже не мог, потому что банально не владел заклинаниями, способными нанести ощутимый вред такому существу, как гьенджойлин, нестабильному и способному быстро менять телесную структуру по собственному желанию. Решившись, Тобиус сбросил с себя все защитные чары.

— Жизнь за свободу! — закричал он, когда меч устремился на встречу с его шеей. Волшебник зажмурился в ожидании смерти, но смерть решила заставить его подождать еще немного.

— Говори.

Тобиус глубоко и с удовольствием вдохнул, словно приговоренный к смерти, чью амнистию объявили лишь перед тем, как палач опустил топор.

— Я освобожу тебя от службы, а ты не станешь меня убивать. Честная сделка — твоя жизнь на мою.

Лицо гьенджойлина скрывала бамбуковая шляпа, и магический слуга наблюдал за волшебником сквозь небольшую решеточку на уровне глаз. Тобиус же не мог даже разобраться в том бурлящем бесформенном сгустке энергии, который заменял мечнику ауру, и хотя бы предположить, каков будет ответ. Эта абсолютная неизвестность походила на пытку.

— Знаешь ли ты, волшебник, как я стал рабом Шивариуса?

От нервного напряжения правое веко Тобиуса дернулось.

— Он… он предложил тебе то же самое, что и я?

— И с моей помощью он убил моего прежнего хозяина, и уже много лет я его раб. Угадай, как мой прежний хозяин получил меня в услужение, волшебник?

Едва-едва забрезжившая надежда на удачу быстро погасала.

— Я… я… вот! — Тобиус полез в сумку и вытащил оттуда деревянный многогранник с тридцатью гранями, на каждой из которых была нанесена глифа. Такие предметы использовались для того, чтобы выявлять в волшебниках редкий провидческий дар. У Тобиуса сего дара не обнаружилось, но многогранник со времен обучения все еще валялся на дне сумки практически забытый. — Бросишь тридцать раз, так, чтобы я не видел, и составишь себе новое имя! Будешь свободен! Клянусь именем Джассара!

— Надо же. Шивариус подготовился гораздо лучше, у него было больше полусотни игральных костей с такими закорючками, и он пообещал мне тоже самое, что и ты. Но как только я открыл ему свое имя, он просто испепелил кости. Не трать сил, маг, я сильнее, и я тебя убью.

— И останешься рабом на годы… на века! — в отчаянии закричал Тобиус, понимая, что смерть вновь спешит к нему навстречу, стремясь наверстать упущенное.

— Мое рабство постоянно, лишь хозяева меняются.

— Но я честно могу помочь!

— За последнюю тысячу лет я не встретил ни одного честного волшебника. Вы — лживая порода.

— Я — честный! — закричал магистр, делая шаг вперед.

Гьенджойлин парил над полом на том клубящемся дымном облаке, которое заменяло ему ноги. Меч, более длинный и тяжелый, чем рыцарское копье, был опущен, а в темноте под бамбуковой шляпой тлело два внимательных уголька.

— В прошлом я сам открыл Шивариусу свой лоб — воистину он был очень убедителен, в отличие от тебя, но, став моим хозяином, он запретил мне повторять что-то подобное.

Не медля более ни секунды, Тобиус ударил Каменным Кулаком. В бою гьенджойлин легко уклонился бы от летящего куска камня в форме сжатой пятерни, но он не сдвинулся с места. Обломки бамбуковой шляпы разлетелись в стороны, а сгусток дыма над широкими плечами очень быстро принял форму головы. Как и все остальное тело, голову опутывала сеть магических иероглифов; широконосое лицо с восточными глазами и длинными клыками, торчащими из-под толстой нижней губы, венчал узкий лоб, на котором слабо мерцал столбец из трех сложных знаков. Они лишь отдаленно походили на иероглифы индальской каллиграфии, и Тобиус видел их впервые в жизни, но полный смысл имени открылся ему немедленно, как и любому волшебнику, который бы на них посмотрел.

