Дрёма

– Как!? – Дрёма встрепенулся.

– Не торопи события. Дай мне всё обдумать. Хорошо?

– Конечно. – Слова Владимира вселили в надежду в завтрашний день.

– А ты рыбалку любишь?

– А то ж – кто её не любит!

– Давай завтра с утречка, да и рванём с тобой на речку, а?

Дрёма не успел ничего ответить, потому что его опередила подошедшая с большим блюдом мама.

– Какая рыбалка, Владимир!?

– А что?

– Тут уже родня наведывалась, спрашивали планы на завтра.

– Ясно, значит, завтра рыбалка отменяется.

К вечеру следующего дня дворик и маленький дом стали заполняться людьми. Некоторых Дрёма уже знал по прошлым посещениям, но были и такие, кого он видел впервые. Когда Дрёму знакомили, во взглядах вновь пришедших он читал нескрываемый интерес, как будто он был некоей диковинкой. Такое отношение смущало и добавляло беспокойства: прямо экспонат какой-то в музее! А гости всё прибывали и прибывали, дом наполнялся разноголосицей, непрерывно сопровождаемой звонким бряканьем разномастных Я.

– Я, думаю, семеро одного не ждут – пора за стол! Кто опоздает, пусть пеняют на себя! – громко произнёс Владимир, сделав приглашающий жест в сторону накрытого на улице стола.

– Вот это мне нравится – по-хозяйски! Как скажешь – за стол, так за стол. Нам, слепым, всё равно!

Застолье было в самом разгаре, когда кто-то из гостей вспомнил загадочных книжников.

– Да бездельники они, причём опасные бездельники, – несколько возбужденно заметил Надин дядя.

– И чем же они опасны? – спросил с интересом раскрасневшийся Владимир, – по-моему, такие же, как и мы.

– Э-э-э, не скажи, – предупредительно поднял ладонь дядя, словно останавливал напирающую лошадь. – Нашёл с кем сравнить – со слепыми, мы – соль земли, на нас всё держится. Мы, не видя солнца, тащим свой Яраб и при этом кормим и себя и других.

– Правильно говоришь, дело! – за столом оживились.

Разгоряченный собеседник продолжил свой интеллектуальный напор:

– Я скажу больше: и немые, и глухие – пускай нахлебники, а всё-таки не зря едят свой хлеб.

Тут, сидевший в дальнем углу мужчина (Дрёма не запомнил его имени), звякнув многочисленными начищенными до блеска Я, сменил тему разговора:

– Владимир, ты в городе не встречал Георгия?

– Которого?

– С Узкого переулка.

– Нет, а что?

– Он, говорят, в стражу записался.

– Ай, да наши – вот ещё один земляк в немые пробился.

– Не радуйся – чтобы нашему брату получить Ячин, нужно потрудиться. Мне говорили, какой-то срок есть. Вроде испытания, что ли.

На время общий разговор сменился гвалтом голосов и какофонией металлического побрякивания. В дальнем углу продолжали горячо спорить, что лучше: «…скромный, но честный Яраб или же более престижный, но „холуйский“ Ячин». Женщины оставались женщинами и с увлечением обсуждали обновки хозяйки и дочери, и некий новый покрой на городских щеголихах, при этом мелодичные Ямод и Ястиль заинтересованно перекликались между собой.

Владимир и его «оппонент со товарищи» продолжали выяснять: чем навредили книжники славному Виртгору.

– Хорошо, я соглашусь с тобой, – Владимир поднял руку, как бы говоря: «не кипятись, присядь», – Слепые, бесспорно, являются становым хребтом нашей страны. Благодаря нам выпекается хлеб, и строятся дома. Немые, вынужденные молча выполнять свои обязанности, тоже необходимы – без них не было бы порядка. Ну, а глухие, сами понимаете, – на то воля Первого Вирта – они та спайка, без которой цепь рассыпалась бы на отдельные мёртвые звенья. И всё-таки позвольте вас спросить: чем же вам книжники насолили? Я в Стенограде с некоторыми познакомился – хорошие ребята, и поверьте мне – ничем от нас не отличаются!

– Да ты пойми, Владимир, – бездельники они. Не все, конечно. Те, кто ходит по селениям и даёт представления – лицедеи – те, ещё куда ни шло, хотя бы веселят. А вот, так называемые «писаки», всё им плохо. Вон и Покровитель нам говорил, что пишут всякое – так и хотят цепи порвать.

Конец ознакомительного фрагмента.