Древняя Русь
Шрифт:
Гуюк-хан зашипел.
– Субудай простой нукер! Я же наследник верховного кагана! Как ты смел.
Джихангир скосил глаза.
– Сегодня у нас величайший праздник и я не хочу, чтобы мы сорились. Принесите хану целое блюдо.
Мальчишки почти бегом приволокли еще одно золотое в камушках блюдо, поставив его перед надменным Гуюком. Когда они помчались назад, один из юных ханов кинул под голые ноги невольника горящую головню. Наступив на угольки, княжич упал и вскрикнул, монголы рассмеялись, особенно громко хохотал Бату-хан.
– Дзе-дзе-дзе! Вот умора!
Мальчишка среагировал внезапно. Схватив полу погасшую головню, он размаху
– Окуните его головой в огонь, пускай знает, как противиться нашей власти.
Мальчишку опустили в костер, стриженые в кружок волосы вспыхнули, тело задергалось. После нескольких конвульсий хлопчик затих, по помещению пронесся запах паленой плоти. Тургауды выбросили на снег останки покореженного трупа. Уцелевший мальчишка трусливо сжался, в зрачках отражалось губительное пламя.
Баурши вновь хлопнул в ладоши, появилось дюжина невольников, юноши и прекрасные девушки и спешно несли угощения гостям джихангира. На сем пиру, что бы подчеркнуть величие монголов использовались лишь трофейные захваченные во Владимире золотые и серебряные блюда. В зал внесли громадного осетра, с дынями, и целую гору иных экзотичных разносолов - груды черной икры обрамляли китайскую стряпню, в том числе жареную саранчу и гусеницы. Впрочем, большинство ханов предпочитало свинину или баранину. Дождавшись, когда ханы погасят первую волну голода, джихангир скомандовал.
– Эй, уруские бабы! Чего стоите как замороженные! Ваши повелители скучают. Потанцуйте, спойте нам для отрады.
– Бату налил себе айрана, отпил и грозно прикрикнул
– Пойте или я прикажу сорвать с вас одежду и выставить на мороз.
Полонянки, вздрогнув, разошлись в стороны и принялись кружиться, что не разборчиво запевая на разные голоса и перебивая друг друга.
Однако вскоре их хор стал более слаженным, они затянули грустную песню о растоптанной в прах любви.
Батый улыбался, грустный тон песни символизировал унижение урусов. Хозяин орды с помощью тонкого ножа оттяпал барашку нижнюю челюсть, быстро ее разгрыз, ударом оголовья разломил на три части. Веселые искорки зажглись в его глазах.
– Вы уруские бабы! Просто чучела. Ваша одежда омерзительна - громко рявкнул джихангир.
– Я приведу вас в достойный вид в кого попаду костью пусть, что ни будь, из своего тряпья снимает.
Хан размахнулся и первым же обломком попал в живот курносой девушке с яркими веснушками. Та качнулось, словно испуганный лебедь. Тургауд поднял плеть.
– Чего уставилась, снимай!
Тревожно оглянувшись, словно ища помощи, невольница не много помедлила, ей ли боярской дочери обнажаться перед животными? Второй окрик, сопровождаемый ударом кнута, подействовал, и она скинула юбку. Под ней оказалась еще одна.
– Что-то много? Танцуй девка.
Джихангир ловко запустил е нее вторым куском, заставил снять еще одну юбку. От третьего невольница успела увернуться. Прочие монголы оживились, глаза загорелись похотью. Они принялись кидать в невольниц, суставы и куски костей. Девушке с веснушками не повезло, в нее попали три раза. Она попробовала дернуться, но тургауд грубо схватил ее за плечо.
– Снимай уруская свинья! Грозно зыркнул громила.
