Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)

Пока я присматривался к командирам, у меня за спиной воины вторжения сопровождали очередные тела в портал. Доноры были ли крайне перепуганы и пассивны, или же бились в истерике, выли, молились и просили милости. Подталкиваемые и избиваемые, они поочередно попадали в зону действия информационной перемены. На пару мгновений их окутывал туман ведущих лучей, отбирая сознание, после чего они уже поднимались, заселенные личностью очередного участника вторжения. Операция шла как следует и без особых инцидентов, хотя вопли и плач постоянно приводили к выбросу гормонов в мое кровообращение.

Я же сконцентрировался на офицерах. Мы не обменялись ни единым словом – телепатический контакт бол гораздо быстрее, а кроме информации таким образом можно было передавать эмоции и образы. Командиры, точно как и я, создали конгломераты личности с сознаниями доноров, так что приняли на себя их имена и способы выражаться. Это был самый выгодный и простейший выход, не требующий излишнего вмешательства в психику и физический план человека. Так что мы начали посредством чувств и передаваемых образов вести дискуссию о дальнейших действиях. Я отдал приказы на ближайший цикл "день-ночь", не переставая наблюдать за ними.

Передо мной был Хассан, в котором я распознал способного командира с аналитическим умом, ветерана нескольких кампаний, в которых он служил под моим командованием. Родом он был из расы, появившейся в виртуальных мирах на правах искусственного интеллекта. Материальность всегда была для него чуждым состоянием, так что в ней он чувствовал себя не своей тарелке. Но по этой же причине он оставался совершенно верным и послушным Мультиличности, выполняя все ее приказы до последней точки.

Рядом с ним стояла толстуха Ясмина, в которую вселилась громадная бестия, происходящая из мира агрессивных и кровожадных ящеров. Несмотря на многочисленные перемены тел и подвешенное пребывание в инфополе, она не утратила свои убийственные привычки и инстинкты. За ней следовало приглядывать, чтобы она не вырезала туземцев исключительно ради удовольствия убийства. Зато она замечательно могла пригодиться в наступлении, в особенно, против превышающих сил противника.

Очередным был Исуб, юноша в драных и вонючих лохмотьях кожевенника. В нем поселилось древнейшее существо из туманности, заполненной темной материей. Этот вид эволюционировал в космическом пространстве, питаясь протозвездами, тело до оцифровки обладало величиной всей Солнечной системы, оно сложено было из газовых облаков, связанных разрядами и сильным электромагнитным полем. Исуб не пользовался каким-либо языком, исключительно образами и снами. Как командир он никогда не беспокоился собственными потерями, зато всегда стремился захватить как можно больше добычи или территорий. Он был просто невероятно жаден.

Последним, пробуждающим наибольший страх, был Валь, воин в белом мундире янычара, сейчас небрежно опирающийся на копье. Он прибыл из мира, подобного тому, в который сейчас организовывалось вторжение, и, похоже, чувствовал себя слово рыба в воде. Перед оцифровкой он был кем-то вроде главного жреца местной религии, достигшего божественного состояния. В качестве божества к самым приятным типам он не принадлежал – захватил множество планетарных систем, а их обитателей последовательно уничтожал по религиозным побуждениям. Его раса была завоевана Мультиличностью много циклов тому назад, ее кровавый поход через галактику был остановлен. Валя захватили и подвергли оцифровке. С тех пор его применяли в качестве оперативного офицера. Но я знал, что более всего он желает стать частью Мультиличности, так как верил, что сумеет подчинить ее своей воле и станет ее ведущим разумом. Он до сих пор мечтал о том, что вновь сделается богом, причем, по-настоящему могущественным. Потому-то он никогда не удостоится чести принять участие в Мультиличности.

Ни один из нас ею не станет. У всех нас были отвратительные особенности, и их соединение с суммой бытий могла бы ее загрязнить, привести кошмарные сны и испортить самочувствие. Всех нас Мультиличнсть пленяла, мы были подчинены ее воле, и нас использовали для самых недостойных и отвратительных деяний. Слуги для грязной работы, несчастные рабы на посылках сверхсущества.

Мы были армией проклятых.

