Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)

– И как мил'с'дарь на все это смотрит? – неожиданно спросил он у военного.

– Я? Ну я простой рубака, а не стратег. Ваша милость должна спрашивать мнения у сановников и духовных лиц, что вас сопровождают, людей просвещенных и опыт имеющих… Где мне до них, - робко мямлил пан Михал.

– Вот только не надо, мил'с'дарь смущаться словно невинная дева, - раздраженно заметил посол. – По свету ведь походил, не раз с турками воевал, даже в плену у них сидел. Что думаешь про эту блокаду? Смело.

Пиотровский глянул на стоявших в паре шагов за послом двух его советников и ксендза Лисецкого. Вся троица приглядывалась к панцирному, по их лицам нечего угадать было нельзя.

– Поганые подозревают, будто бы можем иметь что-то общее с хаосом, охватившим Стамбул, и на всякий случай держат нас как бы под ключом. Так что ситуация должна быть и вправду гадкой, раз не хотят говорить, и даже стреляют в нас, - сказал пан Михал. – Нужно ожидать, пока они не справятся с заразой и не перебьют одержимых.

– А что если зараза доберется до нашего лагеря? А что если теперь уже мои люди начнут превращаться в монстров? – спрашивал, но уже спокойнее, Гнинский. – У турок нет оснований считать, будто бы это мы вызвали эту беду и ее направляем. Они обязаны выпустить нас из города, а не целиться в нас из пушек. Мы обязаны напомнить им что являемся посольством, гостями, и что отношение к нам обязано быть соответствующее. Вот уже три дня слышно, что ведутся упорные бои, за это время нас можно было давно уже вывести.

– Вы правы, пан канцлер, - согласился Михал. – Мне кажется, они нас просто опасаются. И все это токо поэтому.

– Вот только по причине этих их опасений нам грозит голодная смерть или же зараза одержимых. Нам необходимо прорвать эту осаду. Нужно заставить их командира пойти на переговоры. Ты его видишь? Того высокого янычара в дублете с золотыми обшивками?

– Да. Это Абдул Ага, командир эскорта, что сопровождал нас до Стамбула, и опекун, приставленный великим визирем. – Ротмистр кивнул, уже догадываясь, к чему ведет Гнинский.

– Говорят, что ты, мил'с'дарь с ним близко сошелся, чуть ли не побратался, - продолжил коронный канцлер. – Нам кажется, что имеются большие шансы, что тебя он пощадит и не прикажет в тебя стрелять. Возможно, даже выслушает…

В путешествии мы провели много времени в беседах, вот только братством я этого бы не назвал. Но раз обстоятельства того требуют, я готов рискнуть и отправиться с посольством.

Михал тяжело вздохнул, так как не мог оторвать взгляда от застреленного парнишки, лежащего с раскинутыми руками в луже крови.

Гнинский с усмешкой похлопал панцирного по плечу. Он быстро отбарабанил то, что ротмистр должен передать янычарам, а потом перед уходом ему еще разрешили напиться воды и попрощаться с товарищами. Ротмистр передал командование панцирной хоругвью своему старшему солдату, уже седому, но все такому же крепкому пану Мерославскому. Когда он уже отошел от панцирных, к нему подбежал юный каштелянич Тадеуш.

– Возьмите меня с собой, мил'с'дарь, - попросил он. – Не верю я, чтобы Абдул приказал в меня стрелять.

– Совершенно ненужное безрассудство, парень. Мы не знаем, какие приказы получил Абдул, но нюхом чувствую, что он выполнит их до последнего крючочка, даже если бы ему приказали стрелять в собственную мать. Янычары чертовски дисциплинированы и верны, дружеские отношения с гяурами для них ничего не значат, - сказал ротмистр. Но, видя мину парня, он вытащил из-за пояса пистолет и вручил его Тадеушу. – Сохрани его для меня. Будет лучше, если я пойду на переговоры, не имея при себе слишком много оружия. Ну а если меня застрелят, поблагодари их из этого пистолета.

– Мы поблагодарим их копьями и кончарами, так что не опасайся, пан Михал, - вмешался Семен Блонский.

Приземистый гусар стоял в группе рыцарей, приглядываясь к приготовлениям посла. Он кивнул ротмистру, как бы отдавая ему последний салют, и притянул Тадеуша к себе, чтобы дать проход Пиотровскому. Тот через мгновение проехал верхом через проход в баррикаде и очутился на улице.

Он чувствовал палящее через мисюрку солнце. Ноздри раздражал запах гари, потому что дымы пожаров все так же распространялись по городу, но это было ничем по сравнению с неприятным впечатлением, вызванным нацеленными в него мушкетами. На янычарской баррикаде раздались отдаваемые криками приказы, и в одного-единственного всадника направились с пять десятков стволов.

Пан Михал отпустил поводья и поднял руки, показывая, что ладони у него пустые. Поляк чувствовал как пот, капля за каплей, стекает по спине. Конь медленно подвигался в направлении баррикады. Панцирный остановился у лежащего посреди улицы трупа, конь склонил голову к убитому.

– Приветствуем! Я посол, хочу говорить с Абдул Агой! – крикнул Михал, сначала по-польски, а потом, приблизительно то же самое, по-турецки.

Коня к дальнейшему движению он не побуждал, стоял неподвижно, ожидая реакции янычар. Он видел их застывшие лица и прекрасно понимал, что они с радостью пристрелят гяура, хотя бы для того, чтобы порадовать Аллаха.

– Сойдите с коня, пан Михал, и, пожалуйста, подойдите сюда! – прозвучал приказ, отданный на польском языке со знакомым турецким акцентом, по которому он без труда распознал Абдула.

Панцирный облегченно вздохнул и соскочил с седла, после чего двинулся пешком, ведя коня за собой. Стволы опустились, янычары отставили оружие и позволили поляку пройти через проход в паррикаде. Теперь он очутился среди солдат, которых здесь должно было толочься как бы не несколько сотен. Это явно не могла быть только лишь стража, которой следовало следить за посольством – здесь собрали целую орту.

У Пиотровского отобрали коня, и Абдул, не оглядываясь, провел ротмистра на маленький дворик возле ближайшего дома. Посреди дворика стояла двуколка, на козлах сидела Йитка, которую развлекали беседой янычары. Увидав панцирного, девушка помахала ему. Через миг он очутился в открытом, дарящем спасительную тень сарае, где рядом с другими пехотинцами стояли Папатия и Дорота. Дервишка подскочила к изумленному поляку, чтобы поблагодарить его за спасение и проявленную храбрость, аль-хакима кивнула.