Дремучий случай

— И демоны, — хмыкнул я.

— И демоны, — согласился Дима.

— Ты ведь действительно мог умереть, — сказал я после непродолжительного молчания. — Зачем ты кинулся меня спасать?

— А что мне было делать? Стоять и ждать, пока тебя пристрелят?

Я насупился:

— Почему бы и нет. Мог бы и об Оксане подумать. Каково бы было ей, если бы с тобой что-то случилось?

— Ты думаешь, ей было бы лучше знать, что я стоял и смотрел, как тебя убивают, испугавшись за свою шкуру?

— Думаю, да!

Наши взгляды встретились.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Все, закрыли тему! — голос Димы был твердым. — Сколько можно решать за меня, что и как мне делать? У меня вся жизнь наперекосяк, потому что я слишком долго думал не своей головой. Я имею право решать сам за себя!

— Но…

— Без 'но'! — он сложил руки на груди, демонстрируя, что дискуссия закончена. — Между прочим, Оксана просила меня не нервировать, — напомнил он.

Я опустил глаза, признавая его правоту. Ведь действительно просила. Вот я баран. Сначала Дима чуть не погиб из-за меня, а теперь я еще и мешаю его выздоровлению.

Я полный болван!

Пытаясь не встречаться взглядом с Березиным, я попытался собраться с мыслями, чтобы вернуть незадавшийся разговор на нужный лад. Я ведь пришел, чтобы поблагодарить Диму, а не высказывать претензии.

Я посмотрел на одеяло на его кровати, бездумно пробежал пальцем по его замысловатому узору, и тут мой взгляд сфокусировался на большой книге в потертом кожаном переплете, лежащей возле руки Березина. На коричневой обложке ничего не было написано.

— Что это? — с интересом спросил я.

Березин нахмурился, не понимая, о чем я, и удивляясь резкой смене моего голоса на мирный. Потом расслабился.

— Ах, это. Это мой старый фотоальбом.

— Не похож на фотоальбом, — высказался я и потянул альбом, который я принял за книгу, к себе. Коричневая обложка была украшена переплетенными листьями.

— Говорю же, старый. Оксане с утра показывал фотографии.

— Можно? — я взялся за обложку

Дима пожал плечами:

— Валяй.

Я открыл альбом. На первом листе располагалась большая черно-белая фотография с пожелтевшими кончиками. На ней были запечатлена темноволосая женщина с годовалым малышом на руках.

Так вот она какая, женщина, обрушившая проклятие на весь город.

— Красивая, — сказал я.

Женщина действительно была красива, и очень молода. Во сколько лет она родила Диму? В восемнадцать, в девятнадцать? Как странно, если у нее у самой так рано появился ребенок, то почему она запретила Диме жениться в восемнадцать лет, аргументируя это тем, что он еще слишком молод?

Или потому что сама обожглась?

— А где твой отец? — автоматически спросил, пролистывая фотографии.

Никого подходящего под это определение я не находил. На всех детских Диминых фото присутствовала его мать и бабушка с дедушкой, другие дети с детского сада, но ни на одном не было мужчины, годящегося ему в отцы.

— Они развелись с мамой, когда мне было десять год. Он уехал за границу. Мы почти не общаемся, так, открытки по праздникам.

Значит, я оказался прав. Обжегшись на молоке, люди часто дуют на воду.

Я пролистал еще несколько листов.

Мать Березина действительно была очень красивой женщиной, и очень несчастной. Сын был ее отрадой, ее утешением. Она так страстно любила его и оберегала, что сама не заметила, как взяла контроль над его жизнью и чуть было окончательно ее не испортила. Какова же была сила ее любви, что, вырвавшись на волю, она соткала настоящее проклятие, накрывшее собой целый город?

— Она просто любила меня, — в тон моим мыслям сказал Дима. — Сейчас мне очень стыдно перед ней. Стоило мне тогда настоять, жениться на Лене, мама бы со временем приняла это и поняла. И сейчас ее душа была бы в раю, а не рассеялась в прах.

— Самобичевание по моей части, — напомнил я.

— Да чего уж тут, — вздохнул он, — бичеваться уже поздно. Я просто делаю выводы.

Я хмыкнул. Дима был прав, и мне было нечего ему возразить.

Я закрыл альбом, потом как-нибудь досмотрю, сейчас были дела поважнее.

— Вот какая штука, — начал я издалека. — Ко мне сегодня приходил Илья.

— Демон Илья? — уточнил Березин.

— Да, демон Илья. Они ведь наблюдают проклятие. Я, конечно, не совсем понял, что это значит, но Илья сказал, что при твоем ранении материя проклятия истончилась.

Дима нахмурился.

— То есть?

Я развел руками:

— Понятия не имею. Илья предположил, что это был твой эмоциональный всплеск.

— То есть если это повторить, проклятие спадет?

— Ну я тоже так понял. Теперь они продолжают изучать материю проклятия, чтобы узнать истинную причину случившегося.

Дима сильнее откинулся на подушки, его пальцы беззвучно барабанили по одеялу.

— Логично, — пробормотал он.

— Что логично? — не понял я, мне не понравился его тон.

— А то, — он, наконец, расслабил руку, — что проклятие моей матери завязано на мне. Не будет меня, не будет и проклятия.

— Ты это… — у меня даже пропал дар речи от таких выводов. — Прекрати! Илья ничего подобного не говорил. Он думал про твое эмоциональное состояние.

— А что, если моя кровь растворяет проклятие?

Дима смотрел на меня в упор, и мне стало не по себе. Определенная логика в его словах была. Но убить Березина, чтобы проверить верность его теории — не наш случай.

— Твоя мама же не специально создавала проклятие, она же не варила зелье на крови и тому подобное. Так что версия Ильи более правдоподобна.

— Возможно, — Дима пожал плечами, — будь уверен, умирать мне пока точно не хочется.

— Ну надо же, — съязвил я, — а то я уж было подумал, что тебе понравилось.

— И не надейся!

Дима кинул в меня подушкой, я успел увернуться в последний момент, вскочив на ноги.

— Лежачего не бьют! — заявил он, когда я уже хотел запустить ему 'снарядом' в ответ.

— Дремучий твой случай, — проворчал я, но кидать все же не стал. — Детство, я смотрю, так и играет в одном месте.

— Иногда полезно, а то со скуки умрешь.

Я скорчил недовольную гримасу.

— Да ну тебя… Вон смотри фотоальбом упал, все фотографии повылетали, — я опустился на колени на палас и принялся собирать снимки. — Черт! Они еще и все поперепутались! — не переставал возмущаться я.