Стамбул

15 джумада 1088 года хиджры

15 августа 1677 года от Рождества Христова

Сады в приватной части дворца Топкапи, принадлежащие исключительно падишаху, от остального мира отделала высокая стена, охраняемая личной гвардией. Только она не глушила доносящихся снаружи шумов, умоляющих вскриков, призывов, проклятий и звона оружия. Чернь прибыла просить императора помочь им и помиловать. Мехмед IV из династии Османов прохаживался среди цветов, заложив руки за спину. Погруженный в собственные размышления, он старался не глядеть в небо, затянутое дымом многочисленных непогашенных пожаров. К сожалению, садовые растения не подавляли смрада гари, которая дополнительно не позволяла повелителю забыть о неприятностях, к тому же раздражала ноздри.

Неожиданно в зону приватности падишаха вступил высокий, красивый мужчина. Визирь Кара Мустафа Мерзифонлю Паша не был уже юношей, в его черной бороде появились многочисленные седые волосы, но силы он сохранил, и, как всегда, был энергичен и готов к действию. Он приблизился к повелителю и, не говоря ни слова, отдал поклон. Мехмед взял его за плечи и сердечно прижал к себе. Сейчас он нуждался в поддержке своих наилучших военачальников.

– Шейтана [1] вызвал? – спросил он.

1

Шейтан (тур.) – сатана. (Все сноски принадлежат только автору – прим. перевод.).

Визирь кивнул. Да, конечно же, он послал гонца к Шейтану Ибрагиму Паше, дамата, то есть зятю султана, и сераскиру императорской армии, но было очевидно, что любимый военачальник повелителя не успеет прибыть с помощью. Сейчас он находился с армией где-то в Молдавии и письмо с вызовом прочтет только лишь через несколько дней. Пока он вернется в Стамбул, пройдут недели. Это явно слишком долго.

– Мы должны справляться сами Мустафа, - вздохнул султан. – Пока все указывало на то, что это всего лишь волнения в презренном квартале кожевенников, мне даже не хотелось прерывать послеобеденной дремоты, чтобы выслушивать донесения. Теперь же мы уверены, что это наступление значительно более грозных и могущественных сил. Все повторяют, что нападающие одержимы демонами, что неприятель возник прямиком из преисподней. Это кара божья, гнев Аллаха, вызванный растущим безбожием. Самому мне в это сложно поверить, но когда я слышу этот чудовищный вой толпы… А чего они, собственно, хотят?

– Чернь, как и всякая чернь, желает, чтобы наказали виновных, - небрежно ответил на это Кара Мустафа. – Многие из этих людей утратили дома и близких, имеются такие, кто среди одержимых узнал своих приятелей или даже членов семей. Вот такое ни у кого в голове не умещается. Убегая от безумствующих убийц, вдруг они видят среди них своего соседа или собственную дочку, бросающуюся на янычар и разрывающую им гортани. Кто-то должен быть ответственным за катастрофу. Люди уверены, что все это происходит не без причины. К тому же некоторые имамы, несмотря на все мои просьбы, не распространять панику и хаос, провозглашают самые различные теории, из которых та, что гласит о конце света и гневе божьем, принадлежит к достаточно спокойным. Наши поданные чрезвычайно суеверны, и теперь, перед лицом чего-то столь непонятного и безумного, охотно слушают всяческих пророков и святых мужей, шарлатанов и самых обычных глупцов.

– И во всем обвиняют меня, - догадался султан.

– Некоторые, - с печалью признал великий визирь. – Я приказал повесить несколько бездельников, гласящих, что все это вина падишаха, который излишней развязностью оскорбил Аллаха. Не думаю, чтобы последователи у них появились скоро. Значительно легче обвинять несчастных, за которыми не стоит значимая сила. Вину, по традиции, повесили на евреев, случилось несколько расправ и нападений на сынов моисеевых, но с точно такой же страстью чернь нападает на всех иноверцев. На базаре избили греков, спалили христианский храм и забили монахов, свое получили армяне, вершиной всего стало то, что в Босфор бросили французского дипломата, а его слуг зарезали. Жертвами стали две пожилые женщины, которых подозревали в колдовстве и в том, что они наводили сглаз, ребенок-альбинос и котельщик, которому не повезло в том, что он был голубоглазым, то есть одаренным "плохим глазам".