— Эйшубэйхвань.

— Хозяин желает дать мне новое имя? — голосом, налитым свинцовой усталостью, спросил гьенджойлин.

— Хозяин хочет дать тебе вот этот многогранник. Отнеси его куда-нибудь, где никто не увидит, брось сколько угодно раз — и сложи выпавшие знаки в свое новое имя. Сделав это, ты сам станешь себе хозяин.

Крошечная деревянная поделка оказалась в широкой ладони, и гьенджойлин уставился на этот бесценный дар, не веря своим глазам.

— Не может быть…

— Я честный волшебник и держу слово.

— Клятвы, данные именем Мага Магов, не обязательно держать перед теми, кем он заповедовал править.

— Я всегда исполнял свои клятвы, кому бы их ни давал, королю или золотарю, — ответил серый магистр.

Гьенджойлин спрятал шарик за пояс и, материализовав ножны, скрыл в них клинок.

— Шивариус убьет тебя, если поймает. Спрячься где-нибудь еще… я не знаю, как бы ты смог его одолеть.

— Даже с твоей помощью? — Тобиус скользнул по краю пропасти. — Я не намерен менять свое решение, хотя навязчивое желание жить и толкает меня к этому, но не спросить я не могу.

Подозрительный гьенджойлин с опаской отнесся к перспективе того, что маг изменит свое мнение, поэтому счел за благо ответить:

— Когда я стал рабом Шивариуса, он был немногим старше, но намного, намного могущественнее тебя, чародей. Даже если бы я взялся помогать тебе, ты бы не справился.

Все это Тобиус и так знал, но слышать правду было страшно и больно.

— Что мне делать? Спрятаться я не могу, рано или поздно он везде меня отыщет, в поединке он меня прикончит…

— Если ум твой жив и остер, попробуй его обмануть, — посоветовал гьенджойлин, прежде чем раствориться в воздухе. — Хитрость — это единственное спасение слабого в противостоянии с сильным. Хитрость или превосходящее число.

— Но я один, — отчаянно прошептал Тобиус, оставаясь наедине с самим собой, — совсем один.

Недовольно заурчал живой плащ, и в сумке завозился каучуковый мяч с кошачьими ушами. Они напоминали, что Тобиус никогда не был один, а ведь где-то рядом был еще и Керубалес, запертый в своих измерениях как в клетке и не имеющий возможности выбраться без воли на то волшебника. Подумав об этом, Тобиус устыдился. А еще он подумал, что в главной башне не двое живых магов. Больше, намного больше. Ведь если спуститься в самый низ, под землю, можно оказаться в тюремном блоке, где содержатся волшебники, которые по тем или иным причинам утратили право свободно практиковать Искусство и саму свободу тоже.

Точных планов он не строил и что предстоит сделать или куда именно забраться, тоже не знал. По сути, он даже не мог точно понять, куда намеревается идти, — ведь никогда прежде волшебник не спускался в тюремные подземелья. Простых учеников и простых магов туда не допускали ни под каким предлогом, да и желающих особо не было, ведь там… там был страх.

Лишь один волшебник мог свободно спускаться к камерам и свободно подниматься обратно — Ольгефорт Неусыпный, древний архимаг, поставленный следить за тюрьмой и ее заключенными еще при предыдущих управителях. Все остальные попадавшие вниз волшебники обычно оставались там до конца своих дней. А некоторые страшилки, столь любимые младшими воспитанниками Академии, утверждали, что еще дольше. Несколько лет назад произошел инцидент — тогда самая темная легенда этих страшилок едва-едва не вырвалась на свободу: Джакеримо Шут, Кровавый Скоморох, маг-чудовище, одержимый Шепчущим. Тогда всей Академии пришлось напрячься и рвать жилы, чтобы удержать его в заточении и одолеть ту каверзу, которую он использовал как маневр отвлечения. Усмиряли Джакеримо управители Академии почти в полном составе, пока кампус окружали отряды Церковного Караула.