Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)
Шрифт:
– Но ведь осталось еще золото в этом сундуке, - утешила ее Йитка.
– Десять талеров и триста акче. Так, резервы на мелкие расходы, - буркнула под нос прибитая Дорота.
После стольких лет тяжкого труда, отречений и борьбы за выживание ей почти что удалось выйти на прямую и сделаться независимой, богатой женщиной. И вдруг какая-то непонятная катастрофа, вызванная падающей звездой, все у нее отобрала. У нее не было ничего, не было даже куда пойти. Дорота лишь могла заламывать руки, сесть где-нибудь и рыдать. Да, это было самым простым, вот только было не в ее характере. Она передала поводья Йитке и стала горячечно рассуждать, у кого из многочисленных должников и пациентов просить поддержки и опеки.
– Надо обратиться к Абдул Аге, - приняла решение Дорота. – Он и твой начальник, Папатия, и мой заказчик. Это по его приказу я должна была шпионить за поляками, так что, сейчас я нахожусь как бы на службе разведки. Раз так, пускай наш командир о нас и позаботится.
Она сразу же почувствовала себя лучше. Дорота всегда предпочитала владеть инициативой и иметь какую-то цель, к которой можно стремиться. Пускай суповар назначит ее в корпус, лучше всего, связанный с обозом и вспомогательными службами. Ни для чего другого они ему и не пригодятся, а служба на тылах обеспечит ей безопасность.
– Вот только где он сейчас может быть? Ты не догадываешься? – спросила полька у постоянно прислушивающейся ко внутренним голосам приятельницы.
Дервишка дрогнула, после чего глянула на аль-хакиму более осмысленно.
– Его лавным заданием был шпионаж за поляками. Он их хорошо знает, когда-то был в польском плену, где изучил язык, - ответила турчанка. – Если ничего не поменялось, он все так же рядом с посольством или же сопровождает Гнинского.
– Слыхала, Йитка? Все-таки отправляемся спасать твоего гусара, - толкнула Дорота невольницу в бок. – Заворачивай.
– Я не умею управлять лошадью. – Йитка отдала поводья аль-хакиме. – Слава Богу, что судно ушло, - шепнула она Папатии, устраиваясь рядом.
Как только повозка тронулась, дервишка схватила девушку за плечо и крепко сжала. Глаза у нее были выпучены и уставлены куда-то в пространство. Йитка поняла, что у женщины снова приступ, или же она видит что-то по-настоящему пугающее. Она освободила руку, после чего обеими руками схватила монашку за плечи и сильно тряхнула ею.
– Не давай себя одурманить! – закричала она.
– Тихо, а не то нас тут разорвут, - бросила через плечо Дорота.
Повозка едва-едва ползла в людской толпе вдоль берега. Аль-хакима решила повернуть в другую улицу, не в ту, по которой ополченцы тащили пушку. Так что она не сворачивала, направляя лошадку по прямой. Вскоре, правда, их попытался остановить какой-то богатый тип в украшенном пером тюрбане. Оказалось, что это офицер отрядов, спешно созданных из простонародья.
– Я везу тяжелобольную дервишку, помощницу аги янычар! – крикнула Дорота, даже не задерживаясь. – Мне следует доставить ее к командиру орты. У нее важные сведения о передвижениях неприятеля! Дайте проехать, я ужасно спешу!
При этом она поднялась на козлах, а ее впечатляющая фигура в соединении с громким, не терпящим противоречия голосом, сделала свое. Офицер повернулся и рявкнул на своих подчиненных. Пехотинцы, без мундиров и вооруженные чем попало, с воплями прогнали народ, перекрывающий проезд. Дорота хлопнула поводьями пони по крупу, и повозка тронулась по опустевшей дороге.
– Ха! – вырвалось у довольной собой аль-хакимы. –
Что там с Папатией?– Я снова с вами, - ответила дервишка слабым голосом. – В снах наяву я видела нечто ужасное. Они строят машину из объединенных тел пленников. Твари кромсают пойманных, живьем сдирают с них кожу, а потом сшивают их друг с другом на громадных лесах в форме шара. Можете представить подобное? Ох, это следует увидеть, чтобы понять, насколько это чудовищно. Сотни, а может и тысячи искалеченных людей, извивающихся от боли на странной конструкции.
– Когда-то я видела, как польская армия посадила на колы несколько казаков-конокрадов, - сказала Дорота. Трясущиеся, обезумевшие от боли тела. Все это сопровождалось воплями и ужасным смрадом вываливающихся, пробитых кишок. Видела я и то, как выглядят живые несчастные, которым перед Семибашенной Крепостью выдали по тысяче палок. Набрякшие, бесформенные мешки из опухшей кожи, никак не похожие на людей, за то трясущиеся и стонущие. Один, которого потом на две недели закопали в навоз, даже выжил и пришел в себя, но потом он уже всегда ходил согнутым, и весь был какой-то почерневший…
– Но ведь одержимые не наказывают схваченных, они строят их них устройство, которое должно будет ускорить нечто, что сами они называют вторжением. Из того, что я поняла, если машина начнет действовать, наш мир навсегда переменится. Это нужно остановить, причем – любой ценой!
Дорота кивнула, но без особой уверенности. Ладно, они передадут сообщения янычарам, а вот как те ими воспользуются, это уже не ее дело. Сама она рассчитывала на то, что их перебросят в какое-нибудь безопасное место, лучше всего – на другой берег залива. После последних событий ее жажда познания и исследований над чудом-юдом и аномалиями значительно уменьшилась. Лучше всего их исследовать, находясь как можно подальше от территории боев. В тиши собственного кабинета, располагая пленниками для экспериментов. Дорота пообещала себе, что оговорит это с Абдул Агой. Суповар всегда вызывал впечатление человека разумного.
Пан Михал выглянул через открытые ворота хане, в которых панцирные выстроили баррикаду из скованных цепями польских дорожных возов и карет. Устье обезлюдевшей улицы тоже замыкала баррикада, но уже возведенная янычарами и ощетинившаяся стволами мушкетов. А с другой стороны турки подвезли две полевые пушки, на глаз – шестифунтовые, заряженные, скорее всего, картечью. Если бы поляки решились провести атаку в узенькой улочке, один залп превратил бы целую хоругвь в кучу мясных ошметков. Словом, за несколько часов ничего не поменялось, посольство было пленено на отсеченной военными улице, и не похоже было, чтобы хозяева желали идти на переговоры. На половине пути к баррикаде лежал застреленный гонец, который должен был спросить у янычар, а в чем, собственно, дело, и что должна означать эта манифестация силы.
Ситуации осажденных нельзя было позавидовать, честно говоря, она была безнадежной. Поляки занимали весь хане, а так же соседствующие конюшни и склады. У них было около тысячи человек и шесть сотен лошадей, но вот провианта – всего лишь на пару дней. Еще скорее закончится корм для лошадей, и что тогда? Турки собирались держать здесь без слова объяснений да еще и голодом заморить?
К ответственному за баррикаду панцирному подошел сам коронный канцлер Гнинский. Пару мгновений он глядел на лежащего посланника, молодого слугу, неплохо владеющего турецким языком, а теперь продырявленного пулями. Какой-то исхудавший пес приблизился к покойнику и стал его обнюхивать. Еще немного, и собаки на глазах земляков растащат тело, или ж до него доберутся крысы. Это было унизительным и совершенно непонятным. Посол от бессильной злости даже зубами заскрежетал.