Девушка развязала и скинула платок, затем сапожки. Махнув руками, она пустилась в резвый пляс, надеясь избежать густого града костей, обрушившихся на других ясырок. Пленницы, останавливались и снимали то одно, то другое, танцевали, тянули
в разнобой свои песни. Хуже всего досталось тем, кто носил сарафаны: под этим единственным платьем у них не имелось ничего, и рабыни продолжали скакать, запевая терзающий душу мотив, совершено обнаженными, пытаясь лишь стыдливо прикрыть срамные места.Возбужденные монголы, не смотря на хмель, били метко, раздевая женщин. Гуюк-хан не в силах обуздать желание, подозвал к себе одну из обнаженных невольниц, приказал опуститься на колени и сладострастно тискал, запустив ей одну руку между ног, а другой сжимая грудь. Пленница продолжала укрываться руками, но противиться, не смела - лишь мелко подрагивала нижняя губа. Гуюк оскалился и ударил рабыню по лицу.
– Тебе не нравиться прикосновение божественного? Сука!
От пылающего костра поднялось трое безусых юнцов, уже изрядно поддатых. Воровато оглянувшись на соседей, позвали себе голенькую девочку примерно своего возраста - с только намечавшейся грудью и тонкими ножками. Подхватив под руки, они поволокли ее в соседнюю комнату.
Бату-хан был пьян и весел. В зале осталось лишь три полуодетые невольницы, джихангир почувствовал азарт. Взяв в руки трофейную рогатку, ту самую из которой дети стреляли ядовитыми иглами в татар, он зарядил кость и выстрелил по веснушчатой. Дева вновь увернулась с ловкостью кобры.
– Вот черт мангус, а не баба! Иди сюда!
Небрежным жестом он подозвал веснушчатую рабыню. Продолжая свой змееподобный танец она подошла к нему на несколько шагов. Бату-хан почти в упор метнул оставшуюся после седла кость. Девушка не посмела увернуться, косточка угодила ей прямо в лицо. Полонянка замерла, наклонилась к подолу платья и сняла его через голову, обнажившись сверху донизу. У нее были роскошные бедра, пологие бока, высокая грудь. Дюже гарно уруская пленница!
Пьяного джихангира накрыла волна сладострастия. Не стесняясь присутствующих, Бату-хан скомандовал.
– На четвереньки становись как добротная кобыла. Задери задницу повыше! Я опозорю тебя!
Джихангир вошел грубо, с явным намерением причинить боль. Уверенно тараня, он пробивался вперед к самому ее нутру, одновременно сильно сдавив ее обнаженные груди. Невольница жалобно застонала, Бату-хан почувствовал, как в низу живота зарождается огненный пульсар, который пламенным шаром вспыхнул и спустя мгновение выплеснулся вперед, уйдя в грот любви сладкой женщины. Она ощутила этот жар, громко закричав и вытянувшись на мраморном полу. Джихангир удовлетворено хрюкнул, достал семихвостую плеть и с оттяжкой стеганул о голой атласной спине. На обнаженной коже вздулись писуги, девушка вскрикнула.
– Вот теперь мне совсем хорошо!
Бату-хан рассмеялся, продолжив экзекуцию. Невольница дергалась из васильковых глаз, катились слезы. Другие монголы, подражая джихангиру, навалились на пленниц, по животному удовлетворяя кабанью похоть.
. ГЛАВА Љ 27
Мульти-клонам казалось, что они лошади, что скачут на бегах. А на их спинах сидят тяжеленные жокеи, у каждого толстенная задница утыканная гвоздями. В ярости жокеи бьют калеными шпорами, заставляя прибавить шаг. Напрягаешься из-за всех сил, шкура взмылилась, бока кровавят, а разрыв между ними и лидерами все возрастает. Удары плетей становятся все жестче и сильнее, отслаивается кожа, оголяются кости. Видна финишная прямая - белые кони пересекают ее... Леопардов кричит от досады и боли. Сознание вспыхивает внезапно. Накрывает волна боли, необычной боли - острой и невыносимой.